Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk. Страница 14

— Вот дура старая! Чтоб я тебе когда еще чего… Иди, говорю, вниз! — заорал партизан, явно раздосадованный болтливостью дражайшей второй половины.

— Дед, я щас петли срежу нафиг! — перебивая его, выдал Колтовой. — Будешь дверь новую ставить! Последний шанс у тебя!

— Да чтоб вас!

И Сезам внезапно открылся.

— Сразу бы так! — рявкнул Басаргин. — Леша, выводи этих. Они последние были, точно? Все проверили?

— Да, последние. Можно запускать газовщиков.

— Тогда вперед на выход.

Впереди топал Леша с упрямцами, всегда попадающимися в подобных ситуациях. Уговорить людей выйти, когда у каждого своя вавка в голове, порой сложнее, чем тушить реальный пожар. За ними шагал никогда неунывающий Генка. Басаргин выбрался последним. Махнул бригаде из газовой службы и проговорил в рацию:

— Мы вышли. Теперь газовщики. Одна машина останется здесь, мы возвращаемся.

— Оk. Они на месте? — снова услышал он Олин голос сквозь потрескивание.

— Да, явились.

— Тогда давайте дуйте в часть. У нас уже стол накрывают, будем старый год провожать, кола прилагается, — беззаботно прощебетала она, и было слышно, что сейчас улыбается.

— Мясо есть? — рассмеялся и Денис.

— Мне сейчас обидеться? Мы мужиков кормить собрались, а ты спрашиваешь про мясо! — деланно отчитала его Надёжкина, а потом вдруг, понизив голос, проговорила: — Басаргин, у тебя стальные нервы. Я б его урыла.

— Да ладно! Может, ты в старости станешь еще хуже.

— Имеются предпосылки?

— Пока нет. Скоро будем, — сказал Денис и отключился.

Доехали действительно быстро. Мороз разогнал с улиц даже самых отчаянных любителей встречать Новый год на воздухе. И в этой звенящей пустоте пожарная машина выглядела совершенно чужеродно.

Наверное, таким же чужеродным и он сам казался Оле, когда продолжал мотаться к ней, пока она была на больничном, несмотря на ее поначалу бурные, а потом все более вялые протесты, сменившиеся окончательной капитуляцией к началу ноября. Привозил продукты, собрал листву, найдя местного мужичка, который за несколько раз вывез ее своим мотороллером с самодельным прицепом. Ёжкина-Матрёшкина поила Дениса чаем. И, нисколько не смущаясь, подсовывала отбивные собственного приготовления со словами: «Раз ты возишься — я кормлю».

Спрашивала о работе — он отвечал. Но надолго никогда не задерживался — ни к чему это все, если девушка против. Дэн привык понимать слово «нет», но кем бы он самому себе казался, если бы бросил ее, как ту дворовую кошку, в ее-то ситуации? Жалко же. Тем и объяснял свои постоянные визиты к Надёжкиной.

А после того, как Оля вышла на работу, их отношения пусть незаметно, но изменились, сделавшись из «никаких» вполне приятельскими, даже дружескими. Однако здесь, в части, когда вокруг нее снова засновали люди и замелькали события, Басаргин все больше понимал, что их зыбкой дружбы ему недостаточно. Его злил Каланча, торчавший в диспетчерской когда надо и когда не надо. Его раздражал призрачный Артем, которому он систематически передавал приветы и в существование которого не верил. Какой еще иногородний парень, если за столько времени ни разу не приехал?!

Но Дэн принял Олину версию, пусть это и вранье от первого до последнего слова, не хотел давить, потому что это ни к чему хорошему не привело бы, и в то же время не понимал, что заставляет ее не позволять им сблизиться при всей видимости улучшившихся отношений. Мало того, что она младше его на десяток лет, так еще и непонятно, как реагировать на самого себя, на ней вот так всерьез залипшего.

«Съезжу к папе за благословением!» — хохотнул Денис, когда их ПСА[1] въезжал в ворота базы. Мужики шустро высадились и в скором времени переодевшимися вваливались в комнату отдыха, довольно поглядывая на незамысловатые разносолы.

Было уже около одиннадцати. В морге, украшенном мишурой и бумажными балеринками, развешанными на окнах и на потолке, тусила Машка с психологиней, фельдшерицей, несколькими ребятами из соседнего отделения, с которыми они «скидывались», и с начальником караула, лениво расположившимся, как и полагается, во главе стола. Сама же повелительница диспетчерской выглядела под стать созданной ею собственноручно красоте в интерьере. Разумеется, белоснежных девиц в пачках из бумаги на ней не болталось. Но зато голову венчала бархатная голубенькая шапочка с серебристыми снежинками, из которой торчали две белые искусственные косицы. На шее, как шарфик, висела пушистая блестящая гирлянда в тон. А вместо привычной формы барышня переоделась в платье, пусть и не вечернее, но все же достаточно праздничное.

Новоявленная Снегурочка хлопотала у стола с не менее сногсшибательными феями от медицины — и это была их единственная женская компания на праздничную ночь. Надёжкиной среди них не наблюдалось — значит, сидит, бдит у телефона. Кто-то же должен. Интересно, оставили — потому что самая младшая? На всю ночь или будут меняться?

Алкоголя по понятным причинам не было. Хотя если хорошо порыться, как известно, по укромным уголкам, под кроватями или еще где, конечно, понатыкано чекушек. Но на столе в гордом одиночестве и с полным осознанием собственного величия стояла бутылка «Артемовского»[2]. Возле нее примостили Денисового Савелия, с ног до головы обмотанного дождиком — девочки, видимо, приняли символ части за ёлку. Он помалкивал и зыркал оттуда своими совсем человеческими, живыми глазами, выражая недоумение.

В этом году, в отличие от предыдущего, Пирогов корпоратив для части зажал. Но начальство почему-то все ожидали под утро — за ним водилось в самый неподходящий момент заявиться на работу, чтобы проверить, как служба служится. Новогодняя ночь такой забаве не помеха, а может, раззадоривала еще сильнее. И главное, отмазка перед всеми железобетонная — у него ведь действительно такая работа, когда не расслабишься даже в праздник. Семьи пожарных оных не видят в такие дни. Ушедшие на выходной — не факт, что на нем и останутся. Усиленный режим. Повышенная готовность к реагированию. Дежурства бригад по городу в местах скопления людей. Куда тут без начальника части обойтись?

А если этот начальник еще и псих, вроде Пирогова… Псих с манией преследования и большой склонностью доставлять другим проблемы. А уж кто будет в этот раз мальчиком для битья, сомнений так и вовсе ни у кого не возникало. Народ, даже самый отстающий, такой прессинг не заметить не может.

— В общем, я решил, — сообщил вдруг Денису Жора, сидевший по соседству. — Сегодня или никогда.

— Это вера в чудеса под Новый год? — рассмеялся Басаргин. — И что за судьбоносное решение ты принял, друг мой Жорик?

— Ну… Надёжкина же, — удивился Каланча непрозорливости начальства. — Скажу ей все, а? Сегодня — типа романтика.

Денис медленно дожевал бутерброд, стянутый со стола, и негромко проговорил:

— Сунешься — получишь по шее.

Но насладиться ошарашенным взглядом Жоры ему не довелось.

Морг огласился сигналом из диспетчерской — вызов.

— С Новым годом, — вздохнул Денис и выскочил за дверь.

Уже в боёвке он влетел в каморку радиотелефонистов за путевым.

Надёжкина, тоже в праздничном образе, с подпрыгивающими кудряшками и в тонкой, почти просвечивающейся светло-голубой блузке с серебристыми пуговками, украшенной ярко блестевшей и переливающейся всеми цветами крошечной брошью в виде жар-птицы, глянув на Басаргина, выпалила:

— На балкон влетел снаряд от фейерверка, но говорят, не разорвался.

— Ну погнали, — Дэн забрал у нее бумаги и подмигнул, обернувшись в дверях: — Хорошо выглядишь.

А вместо работы, пока ехали по празднично украшенным улицам, думал о Надёжкиной в ее нарядной блузке. И оставшемся на базе Каланче, настроенном на романтический лад, пока сам Дэн будет разбираться с ракетой, сбившейся с пути. Праздники, мать их!

Им повезло, двор оказался довольно свободным от автомобилей, и они подъехали к самому подъезду. Басаргин принялся привычно передавать информацию, поднимаясь с Лёхой на пятый этаж.