Уход на второй круг (СИ) - Светлая Марина. Страница 9

Свежая мысль после суток в смене.

Откуда она вообще взялась в голове? Сейчас, когда прошло столько времени и столько жизней? Впрочем, ответ на этот вопрос он и без того знал. Машина с кипятильником через шею выключалась. Включался Глеб Парамонов. Сонный, злой. Задавивший в себе ярость. Теперь она становилась тихой, но кипучей, больной. Ждала выхода, подавляемая столько времени.

Девчонка еще. Кто дал ей право — эдак свысока? Почему каждый считает себя в праве? Тим звонить и спрашивать. Осмоловский — периодически воспитывать по старой памяти. Вера — Вера… лишать последней опоры. Все, что имел, потерял. Шансов выкарабкаться ежедневно лишал себя сам.

— Ты б отпуск взял на пару недель, — прервал он зуд в голове. — И так фиг отдыхаешь, а тут начнется.

— Вот на работе и буду отдыхать.

— Не та у тебя работа, чтобы отдыхать.

— Слушай, может, тебе все-таки такси вызвать? Чего-то ты серый прямо.

— Не, на метро доеду.

— Как знаешь.

Обрывки фраз в голове не задерживались — как и мысли влетая и вылетая.

К одиннадцати титаническими совместными усилиями манеж был все-таки собран. В начале двенадцатого Парамонов выполз из Петькиной квартиры. Петька же к тому времени всерьез уговаривал его остаться — метро до полуночи. Глеб только отмахивался.

И не знал, от чего развезло сильнее: от выпитого пива, от суток на ногах, от той чертовой ракушки, которую, скорее всего, к утру увезут в морг, или от разраставшегося в душе дикого ощущения, что с бродячей собакой у него больше общего, чем с любым человеком.

Одинокие — то там, то здесь — полуночные пассажиры. Успеть до закрытия станции. У девчонки наушники ярко-зеленые торчат из распущенных голубых волос. Мальвина — без азбуки. С дорогущим киндлом среди ночи.

Дорогожичи. Елены Телиги. Девятиэтажка среди хрущевок-недомерков. Неожиданно гулкие среди ночи шаги по асфальту — будто заставляющие звучать стены и деревья сухой и прозрачной осени. Прозрачной даже сейчас, среди мрака и фонарей, рассеивающих его.

Крыльцо, подъезд. Тусклый желтый свет лампочки без плафона. Ключи. И хруст конверта с Леськой Украинкой в кармане. Руки сами собой сжались в кулаки.

Через мгновение он обнаружил себя звонящим в дверь квартиры на втором этаже — точно такой же, как у него, квартиры.

За дверью было так же тихо, как и в подъезде, без признаков жизни и движения. Но позвонить снова не успел. Когда Глеб занес руку к кнопке, то услышал негромкое «Кто там».

— Идиот снизу!

— Уходите! — ответила Ксения не сразу.

— Я твою квартиру сутки сторожил, стюардесса. Думаешь, свалю?

— Обязательно доплачу за охрану.

— Ну попробуй. Можешь прямо сейчас выйти и доплатить! — он еще не перешел на ор, но в голосе отчетливо слышался потенциал для этого перехода.

— Идите к черту! Ночь на дворе.

— Я сейчас опять взломаю твой замок!

— А я вызову полицию в этот раз.

— Ну, вызови! Нормально после твоего чертового конверта!

— Уходите по-хорошему.

— Я лучше дождусь по-плохому! Интересно же!

— Ну и ждите.

Снова стало тихо. Настолько тихо, что эта самая тишина приобретала объем, двигалась, вибрировала снаружи, внутри, запульсировала в висках. Глеб тихо выдохнул и ругнулся себе под нос.

Ушла. Дура. Тварь. Вдавил кнопку звонка, что было силы. И понимал — хрен она откроет. Такие не открывают, не впускают, перекрывают воздух — медленно, нарочито медленно. Повидал разных. Таких, со стальными яйцами, на дух не переносил.

Прижался лбом к двери, тяжело опершись на нее. И шандарахнул по ней со всей дури, так, что огнем опалило ладонь.

— Открывай, сказал! — заорал Парамонов на весь подъезд. — Открывай, разговор есть!

Дверь распахнулась, словно от заклинания.

— Совсем охренел? — раздался свистящий шепот очень близко от его лица. — Глаза залил — стрелок на часах не замечаешь?

— А ты людей не замечаешь, да?

— Ты постарался не остаться незамеченным!

— Пришлось. Впустишь или так и будем на пороге? Ксения воинственно запахнула халат и отошла в сторону.

— Соседей жалко, — буркнула она, когда он проходил мимо.

Яркий свет прихожей после тусклого подъездного на мгновение ослепил. Или это все та же смена? Или вся его собственная жизнь, навалившаяся в одно мгновение, — ослепила? А когда очухался — наткнулся взглядом на зеркало. И правда серый. От усталости или от ненависти?

— Ну, замок врезала, молодец! — гаркнул он, стремительно оборачиваясь к соседке. — Оплачивала как? Картой? Или лично в руки Мистеру Проперу вручила? Или из окна конверт сбросила? Хотя… о чем я? У него работа, он нанимался. С ним по-человечески!

— Что за бред? — возмутилась Басаргина.

— Разве? — Парамонов сунул руки в карманы брюк и навис над ней. — Не могла нормально сказать — у меня вчера день свободный был до вечера. Думаешь, если я с твоей квартирой до этого носился, потом бы отказал? Знала же где живу, почему в ящик, стюардесса?

— Это претензия?

— А что? Не нравится, когда прямо говорят? Проще на опохмел в конвертике подсунуть? Иди ты знаешь куда со своим конвертиком?! — он резко выдернул руку из кармана, пошарил по куртке, и через мгновение крупными яркими бабочками по прихожей посыпались на пол купюры.

Одна из которых благополучно опустилась Ксении на плечо.

— Пошел вон, — негромко сказала Ксения и смахнула розоватую бумажку на пол, к остальным.

— А не уйду — что сделаешь?

— Огрею битой.

— Вау! У стюардессы есть бита!

— И трезвые мозги, в отличие от тебя.

— То есть проблема в том, что я пьян, а ты нет?

— У меня — проблем нет, а твои меня не интересуют.

— Зато меня интересуют, — его глаза опасно сверкнули — будто где-то в темной пропасти на мгновение блеснул свет и тут же погас. А он сам оказался еще ближе к ней. — У нас неравное положение. Придется исправлять.

Его тяжелые горячие ладони легли на ее плечи так, что она сквозь ткань халата почувствовала их жар. Жар был и на ее лице — от его дыхания. Разило пивом, сигаретами и одеколоном. Не спрашивая и не выжидая, он резко притянул ее к себе и захватил ее губы своими. Как-то сразу, целиком, поглощая миллиметры дистанции и пространства. Ее всю он будто бы забирал тоже. Будто бы ему было можно.

И это стало его ошибкой. В следующее мгновение захват совершила Ксения. Свой фирменный. Безотказный. За яйца. Какая там нахрен темная пропасть с искрами в глазах, когда искры из этих самый глаз посыпались, а его самого скрутило пополам от боли? Парамоновские лапы даже не сразу слетели с ее плеч — теперь он вцепился в Басаргину, как в опору, но поцелуй прервал — неудобно было скулить.

— Сука! — выдавил Парамонов. — Пусти!

— Дверь у тебя за спиной. Понял?

— Да понял, понял!

Она кивнула и ослабила хватку.

— Да понял я, отпусти! — выдохнул он, поднимая к ней лицо. Если бы взглядом можно было убить, то Ксения уже наверняка свалилась бы замертво посреди собственной прихожей.

— Вали нахрен отсюда, — сказала она, живая и здоровая, давая свободу его мошонке, отчего он сам чуть не упал на пол — от облегчения и… какие уж тут синонимы — той самой свободы, неожиданно захлестнувшей все его существо. Ему только и оставалось, что упереться руками в собственные колени и тяжело выдыхать ставший неожиданно сладким воздух.

— Мегера, — пробормотал Парамонов, теперь уже не глядя на соседку и понимая, что протрезвел. — Мне вот просто интересно, что я тебе плохого сделал?

— Сам нарвался.

— Ясно, — он, наконец, разогнулся и снова навис над ней. Цвет лица из серого стал почти багровым. — Понятно. Спасибо. Тогда спокойной ночи, соседка.

— Ты б проспался, а? — скривила она губы. — Может, соображать начнешь.

— Это мысль, — хрипловато пробормотал он и совершенно неожиданно широко улыбнулся. — Если чего — я рядом.

Широко раскрыл дверь, а потом скрылся за ней, на этот раз закрыв ее за собой с предельной осторожностью, не издавая ни звука.