Миттельшпиль (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич. Страница 10

Он опять осторожно выглянул в окно и заметил, что к раненому кто-то подбирается на четвереньках. Похоже, вопли раненого надоели не только Егору, но и самим разбойникам. Егор решил посланцу не мешать и посмотреть, что он будет делать. Только когда разбойник наконец добрался до раненого и, приподнявшись, ударил ножом, Панферов выстрелил. Убийца, дернувшись, упал на свою жертву. Обозленные хунхузы снова обстреляли окно, но на этот раз, похоже всей своей шайкой и совсем не жалея патронов. Пули летели кучно, словно град по весне, и с противным звуков вжикали над головой Егора. Вскоре стена вокруг оконного проема и стенка печи напротив нее напоминали изъеденные мелкими дырочками соты.

Отчего-то эта картинка напомнила Панкратову о скором начале страды. И тотчас он подумал, что после хунгузов и убирать нечего будет — потопчут, пожгут поля, просто из вредности.

«Счас они подползут, — вдруг понял он, — пока я стрелить никуда не могу. И ворвутся в хату, — по спине неожиданно потек холодный пот. — Господи, Боже мой!» — он принялся безмолвно молиться. Но молитва не успокаивала, так как Егор понимал, что уже ничего, кроме чуда, придумать невозможно. Еще немного и придется брать на душу грех убийства родных и самоубийства, чтобы не попасть в лапы безбожных разбойников живыми…

Внезапно в уже привычную для слуха канонаду китайских винтовок ворвался смутно знакомый звук, напоминающий удары валька по белью. И бандиты сразу прекратили стрелять.

— Наши? — опять высунулась из-за печи неугомонная Серафима.

— Сиди, дура! — окончательно разозлился Егор. — Получишь у меня транды! Ниче ишшо непонятно!

Однако доносившиеся с улицы звуки трудно было понять иначе — крики и стрельба явно удалялись. Похоже, хунхузы, увлеченные перестрелкой, попали под внезапный удар отряда казаков.

Перестрелка вдруг полностью закончилась. Егор, не выглядывая в окно, пытался расслышать, что происходит на улице. Но ничего не было слышно, слонов вдруг все куда-то провалились.

В дверь неожиданно постучали.

— Есть хто в хате? — спросил незнакомец, похоже, опасаясь получить при входе выстрел от напуганного крестьянина. — Чо молчите? Или бонбу бросить?

— Я те брошу, ирод! — взвилась Серафима.

— Свои, хрестьяне, — показав разошедшейся бабе кулак, ответил Панкратов.

— А коль свои, так и выходь зараз, с вами наш хорунжий погутарить хочет, — казак, по говору судить, был из недавно приехавших сюда кубанцев.

— Выходим, — согласился Егор, подумав, что хунгузы так по-русски говорить не смогут…

Российская империя, Санкт-Петербург, Зимний дворец. Август 1904 г.

Как всегда, входя в рабочий кабинет Государя, князь Долгоруков испытывал сложную гамму чувств от почтения и смиренного понимания, что ему далеко до величия работающего здесь хозяина земли Русской, до обожания и готовности исполнить все его повеления. Именно это состояние заставило его согласиться на неожиданное предложение Императора, хотя он никогда не думал заниматься такого рода делами. Но согласился и даже, надо признать, довольно легко, не задумываясь обо всех сложностях новой должности и испытаниях, которые его ждут. Хорошо, что помощник, также предложенный царем, оказался хорошим, знающим и умным работником. Иначе бы князю никоим образом не удалось оправдать высокое доверие государя.

Впрочем, князь мог признаться себе, что жить стало намного интереснее, причем насколько, что иногда он чувствовал себя подлинным героем книг Дюма или Конан-Дойля. А порой вообще — копеечных брошюрок про Ната Пинкертона.

— Здрав будь, княже, — на старомодный манер поздоровался Николай. Это хорошо, раз он шутит, значит настроение у императора отличное, подумал Долгоруков. И тут же огорчился, что придется докладывать о неудаче в, казалось бы, очень простом деле.

— Здравствуйте, Государь, — официальным тоном поздоровался Долгоруков.

— Плохие новости, — Николай сразу посмурнел лицом.

— Откуда… Понял, — лицо князя приняло виноватое выражение. — Никак не привыкну… паясничать, — попытался оправдаться он.

— А ты привыкай, — жестко ответил император, — привыкай, а то дело испортишь своим открытым характером. Может тебя в обучение актеришкам отдать? В каком-нибудь провинциальном театре фигляры лучше своим лицом владеют и роли наизусть помнят… Тебя Евстратий и Саша[3] обучают, обучают, а ты все никак не учишься.

— Не получается, Николай Александрович, — потупился князь. — Никак не привыкну.

— Получится, Василий, — царь встал, подошел к князю. И попытался хлопнуть его правой рукой по плечу, — чай не боги горшки обжигают, — одновременно левой пытаясь взять из рук Долгорукова папку с докладом. Тот неожиданно ловко увернулся, руки императора лишь скользнули по вицмундиру и кожаной обложке папки.

— Ах ты… — поразился Николай и засмеялся во весь голос. — Ускользнул-таки! А говоришь — не выходит. Кое-чему тебя уже научили, защищаешься уверенно. А еще немного погодя — и самого Станиславского убедить сможешь… Ладно, докладывай, что произошло.

— Не удалось ни определить, под каким прикрытием работает шпионская служба англичан в столице, ни поставить своего человека на освободившуюся должность истопника в посольстве. Бьюкенен предпочел использовать своего личного лакея как истопника, а не брать нового. Что касается английского шпиона, то известия о его прибытии получены сразу от двух осведомителей, кои в рядах революционеров перебывают. Кроме того, схожие сведения имеет и Главный Штаб Отдельного Корпуса жандармов, — Василий мысленно улыбнулся, опередить шефа жандармов с таким известием совсем неплохо, — коий, надо признать, им не совсем доверяет и проводит дополнительную проверку.

— Пусть проводит, Василий. А ты на контроле сие дело держи. И со своей стороны и через жандармов. Ежели такую птицу поймать получится, многое про разведку островитян узнать сможем.

— Понимаю, Государь, — вздохнул князь. После разгрома «заговора великих князей» поползли слухи о Третьем Отделении Личной Его Императорского Величества Канцелярии. В этих, непонятно как и непонятно кем создаваемых сказках Третье Отделение выглядело вездесущей, всемогущей и всезнающей таинственной силой, а ее сотрудники — незаметными чудо-богатырями, со знаниями и умениями английского Шерлока Холмса, американского Ната Пинкертона, русских Путилина и, почему-то, князь-кесаря Ромодановского. Как подчиненные Долгорукова не старались, но найти источники слухов не удалось. А заткнуть его очень хотелось, потому что сии выдумки вызывали зависть и интриги жандармского начальства и мешали работать. Теперь любые заговорщики и бунтовщики усиленно конспирировались и не доверяли ничего серьезного ни одному новичку. Вот и поработай в таких условиях… К тому же у Василия время от времени появлялось ощущение, что Император сим слухам не то чтобы верит, но в чем-то доверяет и преувеличивает возможности его сотрудников.

— Не печалься, Василий. Не все сразу получается, чай не боги горшки обжигают, — начало доклада настроения Николаю не испортило и теперь можно было подать и вторую неприятную новость.

— Горшки обжигать мы пока не умеем, Государь. Но уже кое-чему научились, — Василий, слегка замявшись, все же открыл папку и подал лист царю. Тот взял, быстро пробежал глазами, потом бросил взгляд на князя, словно не веря известию и снова, теперь уже неторопливо прочитал.

— Вот оно как, — произнес он с непонятной интонацией. — Ай да генерал-адмирал, ай да сукин сын. А меня уверял, что американцы опыты провели и все точно известно. А они, оказывается, тоже авантюристы… Сведения проверены? — взгляд Николая, казалось, готов был пронзить собеседника насквозь.

— Так точно, — князь ответил, словно нижний чин, и даже вытянулся во фрунт, что выглядело несколько комично.

— Ладно, — неожиданно успокоился император. — Но ежели первый корабль покажет, что сия схема — ошибка, — он зло улыбнулся, — Сандро все за свой счет перестраивать будет. А потом — в Охотск! — Николай глубоко вздохнул, успокаиваясь. Все-таки этот новый броненосец, вооруженный восемью двенадцатидюймовками в возвышающихся одна над другой башнях в носу и корме, ему понравился своей соразмерностью и хищной красотой. Не зря он выбрал для него название своего любимого линкора. — Чем еще… порадуешь?