Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна. Страница 43

Но я верила, что мы справимся.

Что ещё мне оставалось.

По утрам с гор сползал на город туман, тёк по улицам, нырял в море и качался на волнах. Я даже купалась пару раз, — начало ноября, вода — не сравнить с питерской. Мы завтракали на веранде, оттуда открывался великолепный вид на уходящую вниз, к голубому необъятному пространству улицу. Меня в очередной раз замутило от запахов жаренной на сале яичницы, с чего бы — всегда же ела без проблем. А в последние дни просто беда. Уже и бифиформ пила, бесполезно. Как отравилась чем-то. Или, свят-свят, ротавирус, он же кишечный грипп…

Кто хоть раз болел этой пакостью, тот меня поймёт!

— Доча, — участливо выговорила мама, касаясь моей руки, — да ты никак беременна!

— От кого бы, — фыркнула я привычно, мама то и дело теребила нас с Олей насчёт внуков, сейчас по понятным причинам от Ольги она отстала, и все её добродушные, с толикой тоски внутри, подковырочки доставались мне, — мам, ну не смеши ж ты мои подковы.

Ветром надуло. Непорочное зачатие…

И замерла. Очень даже порочное зачатие! Аж два раза порочное. В купе СВ-вагона и на берегу чёрной реки! Наверное, моё лицо отразило всё, даже то, чего я показывать никак не собиралась в принципе.

— Та-ак, — мамин прищур превратился в хищный взор увидевшей добычу птицы. — Рассказывай!

— В поезде, — нехотя призналась я, и замолчала.

Меня распирало им рассказать всё, начиная с трупа на Республиканской, но я очень остро поняла, что — нельзя. Нельзя рассказывать всё. Не поймут!

Оля улыбалась, не встревая в разговор. Мама сделала стойку, что ж, придётся терпеть. Долгожданный внук или внучка, всё так, но дочка не замужем. Не за мужем. Непорядок.

— Ма, — сказала я, — неважно это.

— Ребёнок должен знать, кто его отец.

— Должен. Но это невозможно, мама. Поверь — невозможно.

— Ты рассказывала о маньяке, — задумалась мама вслух, — из-за чего твой поезд задержали почти на сутки, — из-за убийства. Римма, — глаза её посерьёзнели. — Тебя изнасиловали?

— Нет!

Никогда Похоронов не взял бы меня силой! Ни меня, ни любую другую девушку. Я знала это. Просто знала.

— Тогда почему?..

Что ей ответить? Мамуль, я встретила бога, перевозчика из древнегреческих легенд, мы переспали, теперь я ношу в себе ребёнка бога? Да она первая психбригаду вызывать кинется, и будет права.

— Он… опер. Расследовал… а потом… ну мне пришлось ему… подыграть. Извини, не могу рассказывать! Я подписалась молчать, мама. Я понимаю, мама, Оля, вам любопытно, вы тревожитесь за меня, но — простите, я не могу рассказать, — кажется, я врала убедительно, у них расслабились лица.

Хотя сама в собственное враньё не верила, кроме главного — подробности рассказывать нельзя. Хоть убейся, Римма, можешь прямо сейчас начать. Но язык свой болтливый бескостный к уху пристегни!

— А то, что от секса бывают дети? — спросила Оля устало.

— Не подумала, — сокрушённо призналась я. — Да вроде как не должно было быть… если считать по циклу.

Ну, да. Не должно, а получилось. И если бы я ещё сама помнила, когда конкретно у меня были последние месячные! Они всё время плавали, точных дат никогда не было, как это бывает у многих девушек, следить за ними мне было ни к чему, вот и результат.

— Сделаешь аборт — прокляну, — сурово пообещала мама.

— Да ты что! — я потеряла дар речи, хлопала губами, потом отцепенела из своего обычного в таких случаях ступора и завопила: — Да никогда в жизни! Я рожу обязательно! Рожу!

Вспомнила Похоронова, его яркие голубые глаза, его ладони — на плечах, на груди, на бёдрах… жидкий ледяной огонь, морозящий и сжигающий одновременно… я рожу его ребёнка… ему ребёнка… А он, если захочет узнать, узнает. Почувствует, наверное. Или нет, не знаю. Но этого ребёнка я сохраню.

— Похвальный настрой, — кивнула мама. — Не то, чтобы всё как у людей получилось, — продолжила она рассуждать, сердито, но в глазах плясали смешинки, — но буду бабушкой; ура.

Оля улыбнулась мне, но в глаза сестры плескалась тоска. Она давно хотела родить, не получалось, а теперь, в инвалидном кресле, как родить? От кого?! Кто польститься? Таковы были её мысли на тот момент, она потом мне в них призналась. Тихо, осторожно, запинаясь на каждом слове, будто пробовала ногой неверный лёд: и перейти реку надо бы и потонуть страшно. Она не знала, как я отреагирую.

А я снова обниму её. И скажу ей, что она — лучшая. Что я нарисую её — с коляской! — и будет так, как я нарисую.

«А я в твой рисунок не поверю», — упрямо возразит сестра.

На что я засмеюсь и отвечу, что правильно, в мои рисунки и не надо верить. Петля Кассандры. Они сбываются только в том случае, если в них не верят.

«Ты сумасшедшая», — с опаской скажет на это Оля, недоверчиво меня разглядывая.

А я засмеюсь и отвечу:

«Да! Я — сумасшедшая!»

Но всё это будет ещё очень не скоро.

Тест на беременность ожидаемо показал две полоски. Почему я не удивилась? Знала, что ошибки нет и быть не может, вот потому. Мама была счастливо, хоть и ворчала про свадьбу и про то, «куды мир котится», беременеют без мужика, рожают без мужика, детей воспитывают без мужика, а что тому мужику, может, нелишне узнать про своё семя проросшее да насчёт алиментов совесть свою пробудить. Я вспоминала Похоронова, пыталась придумать, какие такие алименты он мог бы платить, ёжилась от приходящих на ум невменяемых образов и помалкивала.

Однажды, когда мама совсем уже раздухарилась, я не выдержала:

— Мама! Он — опер. Выслеживает убийц и маньяков. Скольких за решётку отправил, скольких и в мир иной. При попытке к бегству или задержании. А теперь представь, убийцы и маньяки узнают, что у него есть ребёнок. Понимаешь?

— Ой, — глаза у мамы стали большими. — Вот об этом я не подумала…

И всё, как бабка отшептала. Разговоры прекратились. Но когда я заявила, что хочу вернуться в Петербург, рожать там и жить тоже там, снова пришлось держать оборону. Ну, да, солнечная Хоста — совсем не то, что стоящий на болотах сумрачный Город. Объективно мама была права, но… но… но…

Меня тянуло обратно. В Город-Сумрак, Город-Дверь, которому требовался мой дар, пусть и сдавленный петлёй Кассандры. В Хосте я не нарисовала ни единого листочка. В Петербурге, я чувствовала, вдохновение вернётся. Может, даже решусь взять уроки рисования акварелью или маслом. Не всё же в графике работать…

— Я с Риммой поеду, — решительно заявила Ольга.

— И ты туда же, — горько спросила мама, всплёскивая руками. — Покидаете меня, вертихвостки, на произвол судьбы бросаете!

Но глаза у неё снова смеялись. Всё она понимала. Понимала, что раз надо нам с Олей возвращаться в Питер — значит, надо. В Питере — Центр Алмазова, мощнейший медицинский комплекс для людей с болезнями и травмами опорно-двигательного аппарата. В Питере — лучшие неонатологи и детские врачи. В Питере нам с Олей было где жить — в её квартире. И Оля не собиралась бросать практику. Юрист в инвалидной коляске — это нормально, главное в юриспруденции — голова, а остальное опционально. Это не в балете «Тодес» танцевать.

— Мы летом приезжать будем, — пообещала я. — Исполнится год малышу, приедем!

По предварительным подсчётам родить мне предстояло в начале или середине июля. В это время года в Петербурге — белые ночи и относительное тепло… а в Хосте — лютая жара, которая спадёт только к концу сентября. Ходить с пузом в адовом пекле, пусть и рядом с морем — так себе затея.

Назад летели самолётом же. Пришлось купить вип-места, разориться. А куда деваться было. Я пыталась работать удалённо, но пока прежнего уровня по зарплате достичь не удавалось. Родится малыш, станет вообще не до работы, во всяком случае, в первый год. Поэтому трогать средства, оставшиеся от продажи квартиры, я старалась очень аккуратно, в тех случаях, когда совсем невозможно было обойтись.

Петербург встречал дождём и туманом, плюс двенадцатью, стылым, пахнущим по-осеннему воздухом. После солнечной Хосты — тот ещё контраст.