Уход на второй круг (СИ) - Светлая Марина. Страница 25

— Не претендую, — уже совершенно серьезно сказала Ксения, доела и, поднявшись, быстро обмыла в мойке тарелку и чашку. Потом повернулась к Глебу. — Завтра в три. Можем поехать на моей машине, можем на такси.

— Я за тобой зайду, — усмехнулся Парамонов, — а там разберемся.

— Хорошо, — кивнула она.

— Тогда я пошла?

— Давай, — он вскочил вместе с блюдцем, суфле и ложкой и пошел ее провожать, расправляясь с остатками десерта. В конце концов, должна же и правда быть компенсация за его мучения. Секс не в счет. Он и тогда-то не понял, что произошло. Теперь — тем более не понимал, что происходит. И очень хорошо уяснил для себя, что ни черта не брокколи и не недели его болтания между первым и вторым этажами сделали свое дело. В действительности все решала она. И тогда, в ее прихожей, и сейчас. Но, с другой стороны, кто сказал, что так будет всегда? Говорят, приручить можно кого угодно. Приручить — и отыграться.

Уже на пороге, почти закрывая за ней дверь и глядя, как она уходит, Глеб опомнился:

— Ксёныч! — крикнул он ей вслед.

Она обернулась.

— Вообще-то меня зовут Ксения.

— Ок. Так кем, ты сказала, работаешь?

— Я — пилот.

О том, как пилотирование сочетается с черничным суфле, до этого вечера Глеб Парамонов не имел ни малейшего представления. Но, оказывается, сочетается.

* * *

Их разделяло два лестничных пролета и двадцать четыре ступеньки. Ее кухня располагалась над его. И когда он торопливо завтракал, иногда думал: не делает ли она то же самое. Теперь у нее появилось имя. И вместе с именем — кусочек жизни в его голове. Та проживалась там исподволь, даже тогда, когда он не хотел о ней вспоминать.

Он знал, кто она, что у нее есть родители и способности к кулинарии. Что с ней у него однажды случился ничего не означавший секс. И что она не выносит присутствия посторонних на своей территории. Что она упряма. Пьет вечером кофе, вопреки рекомендациям специалистов. И что у нее веснушки на лице зимой.

Этого слишком мало, чтобы думать о ней за завтраком. Но, тем не менее, временами думалось. Злость остывала, намерения оставались. Болезненные места ноют долго.

Глеб Львович Парамонов, бывший хирург и бывший имбирный водопроводчик, стоял перед зеркалом, завязывая галстук. Почему бывший? Ну, хотя бы потому, что водопроводчики не носят галстуков и костюмов от Canali. Его был темно-серый, в чуть более светлую клетку. Расправившись с узлом, который, оказывается, можно худо-бедно соорудить самостоятельно, без Веры, достал булавку — ее, к слову, подарок. Серебристая, с замершим в прыжке оленем на головке, она все еще поигрывала на свету, почти не потускнев. Когда-то любимая из всей той мелочевки, что делила место в Вериных шкатулках с ее безделушками.

— Это ты олень, Парамонов, — пробормотал он, резким движением открыл ящик тумбочки и закинул эту ерунду подальше, чтоб не видеть.

И снова посмотрел на себя — зачесанные назад волосы, старательно приведенная в порядок щетина. Возможно, стоило побриться, но если уж Глеб намерен был укрощать «свою» пилотессу, то так лучше. Последним штрихом — зажигалка Dunhill. Под запонки и часы. И на него из зеркала в упор, хмуро, недоверчиво глядел Глеб Парамонов образца двухлетней давности. Только взгляд другой. Разбитый.

Натянул улыбку на рожу — как положено для того, чтобы укрощать и покорять. И что-то в их глубине всколыхнулось. Осколки. Парамонов хмыкнул, перекинул через шею шарф и снял пальто с вешалки.

Движение, чтобы открыть и закрыть за собой дверь. И шаги вверх по лестнице — на двадцать четыре ступеньки, на два пролета. На целый этаж, отделявший его от нее.

* * *

Глеб звонил в дверь в полной боевой готовности, ожидая чего угодно — в конце концов, мамзель Ксёныч была барышней непредсказуемой и непоследовательной. Впрочем, шансов, что она не откроет, как ему казалось, практически не было — это же ей надо, а не ему.

В не менее полной готовности оказалась и Ксения, распахнувшая дверь. В темно-сером меланжевом пальто с кашемировым шарфом кораллового цвета и туфлях на шпильках в тон, каблуки которых позволяли ей стать гораздо ближе к его лицу.

— Привет, — кивнула она, и брови ее заметно дернулись в удивлении. Несмотря на то, что она с трудом бы вспомнила черты его лица, не заметить разницы в облике водопроводчика, пусть и оказавшегося врачом неотложки, и стильного молодого мужчины, стоявшего сейчас на пороге ее квартиры, было невозможно. Справившись с собственным недоумением, Ксения деловито поинтересовалась: — Как поедем?

— Можно я побуду кавалером и поедем на моей колымаге?

— Уверен?

— То есть ты сомневаешься?

— Придется быть трезвенником, — пожала она плечами.

— Главное — это произвести впечатление сходу, верно? — двусмысленно хмыкнул он. — Обратно можно и на такси, потом заберу.

— Как знаешь. Только за цветами надо еще заехать.

— За цветами, так за цветами.

Его серебристый — в тон запонкам — спорткар Ауди стоял уже под подъездом. Пригнал из гаража заранее. День мелких дел — всего-то за несколько часов вернуться в собственную шкуру. Жил-то он без кожи. Пиликнул сигнализацией, открывая дверцу перед Ксенией, и продолжал улыбаться. Теперь все это казалось ему смешным. Эдакий Голливуд на улице Телиги.

— Нам далеко ехать? — поинтересовался он, устроившись за рулем.

— Не очень. К парку Дружбы народов, — ответила Ксения, щелкнула ремнем и, резко обернувшись к нему, спросила: — Ты шпион?

— С чего такие выводы?

— Я всего лишь спросила, — рассмеялась она.

— Мммм… Тогда слушай. Костюм взял напрокат в салоне. Машину у другана стрельнул. Никакой феи-крестной в лице британской разведки. Но есть плюс. Я живу под своим собственным именем, и меня не отправят куда-нибудь в Южную Америку. Я с тобой навсегда.

— Ну да… А так-то ты врач с призванием водопроводчика.

— Ты имеешь что-то против?

— Ни в коей мере, — ответила Ксения и отвернулась. Впервые подумав, что вовсе не ее дело, как он живет. И уж тем более, никто не давал ей права рявкать на него, в то время как он даже оказал ей услугу в виде замены чертовых труб.

«А не надо пить!» — упрямо возмутилась она, продолжая пристально смотреть в окно. Снова шел снег, звонкой крупой осыпаясь на стекло. И дворники шуршали — туда и обратно. Маятником, чертовым антистрессом, отрицая сам факт того, что вдвоем можно быть одинокими.

Глеб небрежно держал руль, включил магнитолу, из которой ненавязчиво и негромко полилось что-то джазовое, старое, иностранное. И мимолетно улыбался, иногда поглядывая на упертое создание рядом с собой. Маленькое и колючее, несмотря на мягкость волос и кожи, которые он вспоминал гораздо чаще, чем следовало.

Они купили букет по дороге. Претенциозные, дорогие метровые красные розы, которыми, если огреть кого, то и пришибить можно. Символ любви. Когда-то в позапрошлом веке он такие дарил Вере, исходя из логики, что бабам нравится. Мотнув головой, будто бы так можно отогнать непрошеное, Парамонов с сомнением спросил:

— Так ты правда не любишь розы?

— Правда.

— А что любишь? Или будем угадывать?

— Не будем, — проговорила она, очень серьезно. — Хризантемы люблю.

— Их зимой не бывает?

— Да, вроде, нет.

— Жалко.

Они снова ехали, уже недолго, пересекая Северный мост. И то, что еще пару месяцев назад утопало в зелени, сейчас словно было подернуто сизой пеленой.

— Куда дальше? — спросил он, когда они оказались на другом берегу — между Днепром и Десенкой.

— Там гостиничный комплекс есть, знаешь? Или проложить курс?

— «Калина»?

— Ага, — кивнула Ксения.

— Тогда знаю, наши там любили корпоративы проводить, — усмехнулся он, крутанув руль и сворачивая к парку.

Еще пару минут, и пристроился на парковке напротив огромного комплекса — с гостиницей, рестораном и даже яхт-клубом. Катера, летом живописно располагавшиеся у причала «Калины», сейчас убрали, но и без того место выглядело и живописно, и роскошно. Вечнозеленые ели и кипарисы яркими пятнами среди сизого обрамляли деревянные беседки и домики. Вовсю готовилась новогодняя иллюминация — и суетливо, и слаженно одновременно, доказывая, что жизнь шла, идет и всегда будет идти своим чередом.