Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk. Страница 21

Денис легко улыбнулся, точно зная, что она сейчас задыхается от их поцелуя так же, как и он. Слышал сердце, бившееся в грудную клетку. Какая разница, ее или собственное. Два сразу, сливавшихся в одном общем ударе. И сходил с ума, как никогда раньше. Ни с одной женщиной. Не иначе, чтобы остаться стоять на ногах, она закинула руки ему на плечи, пробежала ладонью по затылку, пальцами — по волосам, зарываясь в них. И, горячо отвечая на поцелуй, забывала себя, забывала то, из чего она, Оля Надёжкина, состоит, что есть ее суть, что есть ее правда. Вся она была в нем. Впервые в жизни. Не так много было в той жизни, но сейчас она получила наконец то, чего хотела давно и всерьез и что запрещала себе.

И убеждалась, что они совпадают. Идеально совпадают в прикосновениях, в ощущениях кожи под пальцами, в отчаянной жажде друг друга.

Они совпадают.

Она с ним, а он с ней.

Стоп-краны сорвало, и Басаргин, больше не имея сил сдерживаться, оторвал Олю от пола и, устроив ее перед собой на столе, оказался между ее коленей. Он по-прежнему не разрывал поцелуя, и его ладони, оказавшиеся под шерстью свитера, нежно касались ее живота и выпирающих ребер.

Этот момент полета, когда ее ноги отделились от надежной опоры и она зависла в его руках, вдруг неожиданно вернул ее на землю. Оля в панике задергалась и, уже понимая, что надо делать, сожалела о том, что все закончилось. Для нее — уже все закончилось. А его руки — все еще ласкают ее.

Отняв у него губы, она отчаянно вскрикнула:

— Перестань!

— Олька, — хрипло выдохнул Денис, все еще удерживая ее в своих руках и ощущая податливость девичьего тела в отличие от слов, которые она говорила.

— Я хотела… хотела… подальше от тебя держаться, я честно пробовала, — горячо зашептала она, глядя ему в глаза: — Для меня это просто дружба, понимаешь? Дружба и секс в моем случае несовместимы.

— Глупая, — также шептал Дэн, касаясь губами Олиного уха. — Какая дружба….

— Отпусти меня, пожалуйста.

— Ты правда этого хочешь? — он улыбнулся, целуя ее шею.

Оля вздрогнула от этого прикосновения. Такого нежного, такого… Вздрогнула и тут же заставила себя отодвинуться, насколько позволяла поверхность столешницы.

— Ну, допустим, переспим мы, — ее шепот стал злым, наполняясь откуда-то из того узла внизу живота, который все еще не давал ей расслабиться. — Давай. Прям сейчас. Отстанешь?

Эта ее злость в голосе отрезвила Басаргина. В глаза, изучавшие Олино лицо, медленно возвращалась ясность. Он отпустил ее, но ладони сами сжались в кулаки, которыми он снова оперся о стол.

— Черт, Оля! По-твоему, мне трахаться не с кем?

— Уверена, что у тебя масса вариантов! Но пока меня не расколол, банально никого другого не хочется. Ты зациклился, Дэн. Могу помочь разок, мне тоже уже надоело, что ты изображаешь заботу.

Басаргин с такой силой шарахнул по столешнице, что Оля почти подпрыгнула на ней. Отступил на шаг. Пытался поймать ее взгляд и, практически перестав владеть собой, рявкнул:

— Ты можешь сколько угодно обманывать меня. Себя не обманывай! Повзрослеешь — звони!

Он резко развернулся и вылетел из дома, громко хлопнув дверью. Через мгновение за окном заревел двигатель заведенной машины. И в кухонное окно Оля видела, как от калитки рванул его глянцевый, вечно надраенный Тигуан.

Спрыгнула со стола, бросилась к сумке — доставать телефон. Псих!

И она хороша, дура.

В таком состоянии, после суток в карауле. За рулем.

Дурак!

И дура!

Дура, совершенно переставшая понимать, что происходит. С ней. С Денисом. С молекулами воздуха в пространстве, которые накаляются в тот момент, когда они оказываются вдвоем.

Если бы она могла ненавидеть его за то, что он натворил восемь лет назад с Дианой, то ей, определенно, было бы гораздо легче. Но сейчас Оля, как заведенная, думала только о том, чтобы он остался цел и невредим.

«Я не хочу ждать три дня, чтобы узнать, что ты доехал без происшествий», — улетело в мобильную сеть спустя пятнадцать минут ее борьбы с собой, пару десятков набранных и стертых сообщений и, наконец, обреченного смирения перед тем, что «не гореть!» — уже не получится.

[1] Главная героиня повести Б. Бедного «Девчата», экранизированной в 1961 году, где роль Тоси была исполнена Н. Румянцевой.

07. Нормативы по мужским показателям

Обычно Надёжкина радовалась выходам на работу после сессии почти как празднику — возвращение к любимой деятельности и в привычный ареал обитания было сродни тому, как если бы она переступала порог своего второго дома после долгого отсутствия. А родная часть для нее во многом и была тем самым вторым домом.

Оля очень хорошо понимала, что случайные люди в спасательную службу не попадают. Даже если всего лишь, как она, в радиотелефонисты. Этой профессией надо быть пронизанным до мозга костей, чтобы в ней удержаться. А понимание, что занимаешься правильным делом, размещено в подкорке. Как правило, пожарные выращиваются не в институтах. Они приходят из семей. Вот, например, Гена Колтовой — чего только в жизни ни творил, а оказался здесь. Не иначе по зову крови. У него отец — мчс-ник на пенсии, мать — психолог в пожарной части, по сей день работает. Или даже пусть Каланча — у того вообще династия. И он весь такой красивый в боёвке — неизвестно в каком поколении пожарный.

Себя Оля тоже очень хорошо помнила, семнадцатилетнюю, твердо решившую искать работу в профессии, которой хотела посвятить жизнь, как бы высокопарно это ни звучало. Впрочем, семнадцать лет и максимализм идут рука об руку. И тогда же можно было принимать все ее слова и уверения в том, кем она хочет стать «когда вырастет», как нечто такое, от чего можно отмахнуться.

Отмахивался от нее и начальник части, куда она сунулась первым делом, едва сдав вступительные экзамены. Олька ткнула наугад, а попала в Пирогова. «К мамкам, к бабкам, в школу! И чтоб я тебя тут больше не видел!» — рычал тогда полкан, нисколько не проникнувшись ее пламенной речью о благородстве выбранной специальности. Озвучивание университета, в котором она с сентября значилась в студентах, его не охладило, даже наоборот, ужаснуло: «Ты куда лезешь, дитё?»

Но его махания и вздохи на Ольку не действовали. Двадцать седьмую ГПСЧ она брала приступом. И в конце концов, Пирогов сдался: «Исполнится восемнадцать — приходи. Сейчас по закону взять тебя не могу». Он думал, что выторговал отсрочку. Целых пять месяцев! За это время могло произойти что угодно. Например, Оля завалила бы первую сессию. Или уехала б в другой город. Или просто нашла бы новое увлечение. В общем, Пирогов забыл о ней почти на полгода, надеясь, что и пигалица забудет. Какое там!

Она явилась на порог части буквально на следующий день после того, как стала считаться совершеннолетней. С только что купленным новехоньким бланком трудовой книжки и пакетом документов для оформления на работу, включая всевозможные медицинские справки.

Пирогов махнул рукой — на сей раз смиряясь: «Ладно, твоя взяла, пошли в отдел кадров, но учти, пока диплом не принесешь — аттестации тебе не видать». А Олька возликовала.

Ликование ее длилось совсем недолго. Ровно до того момента, пока в диспетчерский пункт, где в те времена полноправно властвовала Машка, а сама Оля только примерялась к работе, не влетел лейтенант Басаргин.

Вот тут-то ее трухануло неслабо. Как потряхивало все годы работы, как бы она самой себе ни втирала, что ее это давно уже не трогает.

Трогало! Еще как! Но радости возвращения после отпуска, предоставленного для сдачи сессии студенту-заочнику, никак не отменяло. Никогда.

До этого свалившегося ей на голову февраля.

Нет, гири к ее ногам не привязали. В некотором смысле в часть она в первый день летела так, будто опаздывала. Смс, оставшееся без ответа, придавало ей скорости — Дэн все же заставил ее ждать все выходные.

Но увидав на парковке возле базы Тигуан, она не то чтобы успокоилась, но хоть дыхание перевела. Машина, вроде как, была без царапинки. Значит, можно надеяться, что ее владелец тоже цел. Хотя, наверное, свою игрушку Басаргин жалел куда больше, чем себя.