Мистер Рипли под водой - Хайсмит Патриция. Страница 14

— Я запомнил.

— Может, лучше бы Эду этим заняться... — Если выбирать из них двоих, Том и не знал, кто лучше. — Я знаю, с Цинтией нелегко, — продолжал он более спокойно, — но Притчард знает о Мёрчисоне, по крайней мере, он упоминал его имя.

— Я понимаю, — ответил Джефф.

— Ладно. — Том вдруг почувствовал утомление. — Ладно, Джефф, вы с Эдом займитесь этим и держите меня в курсе. Я буду здесь до утра пятницы.

Они закончили разговор.

Том уделил полчаса игре на клавесине и занимался с необычной для него сосредоточенностью. Как правило, он добивался наибольшего успеха за короткое время: за двадцать минут, полчаса он достигал большего прогресса, если можно так выразиться. Том никогда не стремился к совершенству или даже к достаточно сносному уровню. Ха! Еще чего! Он не играл и никогда не собирался играть для других. И какое значение имеет его средний уровень, если он играет для себя! Игра на клавесине и еженедельные занятия с похожим на Шуберта Роже Лепти в какой-то степени дисциплинировали Тома, ему это даже нравилось.

До окончания отведенного Томом получаса оставалось две минуты, когда зазвонил телефон. Том взял трубку в холле.

— Алло, мистера Рипли, пожалуйста...

Том тут же узнал голос Джанис Притчард. Элоиза взяла трубку у себя, и Том сказал:

— Все в порядке, дорогая, это меня.

Элоиза повесила трубку.

— Это Джанис Притчард. — Голос звучал напряженно и нервно. — Я хочу извиниться за вчерашнее утро. Моему мужу иногда приходят в голову такие абсурдные, даже дурацкие идеи — ну, например, сфотографировать ваш дом. Я уверена, что вы или ваша жена видели его!

Пока она говорила, Том вспомнил ее лицо: как она явно одобрительно улыбалась и с восхищением глядела на своего мужа, когда они проехали мимо него в машине.

— Кажется, моя жена его заметила, — ответил он. — Ничего страшного, Джанис. Но зачем ему снимки моего дома?

— Да не нужны они ему, — сказала она, повысив голос. — Он просто хочет вывести вас из себя — как и всех остальных.

Том засмеялся, словно от удивления, стараясь подавить в себе желание высказать все, что он думает.

— Он находит это забавным?

— Да Не могу его понять. Я уже говорила ему...

Том прервал ее речь в защиту мужа.

— Можно спросить вас, Джанис, откуда вы или ваш муж узнали номер моего телефона?

— А, это просто. Дэвид спросил у нашего водопроводчика. Он местный и сразу назвал нам номер. Мы вызывали его, потому что у нас что-то случилось с...

Ну конечно, Виктор Жаро, неутомимо опорожняющий баки, пробивающий засоренные трубы. Разве могут быть у такого человека какие-то понятия о частной жизни?

— Понимаю, — сказал Том, разозлившись от того, что с Жаро ничего нельзя поделать, разве что попросить его не давать их телефон никому и ни под каким предлогом. То же самое могло случиться и с людьми, которые занимаются отоплением. Они думают, что весь мир вращается только вокруг их ремесла. — А чем на самом деле занимается ваш муж? — спросил Том, используя подвернувшуюся возможность. — Просто... я не могу поверить, что он действительно изучает маркетинг. Похоже, он знает про маркетинг все! Поэтому я и решил, что он шутит. — Том не собирался рассказывать Джанис, что звонил в ЕИБА.

— О... одну минуточку... да, кажется, я слышу машину. Дэвид вернулся. Мне надо идти, мистер Рипли. До свидания! — Она повесила трубку.

Надо же! Тайком позвонила ему. Том улыбнулся. И под каким предлогом? Извиниться! Было ли это извинение очередным унижением Джанис Притчард? Действительно ли Дэвид подходил к двери?

Том громко рассмеялся. Игры, игры. Тайные игры, открытые игры. Игры, которые казались открытыми, на самом деле были тайными. И, конечно, все тайные игры проходили, как правило, за закрытыми дверьми. А люди, которые считают себя игроками, на самом деле лишь игрушки в чьих-то руках. Естественно.

Он повернулся и взглянул на инструмент, к которому решил уже не возвращаться, затем вышел в сад и направился к ближней клумбе с георгинами. Он срезал перочинным ножом один из своих любимых. Лепестки георгинов напоминали ему наброски Ван Гога, поля под Арлем, мастерски изображенные талантливым художником.

Том вернулся в дом. Он думал о тридцать восьмом опусе Скарлатти, или сонате ре минор, как называл ее мсье Лепти, над которой Том сейчас работал и надеялся разучить. Ему нравилась главная (для него) тема, которая звучала как некое стремление к победе, преодолению трудностей, — и к тому же она была очень красива. Но он не хотел разучивать ее до такой степени, чтобы она стала избитой.

А еще он думал о телефонном звонке, которого ждал от Джеффа и Эда, по поводу Цинтии Граднор. Его угнетала мысль о том, что звонка от них не будет, возможно, в течение суток, даже если Джеффу удастся поговорить с Цинтией.

Когда телефон зазвонил около пяти часов дня, у Тома появилась слабая, очень слабая надежда, что это Джефф, но он ошибся. Аньес Грэ назвала себя и любезно пригласила Тома и Элоизу на аперитив сегодня вечером в семь. «Антуан продлил себе выходной и хочет уехать завтра очень рано, да и вы скоро уезжаете».

— Спасибо, Аньес. Вы не подождете минутку, я переговорю с Элоизой?

Элоиза согласилась, Том вернулся и сообщил об этом Аньес.

Том с Элоизой покинули Бель-Омбр около семи. Дом, недавно снятый Притчардами, находится по той же дороге, но дальше, думал Том, пока вел машину. Что знают Грэ об этих «арендаторах»? Возможно, ничего. Неизбежно разросшиеся деревья — Тому они очень нравились — росли в этом районе между домами, иногда заслоняя огоньки дальних домов и даже заглушая своей листвой любой шум.

Как обычно, Том разговорился с Антуаном, хотя поклялся, что в этот раз не даст втянуть себя в разговор. У него с Антуаном, трудолюбивым архитектором с убеждениями правого толка, было мало общего, тогда как Элоиза и Аньес обладали женским даром бурно начинать разговор, как только встречались, и вести его — с любезным выражением на лице — целый вечер, если нужно.

Однако на этот раз Антуан заговорил о Марокко, вместо того чтобы разглагольствовать о наплыве в Париж нефранцузов, требующих жилья.

— Ах да, отец возил меня туда, когда мне было шесть. Я никогда этого не забуду. Конечно, с тех пор я там бывал еще несколько раз. Это было очаровательно, волшебно. Только подумать, когда-то французы имели протекторат над Марокко, были дни, когда работала почта, телефон, когда улицы...

Том слушал. Антуан почти поэтически возмущался, когда описывал любовь своего отца к Танжеру и Касабланке.

— Конечно, страна — это народ, именно народ, — говорил Антуан. — Марокканцы теперь в буквальном смысле владеют своей страной — и все же, с точки зрения французов, они только испортили дело.

Ах да. Что на это ответить? Только вздохнуть. Том отважился переменить тему.

— Поговорим о другом. — Он взболтнул стакан с джином и тоником, и кусочки льда стукнули о стенки стакана. — Соседи у вас тихие? — Он кивнул в сторону дома Притчардов.

— Тихие? — Антуан оттопырил нижнюю губу. — Раз уж вы спрашиваете, — сказал он со смешком, — так вот, они дважды включали музыку на полную громкость. Поздно, около полуночи. И даже позже! Поп-музыку. — Он был удивлен и раздосадован тем, что кто-то в двенадцать ночи может включать поп-музыку. — Но, к счастью, не надолго. Примерно на полчаса.

Подозрительная продолжительность, подумал Том, и Антуан Грэ как раз такой человек, который может замерить такой феномен по часам.

— И здесь было слышно?

— О да. А ведь от них до нас почти полкилометра! Они действительно громко включили.

Том улыбнулся.

— А еще на что жалуетесь? Они еще не просили у вас попользоваться газонокосилкой?

— Non-n, — проворчал Антуан и сделал глоток кампари.

Том вовсе не собирался рассказывать о том, как Притчард фотографировал Бель-Омбр. Смутная подозрительность Антуана по отношению к Тому усилится, а Том этого ни в коем случае не хотел допустить. Весь городок в конце концов узнал, что полицейские, как французы, так и англичане, приезжали в Бель-Омбр, чтобы поговорить с Томом после исчезновения Мёрчисона. Полиция не наделала шума, не было никаких машин с сиренами, но в маленьком городке все обо всех знают, и Том не мог позволить себе еще что-нибудь подобное. Он предупредил Элоизу по дороге к Грэ, чтобы она не упоминала о том, что видела, как Притчард фотографировал их дом.