Уход на второй круг (СИ) - Светлая Марина. Страница 66

— Еще бы не захватили! — возмутилась Маргарита Николаевна и кивнула на отца: — У человека в голове программа встроена по вишневке!

— Злая, злая Ксюха! — фыркнул брат, оказавшись возле нее и протягивая вилку для фондю с комком, пахнущим сыром, мускатом и черт знает чем еще. — Проба!

— А сам пробовал? — недоверчиво глянула она на него. — Первые куски — детям!

— Мне яд не страшен, — Ксения забрала у него вилку и сунула хлеб в рот. Хороший повод помолчать, пережевывая положенные тридцать три раза. Но родителей унять было сложно. Кажется, они явились со вполне определенной миссией и уходить без ее выполнения не намеревались. И сходу совсем не представлялось возможным понять, кем сейчас работает Дэн — щитом, защищающим ее, или лампой, направляемой в глаза при допросе. Но в любом случае ничто не могло остановить отца с его очень важным вопросом, заданным самым беззаботным тоном, не предвещавшим ничего плохого и предназначенным усыпить бдительность. Но, тем не менее, в лоб.

— Ты вечером никуда не собираешься? С друзьями, с коллективом?

Ксения дожевала, кинула быстрый взгляд на мать — понять, откуда ветер дует — и сообщила:

— С моим коллективом мне скучно, а друзей у меня нет. И ты, папа, об этом прекрасно осведомлен.

— Не только осведомлен. Меня это удручает.

— Па, ну вообще-то она со времен подштанников за мной таскалась. Я ей — подружка! — молвил Дэн и усмехнулся. Ясно — щит!

— То есть это мы недоглядели? — возмутился Виктор Антонович.

— А кто просил присмотреть за сестрой?

— Мужчины, хватит! — рассердилась Маргарита Николаевна. — Тут у нас день рождения был с утра! Ксюша, вкусно?

— Вкусно, мама.

— Динька сказал, что это хороший подарок. Мы только скидывались, он выбирал. Ну или кто-то по его заданию.

— Ма! — мысль о том, что он разбирается в кухонной бытовой технике, была недопустима. Потому, вероятно, дело в бабе. Вернее, в ее наличии. А эта мысль была недопустима тем паче!

— Нам теперь к тебе далеко ездить! — тут же переключилась Маргарита Николаевна на другое.

— А мне близко на работу, — отозвалась Ксения, глядя в окно. Снова шел дождь, шуршал по подоконнику, и она скорее слушала его, чем родителей и брата.

Мать завозилась у стола, расставляя тарелки и приборы. И раскладывая еду. Отец уныло разливал по бокалам вишневку, периодически косясь на фондюшницу. Денис так и стоял возле Ксении, будто бы охранял ее еще и физически от поползновений. Проблема была в том, что хрен ее охранишь сейчас. Потому что в родителях бурлило. Бурлило так, как в потоках воды, несущихся к стокам на дорогах. Немного позже, уже за обедом, среди прочей болтовни, касавшейся скорого отъезда четы Басаргиных-старших на моря, Денискиного разгульного образа жизни и нестабильности валютного курса, мать, в конце концов, не выдержала, приняв эстафету у отца:

— А с твоим отпуском что, Ксюш? Говорила, на день рождения хочешь…

— Перехотела, — Ксения откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и окинула бесстрастным взглядом присутствующих. — Начинайте. Я же понимаю, зачем вы пришли.

— Поздравить пришли! — почти хором заявили оба родителя. И только Дэн невесело усмехнулся.

— Спасибо. Я тронута. Но это же не всё?

— Не всё! Мы не могли позволить тебе киснуть сегодня в одиночестве! — с достоинством ответила мать.

— А чем сегодня отличается от вчера или завтра, позволь узнать, — мрачно улыбнулась Ксения.

— Сегодня праздник! Ты говорила про отпуск, про Глеба, про планы! А сама сбежала!

— А я люблю одиночество. Без праздников и всего остального. Я же не заставляю вас жить так же, но, пожалуйста, не мешайте мне.

— Черта с два ты любишь одиночество! — неожиданно взорвался отец, подняв голову от бокала и наградив ее тяжелым взглядом: — Что он тебе сделал?

— Кто? — ошалела Ксения.

— Врач твой! Что он сделал, что ты пятками засверкала?

— Витя!

— Молчи, Рита!

— Ничего он не сделал! — одновременно с ними рявкнула и Ксения. — Это вы себе что-то придумали. То, чего быть не могло!

— Чего у тебя не могло быть? Вот чего? Любви? Семьи? Детей? Жизни? Ты трусиха, Ксения! Я никогда не думал, что воспитал трусиху, но ты трусиха!

Ксения долго смотрела на отца, потом на мать, брата, медленно вдыхала воздух, проталкивая ком, перекрывавший горло. Пока, наконец, негромко не сказала:

— Я не считаю, что смелость характеризуется количеством мужей и наличием детей.

— Смелость характеризуется способностью принимать решения, а не прятаться от них! Думаешь, побегом что-то решила? Ты спряталась!

— Па, может, хватит? — возмутился ошалело наблюдавший за ними Денис. Вину чувствовал или правда считал, что отец перегнул палку?

— В моем списке первым и ключевым пунктом была любовь! — продолжал бушевать отец, не обращая на сына внимания. — Ты от нее сбежала. Потому повторяю вопрос: что он сделал, Ксения, что ты сбежала?

— Я ушла, потому что не хотела больше с ним быть, — медленно выговаривая каждое слово, сказала она. — И ни с кем не хочу. Это вам на будущее — от всяких попыток сватовства. Потому что мне никто не нужен. От слова вообще.

За столом повисло гробовое молчание, прерываемое только шумом дождя за окном и тяжелым дыханием Виктора Антоновича. Денис безотрывно смотрел на сестру. Мать — в стол. И это молчание было невыносимым. Потом Маргарита Николаевна подняла голову и тихо спросила:

— И мы сейчас не нужны?

— Я о другом, но понимайте, как хотите.

Мать кивнула. Взгляд ее светлых лучистых глаз неожиданно потемнел. И выражение лица стало совсем непривычным. Она взглянула на все еще греющееся фондю. И тихо ответила:

— Я помою посуду, и мы уйдем. Будешь одна.

— Я и сама могу помыть свою посуду, — проговорила Ксения, чувствуя, как начинает дрожать подбородок. Ни на кого не смотрела и действительно ждала, когда они уйдут.

— Мне неприятно видеть, во что ты превращаешь свою жизнь, дочь, — мрачно сообщил отец.

— Вот и пошли, чтоб не видеть. Хватит уже! — резковато отозвался Денис и глянул на сестру. — Прости.

Она тоже смотрела на него, глаза наполнились слезами. Ксения резко отвернулась, так же резко поднялась и вышла из комнаты.

Они убрались быстро. Не прошло и десяти минут. Что там собираться летом? Ноги в сандалии вставил да пошел. Ни пальто, ни шарфа. Хлопнула входная дверь. И теперь и правда единственным звуком был стук по подоконнику. Из раскрытых окон несло озоном.

А где-то среди тысяч сигналов мобильной связи неслось смс, которое никогда не дойдет до адресата, потеряется и исчезнет, потому что прийти ему некуда.

«С днем рождения, Ксенька».

Такие дела…

* * *

Цифры телефона Глеба расплывались перед глазами. Она смотрела на них бессчетное количество минут… или часов. Всегда в это время от него приходило сообщение — он знал, что она приземлилась, отчиталась, устроилась в гостинице. Еще месяц назад…

Чертовы технологии! У него — нет ее номера. Ей — стоит лишь отправить любую закорюку…

Надо ли? Месяц прошел.

Она закрывала глаза. Под веками продолжали гореть цифры.

А она продолжала свой бесконечный разговор.

Теперь не с мертвыми. Теперь с кем-то, кто может… если Он есть… позаботиться о Глебе.

Пусть ему не будет больно. Пусть забудет. Пусть утешится. Забылось же однажды… то что было куда как серьезнее, чем то, что случилось между ними. Или пусть не забудется… вспомнится…

Случившееся — ошибка, предательство… Предательство вдвойне.

Это он не спас. Он оставил ее без мужа, без ребенка.

Ксения открыла глаза и уставилась на картинку, украшавшую бледную стену гостиничного номера. Карта Вильнюса в деревянном багете. А вокруг — схемы средневековых изобретений на бумаге, стилизованной под папирус. Она подошла к картинкам, долго смотрела на линии — ровные, уверенные, четкие.

Она пыталась жить так же. Уверенно и четко, расставляя приоритеты. Так почему он пришел после того, как она вбила главную вешку? Сейчас вспоминалось как что-то болезненное. Глеб — после потасовки с Фризом, пьяный, у нее дома. И их утреннее объяснение.