Нежный призрак и другие истории (ЛП) - Уилкинс-Фримен Мэри Э.. Страница 55

   Лоуренс стоял и с удивлением рассматривал свою находку; затем, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, надел ее на правую руку, ту, с которой снял перчатку. Его охватил ужас. Он вдруг ощутил, что в нефритовом браслете имеется чья-то чужая рука, помимо его собственной. Он резко дернул свою руку, чтобы избавиться от этого ощущения, но оно осталось. Он ощущал чужое запястье, хотя ничего не видел. Помимо осязания, изменилось и его обоняние. В морозном воздухе он ясно ощутил запах странной смеси опиума и сандалового дерева. Но еще хуже этого сверхъестественного вторжения в его чувства было то, что он ощутил, как в его разум, принадлежавший ему с младенчества до сегодняшнего дня, в его христианскую веру и оценки вещей, проникло нечто чуждое, им антагонистичное. Странные воспоминания, странные видения, казалось, затуманивали его собственные, подобно тому, как дым затуманивает окна.

   Эвартс сорвал браслет с руки и швырнул обратно в снег. Но случилось нечто невозможное. Он продолжал чувствовать его на своем запястье, причем присутствие чужой руки стало ощущаться сильнее, он стал задыхаться от опиумного дыма, странный туман с еще большей силой затенял его собственную личность. Он стал натягивать перчатку, но не смог; этому мешал невидимый браслет.

   - Что за чертовщина! - вслух произнес Эвартс. Он видел на снегу четкий круг в том месте, куда упал браслет. Он снял перчатку, снова поднял его, надел и пошел, стряхивая снег с руки. С браслетом было явно лучше, чем без него. Странные ощущения были не так сильно выражены. И, тем не менее, они присутствовали.

   Вскоре Эвартс встретил друга, который, пожелав ему доброго вечера, внимательно на него посмотрел.

   - Что-то случилось? Ты, случаем, не заболел? - спросил он.

   - Нет, - коротко ответил Эвартс.

   - Ты неважно выглядишь, - удивленно заметил его друг. Эвартс осознал, что тот остановился, но не обернулся. Он пошел дальше, чувствуя себя так, словно был скован наручниками с дьяволом. Это ощущение становилось все более и более ужасным.

   Вернувшись в пансион, он сразу же проследовал в свою комнату и не спустился к обеду. Никто не пришел спросить, почему. В пансионе у него не было близких родственников, он был склонен держаться обособленно, ни с кем не иметь никаких дел и не отвечать на вопросы, касавшиеся его персоны.

   Он включил электрический свет и попытался написать письмо. Ему ничто не мешало совершать обычные механические действия, другая рука двигалась в соответствии с движениями его руки. Но то, что он написал... Эвартс с удивлением смотрел на лист бумаги, лежавший перед ним. Он написал нечто на незнакомом ему языке, иероглифами, и все же смысл написанного был до ужаса ясен. Он не мог даже помыслить написать такие ужасные вещи, доселе неизвестные ему.

   Он разорвал лист и выбросил в корзину для мусора; потом попытался закурить трубку, но вместо табака ему в ноздри ударил запах опиума. Он отбросил трубку, взял вечернюю газету, но теперь она была как бы двойной, и он мог читать оба текста.

   Он бросил газету на пол, и некоторое время сидел, глядя по сторонам. Его апартаменты можно было назвать роскошными: большая гостиная, спальня и ванная комната; здесь стояли некоторые ценные для него предметы мебели и безделушки. Он питал слабость к сокровищам Востока, у него были замечательные персидские ковры и драпировки. Прямо перед его креслом лежал прекрасный молитвенный коврик с изящным треугольником, одна из вершин которого должна была указывать на Священный город.

   Вдруг ему показалось, что он видит стоящего на коленях, - не мусульманина, но маленькую фигурку в богато расшитом одеянии с длинной гладкой косичкой, а перед ней - приземистого, ухмыляющегося бронзового истукана. Это было уже слишком.

   "Боже милостивый!" - пробормотал про себя Эвартс и вскочил. Взяв пальто и шляпу, поспешно надел их и выбежал сначала из комнаты, а потом и из дома, не переставая ощущать чужое запястье в нефритовом браслете. Он быстрым шагом шел по улице, пока не оказался возле дома врача, своего друга, возможно, самого близкого в Сомерсете. В кабинете горел свет, Эвартс вошел запросто, без церемоний.

   Доктор ван Брант был один. Он только что поужинал и, как обычно, курил, беззаботно откинувшись на спинку старого моррисовского кресла, изрядно потрепанного. Это был невысокий мужчина с густой светлой бородой.

   - Слава Богу, я ощущаю запах табака, а не этой проклятой штуки! - были первые слова Эвартса. Ван Брант взглянул на него и с готовностью встал.

   - Ради всего святого, что с тобой случилось, старина? - спросил он.

   - Какая-то дьявольщина, - ответил Эвартс, с унылым видом присаживаясь на ближайший стул.

   Доктор ван Брант остался стоять, с ужасом глядя на него.

   - Ты и похож на дьявола, - наконец, заметил он.

   - И, вдобавок, чувствую себя, наверное, так же, - мрачно отозвался Эвартс. Уверенность медленно оставляла его. Он ощущал, как неведомая рука тащит его, и едва осознавал себя, затуманенный чужой личностью.

   Доктор ван Брант стоял перед ним, нахмурившись, недоумевая, держа в руке дымящуюся трубку. Наконец, он вдруг спросил:

   - А что это за штуковина у тебя на запястье?

   - Я начинаю думать, что-то из ада, - ответил Эвартс.

   - Где ты ее взял?

   - Нашел в снегу на углу Стейт-стрит и оказался настолько глуп, что надел ее на руку.

   - Но почему бы тебе не снять ее, если она тебя беспокоит?

   - Пробовал, но тогда мне становится еще хуже, чем когда она на мне. Видишь ли...

   - Что?

   - Ты знаешь, я никогда не пью, кроме бокала вина за обедом и пинты пива, в основном, чтобы составить тебе компанию.

   - Да, знаю. И что?

   - Ты знаешь, что я не подвержен галлюцинациям на почве алкоголя.