Миттельшпиль (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич. Страница 35

Российская империя. Санкт-Петербург. Август 1907 г.

— И это — лето? — удивленно спросил у своего спутника по-английски невысокий, плотно сбитый мужчина с загорелым и обветренным лицом человека, недавно приехавшего откуда-то с юга.

— Да, Манье, такое у нас лето. Почти как ваша зима, — согласился с собеседником его спутник, облаченный в полковничий мундир лейб-гвардии Стрелковой бригады.

— Зеленая зима, — усмехнулся Манье. — Но не мне, изгнаннику, жаловаться на климат, — добавил он печально.

— Ничего, уважаемый Соломон. Я думаю, ты еще увидишь родные края, — заметил полковник. — Во всяком случае, я сделаю все, чтобы помочь тебе в этом.

— Боюсь, Ойген, моя мечта исполнится не скоро. Проклятые англичане уцепились за мою землю, словно вавилоняне в землю иудейскую. И не отдадут ее просто так никому, — загорелый вздохнул и остановился, разглядывая статую сфинкса. — Иногда я жалею, что Господь наделил наши земли избытком богатств. Если бы в наших краях не было золота и алмазов… буры продолжали бы спокойно возделывать землю и славить Господа за дарованное им счастье.

— Увы, друг мой, пути Господни неисповедимы, — полковник Максимов умел разговаривать с бурами. Опыт, приобретенный во время войны против англичан… — И Он всегда посылает нам испытания по силам. Просто мы не всегда способны это понять…

— Да, ты прав, Ойген, — согласился бурский генерал в изгнании Соломон Мариц по прозвищу Манье: — Я надеюсь и мечтаю об освобождении Южной Африки от британского владычества.

— Горячо поддерживаю твои мечты, Соломон, — собеседники остановились на мосту через один из бесчисленных каналов столицы империи. Причем так, чтобы их лица можно было увидеть лишь с воды. А подслушать разговор было сложно, поскольку прохожих на улицах было немного, и любой наблюдатель был бы замечен сразу.

— Как я уже сказал, Мани, сочувствую твоим мечтам, — повторил полковник. — И не я один. Но что может сделать одиночка против армии?

— Ошибаешься, Ойген, я не одинок, — возразил Соломон. — Понимаю, что тебе нужны какие-то сведения, чтобы выйти со своими соображениями к начальству.

— И это тоже, друг мой, и это тоже, — подтвердил Максимов. — Слишком много людей там, у вас, приняло английскую власть, забыв и войну, и лагеря, и гибель соратников, жен и детей.

— Многие вынужденно признали и для виду согласились со сложившимся положением. Могу сказать тебе, Ойген, о тех, кто, даже оставаясь под властью англичан, готов бороться за свободу. Это известные тебе Де Ла Рей, Де Ветт, Бота а также спикер нижней палаты парламента Оранжевой Бейерс, офицеры местных вооруженных сил, созданных англичанами Смэтс, Кемп и множество других. В Трансваале, Оранжевой и Капской колониях действует бурская партия «Наш Народ», по последним сведениям, насчитывающая двенадцать тысяч членов. Имеется также тайная организация «силы активных граждан». С ее главой, Бейерсом, о котором я тебе уже говорил, я встречался в … перед отъездом сюда. Численность ее не менее пяти тысяч активных бойцов, готовых подняться на борьбу. Но… у нас нет денег, нет снаряжения. И самое главное, что показала последняя война — в одиночку нам против Британской империи не выстоять.

— Именно, Манье, совершенно точно. В одиночку вам не выстоять. Но сейчас складывается очень подходящая ситуация, позволяющая вам оказаться одной из сил в антибританской коалиции, — Максимов достал из кармана часы и уточнил время. — Отлично, у нас с тобой ровно полчаса. Успеваем добраться до ресторана. Там и продолжим обсуждение. Не возражаешь, если к нам присоединиться один мой хороший знакомый, полковник Преображенского полка? Нет? Вот и отлично.

В этот момент с проходящей под мостом лодки донеслось пение:

— Трансвааль, Трансвааль,

Страна моя, ты вся горишь в огне…

Индия. г. Бомбей. Декабрь 1907 г.

В половине пятого утра по местному времени пассажирский пароход «Монголия» подошел к пристани одного из крупнейших портов Британской Индии — Бомбея. На палубе корабля среди прочих пассажиров, рассматривающих берег, стояли два типичных азиата в халатах и чалмах и один европеец, тощий и загорелый, явно долго проживший в жарких странах. Все трое обменивались впечатлениями на одном и том-же языке, отнюдь не похожим на европейский. Так как у них был только личный багаж, то таможню они не заинтересовали и через непродолжительное время уже ехали на извозчике по улицам города, удивлявшим приезжих невиданной давкой и поистине вавилонским смешением народов и архитектурных стилей. Улицы были полны прохожих. Наряду с европейцами всех национальностей и индусами, попадались евреи в шляпах с пейсами, персы в остроконечных колпаках, банианы в круглых тюрбанах, сикхи в четырехугольных колпаках, армяне в долгополых халатах, парсы в высоких черных шапках. Они неторопливо шли или спешили куда-то, спокойно беседовали, либо перекликались на фоне зданий типичной восточной и английской архитектуры, мечетей и буддийских храмов, базаров и синагог. Все это смешение и великолепие заливал яркий солнечный свет, заставлявший сразу почувствовать особенности здешнего влажного и жаркого климата

— Ну, господин Петров, — один из ехавших на извозчике азиатов, как оказалось, неплохо говорил по-русски, — как вы себя чувствуете?

— А-а-а… Нормально, — усмехнулся тот самый загорелый европеец. — Как в русской бане, — в этот момент они проехали мимо армянской церкви и Петров спросил у своего спутника. — Церковь? Чья? Армяне?

— Да, так и есть — армянская, — ответил тот. — Здесь большая армянская община. Хотя и не очень влиятельная, но сплоченная.

— Знакомые среди них у вас есть, Тимур-джан? — спросил Петров. На что азиат лишь молча кивнул, поскольку они уже подъезжали к гостинице.

Следующие три дня постояльцы возвращались в номер только к вечеру, чтобы поужинать и лечь спать. Все остальное время они посещали конторы различных фирм и встречались с купцами, причем не только армянскими.

На третий день, в восемь вечера, троица заняла места в купе поезда, идущего в Калькутту. Едва поезд тронулся, азиат, которого звали Тимуром серьезно спросил у европейца: — Надеюсь, господин Петров, вы хорошо понимаете, что когда армянин называет своего собеседника «дорогой» …

— То он собирается его обмануть? Обижаете, Тимур-джан, — усмехнулся европеец. — Я это давно знаю. И почти всему сказанному «нашими уважаемыми компаньонами» не поверил. Кроме одного — к англичанам они жаловаться не пойдут, надеясь на прибыли от торговли.

— Но никакого интереса для нас они не представляют, — добавил Тимур.

— Ну почему же, — возразил Петров. — Они неплохо разбираются в местных делах. Представляете, как мы могли попасть, заглянув в Конгресс[10]? С нашими-то сведениями?

В купе установилось напряженное молчание. Между тем поезд, пройдя по мосту, пересек остров Солсетт. Миновав станцию Кальян, он оставил вправо железнодорожную ветку, которая через Кандаллах и Пуну ведет на юго-восток Индии, и вскоре достиг станции Пауэлл. Миновав этот пункт, он углубился в район сильно разветвленного горного хребта Западных Гхат. Из окон были видны поросшие густым лесом вершины гор. Проскочив горы, поезд вырвался на равнину. До самого горизонта раскинулись громадные пространства джунглей, в которых еще водились слоны, которые задумчивым взором провожали бешено мчавшийся состав. Управляемый английским машинистом паровоз, в топках которого пылал английский уголь, извергал облака дыма на лежавшие по обеим сторонам дороги плантации кофе, хлопка, мускатного ореха, гвоздичного дерева и красного перца.

А в купе трое русских разведчиков подводили итоги первой миссии в этой далекой южной стране. Впереди их ждала Калькутта и скорое расставание. А потом — внедрение и опасная, изматывающая, незаметная для чужих глаз работа.