Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 53

Но они не боятся навернуться в пропасть? Дом Блага стоит на вершине горы, так что если очень неудачно поскользнуться… Хотя, с чего бы им бояться? У них же есть крылья. Захотят — и вызовут их. А с другой стороны, и здорово, что они вздумали сражаться под моими окнами: подсмотреть могу. Под моими окнами… Под моими?..

У меня вырвался робкий смешок, затем второй, третий, а четвёртый уже перерос в громкий хохот. Парни остановились, посмотрели вверх. И одновременно нахмурились. Благ задышал тяжело и часто.

Насмешливо кричу им:

— Играете в «Посмотри, что ты теряешь, Кария!», так?

Старейшина аж позеленел от злости.

— Да тебе просто завидно! — проорал он, — Завидно, что такой роскошный мужчина, а тебя он не ласкает!

— Разумеется, — смеюсь ещё громче, — Я ж теряю благосклонность такого красивого и самовлюблённого молодца!

— Ты… ты… — Благ судорожно стиснул рукоять своей железяки, — На себя посмотри, курица! Кому ты такая нужна?!

Кажется, внутри меня вспыхнуло пламя. А может, и во мне есть свой собственный порох, который копился много лет, складывался за ненадобностью или из-за боязни, а теперь наконец-то рванул. Перегнулась через подоконник и завопила:

— Я всегда нужна самой себе, а вот с остальными делиться не желаю!

— Заткнись сейчас же! — Старейшина уже побледнел от негодования.

Блин, до чего у него физиономия выразительная! И как он бурно реагирует на замечания о его внешнем виде. Прямо мило. Так мило бесится!

Провопила:

— Прямо в этот миг или в этот час?!

А он ещё больше разъярился, ещё громче заорал:

— Ты обязана меня слушаться!!! Я приказываю: замолчи! И проси прощения, а не то…

Кайер, стоя за своим другом и повелителем, строил мне какие-то странные рожицы, делал непонятные жесты свободной рукой. Наверное, намекал, что мне лучше молча повалиться на колени. Вот ещё! С моими талантами я могу выпрыгнуть из окна, но вместо того, чтобы медленно опуститься на землю и встать на колени, попросту разобьюсь.

— Я не могу одновременно и молчать, и извиняться! — и снова смеюсь.

— Я тебя на хлеб с водой посажу! — светловолосый гневно потряс оружием.

Его напарник предусмотрительно отодвинулся подальше.

— О, он мягкий, я на нём удобно устроюсь!

— Вообще никогда сладкого не дам!

— Ну, тогда я точно помру от отчаяния!

Гаад меня вообще голодом морил, несколько дней, так что некий опыт преодоления трудностей у меня имеется.

Благ шумно выдохнул, шумно вдохнул. И помолчав, выдал уже потише, гадко улыбаясь:

— Не будешь мне подчиняться — убью всех твоих друзей и знакомых из Сантариста!

Смех мой пропал так же внезапно, как и появился. Я взмолилась:

— Не надо!

— Сначала одного, для убедительности, а потом, если не начнёшь слушаться, остальных, — глаза Блага злобно сверкнули.

— Не трогай этих людей! Не надо!

Полезла на подоконник, с него ступила вниз. Крылья как назло не появились. Так что я свалилась на того, кто попытался меня поймать, распластала его на земле. Судя по голосу, помянувшему с сорок неизвестных мне ругательств, меня кинулся спасать сам Старейшина.

— Ду-ура! — прошипел Благ, сталкивая меня.

Своё оружие он отбросил, но недалеко. Так что я распорола ногу и завыла от боли. Вместе с кровью на вытоптанную траву хлынул целый водопад слёз. Хранитель потянулся к моему подолу, за что получил в глаз окровавленной рукой.

— Кайер! — заорал тиран.

Приятель выбросил свою железяку, переместился к нам, схватил меня за руки. Старейшина опять потянулся к моему платью и получил ногой в грудь. И ещё, и… Шиш я ему дамся! Размечтался!

На мои вопли и на их брань, а может, на всплеск сил Тьмы и Света, вырвавшихся из равновесия в этом месте, сбежались остальные хранители. Сообща они меня поймали и повалили на землю. Где же моя сила? Почему я не могу разнести этот проклятый дом, как и тот, на Чёрной земле? Почему не могу расшвырять всех мучителей?!

А мерзкий Старейшина рукой в мой подол вцепился, рванул. Дёрнулась, завопила. Но они так в меня вцепились, что уже и не вырваться. Не дёрнуться.

Часть 2.5

Застыв, в ужасе ждала, что теперь уже меня точно убьют или изнасилуют. Или наоборот: сначала изнасилуют, а потом убьют. Жутко, но хочется верить, что жить останусь после всего ненадолго. Но, блин, зачем я полезла ругаться с местным тираном?! Но теперь уже поздно. Я, блин, вовремя не поняла, что ругаться с Благом не следовало. Тот случай, когда настолько поздно, что даже слишком поздно даже пинать тапком того, что додумался сказать «лучше поздно, чем никогда».

Но Благ просто оторвал широкую полосу от моего подола и завязал мне ногу. Правда, завязывая повязку не преминул разок затянуть так туго, чтоб я вскрикнула от боли. Потом уже чуть ослабил и завязал полегче, чтобы от узла я не мучилась. Хранители убрали от меня руки.

— Мы добрые, а потому я сначала ограничусь простым предупреждением, — серьёзно произнёс Благ, холодно смотря на меня, — Здесь я — Старейшина. Все мне подчиняются. Надеюсь, впредь ты станешь разумнее, Кария. А если нет… Что ж, то твой глупый выбор. Но я тебя предупредил.

Он поднялся и отошёл от меня. Улыбнувшись. Якобы дружелюбно. Ага, добрые белокрылые, верю. Сначала меня схватили, чтобы не вырвалась, почувствовала себя совсем беспомощной, потом ещё и мучили, грубо обращаясь с моей раной. Точнее, не верю я в их доброту. Уже предупредили. И как только такого злыдня взяли в Старейшины хранителей, управляющих Светом?! Ведь Свет вроде создан, чтобы вдохновлять творить добро, чтобы лечить раненных и усталых, но никак не для того, чтобы кого-то мучить!

Откуда-то вылез Тай и завопил, что так недолго и заражение получить. И вызвался сам лечить мою рану. Я попробовала вскочить, но голова закружилась, в голове зазвенело…

Взметнулись тучи пыли на дороге южной страны. Песчинки взметнулись из-под ног бежавшего. Здесь было тихо. Не было деревьев на песчаных холмах. И некому петь было на них. Не росла трава — и некому было жужжать. Так, только ящерицы иногда проползали между песков и змеи.

Гаад бежал, отчаянно, заплетаясь ногами в песке, падая, поднимаясь, снова срываясь на бег. Одежда, изодранная колючками. Слёзы на щеках. Спутанные волосы. Где-то по пути шнур сорвался из оскудевшей косы — и остался где-то на песке.

Он задыхался, выбился из сил. Чувства сплелись в тугой комок враждующих стихий. Телу не хватало сил, чтобы оправиться. Он бежал. Бежал…

Здесь солнце жарило невыносимо, обжигая кожу, лишая измученное тело последних капель сил. Здесь его слёз не видел никто. Никто кроме огромного чистого светлого неба над песками. Какую бы гадость не подкидывала людям судьба, у неба оставалась возможность снова стать кристально чистым. Облака пройдут, а небо останется чистым. Вот только люди… Их запятнанные души… Люди уже не могли стать прежними…

Наконец он упал в последний раз. Лицом в песок, раскалённый, пугающий. Сил хватало только чтобы сесть и, стоя на коленях, затравленно осмотреться. Увидеть небо, всё так же пугающе чистое, всё так же равнодушное к его судьбе и к судьбам других. Сил хватило только на то, чтобы отчаянно закричать. От раздиравшей изнутри боли.

Столб Тьмы поднялся вокруг его тела, пронзил песок и землю и устремился к небесам. Небеса, как обычно, устояли. Им не было дела до него. Им не мешала людская Тьма и хаос разрушений, творившийся где-то внизу под ними.

Высыхала земля на северном материке. В последнюю зиму не было снежного покрывала — и множество растений вымерзли на холоде, не выжили. А по весне засуха прошлась по территории нескольких стран. А летом выросло мало. Погибали от голода люди. Погибали от рук своих и чужих, мучимых голодом и обезумевших настолько, чтобы красть и убивать за еду. За куски скудной еды. Осенью не будет урожая на северном материке. Осенью снова люди будут умирать сотнями или тысячами. Зима ужасная будет. Зима принесёт в мир ещё больше безумия и жестокости через уставших измученных людей.