Мистер Рипли под землей - Хайсмит Патриция. Страница 18

Он миновал распахнувшиеся перед ним стеклянные двери, купил в киоске “Нойс цюришер цайтунг” и взглянул на табло прибытия. Самолет Эдуардо прилетал по расписанию, и у Тома оставалось еще несколько минут. Он заглянул в переполненный бар — бар был переполнен всегда — и в конце концов ему удалось пробиться к стойке и взять чашечку кофе. Затем он взял входной билет и прошел к тому месту, где встречали прибывающих.

Граф был в серой фетровой шляпе. У него были тонкие, длинные черные усики и заметное брюшко, которое выпирало даже из-под расстегнутого плаща. При виде Тома на лице графа расцвела искренняя, спонтанная итальянская улыбка. Он помахал в знак приветствия, одновременно предъявляя пограничнику свой паспорт.

Вскоре они уже обнимались и обменивались рукопожатиями. Том помог графу с его многочисленными сумками и чемоданами. Среди прочего, у него был атташе-кейс. Что и куда граф перевозил? Таможенник даже не стал открывать его чемодан и махнул рукой, разрешая пройти.

— Подождите минутку, я сбегаю за машиной, она тут, рядом, — сказал Том, когда они вышли на улицу. Минут через пять он вернулся на “альфа-ромео”.

Проезжая мимо зала для отъезжающих, Том заметил, что чемодан Мёрчисона и картина все еще на месте, а пальто исчезло. Как он и предполагал. По дороге они бегло обсудили последние новости итальянской и французской политики; граф спросил об Элоизе. Том был почти не знаком с графом. До этого они виделись только один раз в Милане и беседовали тогда о живописи. Граф страстно любил живопись.

— В данный момент в Лондоне проходит espo-sizione [25] Дерватта, — сообщил он. — Я увижу ее на следующей неделе. Ожидаю этого с нетерпением, И вы знаете, сам Дерватт объявился в Лондоне — что вы на это скажете? Я был просто astound [26] Впервые за много лет газеты опубликовали его фотографии.

Тома английские газеты не интересовали, и он не стал покупать их в аэропорту.

— Да, большой сюрприз, — отозвался он. — Говорят, он не очень изменился. — Том не собирался сообщать графу, что только что был в Лондоне и видел выставку.

— Мне не терпится посмотреть картину, которая есть у вас дома, — как она называется? Та, что с маленькими девочками?

— “Красные стулья”, — ответил Том, удивившись, что граф помнит это. Он улыбнулся и крепче ухватился за баранку. Несмотря на труп в погребе и на весь этот жуткий день и нервотрепку, Том ощущал душевный подъем в связи с тем, что возвращается домой, — как говорится, на место преступления. Он не воспринимал это, как преступление. Или, может быть, реакция наступит завтра, а то и сегодня ночью? Это было бы совсем ни к чему.

— “Эспрессо” в итальянских кафе стал гораздо хуже, — объявил граф глубокомысленным баритоном. — Я убежден в этом. Вероятно, орудует какая-то мафия… — Он скорбно уставился в окно и спустя некоторое время продолжил: — А нынешние парикмахерские в Италии? Это ни на что не похоже! Поневоле задаешься вопросом, в какой стране ты живешь. В моей любимой парикмахерской рядом с Виа Венето какие-то молодые люди спрашивают меня, какой шампунь я предпочитаю. “Просто вымойте то, что еще осталось от моих волос”, — говорю я. “Да, но у нас шампунь трех видов, синьор. Вам для сухих или для жирных волос? У вас есть перхоть?” — “Нет! — отвечаю я. — У меня нормальные волосы! Неужели в наши дни больше не существует обыкновенного шампуня?”

Подобно Мёрчисону, граф одобрил симметричную основательность Бель-Омбр. Хотя летних роз в саду уже практически не осталось, прямоугольная лужайка, окруженная густыми могучими соснами, выглядела красиво. Это был дом, в котором приятно жить. Мадам Аннет опять встретила их на пороге, была так же радушна и услужлива, как и вчера с Мёрчисоном. Том, в свою очередь, опять проводил гостя в его комнату, приготовленную мадам Аннет. Пить чай было поздно; Том сказал графу, что ужин будет в восемь и что он может спуститься в гостиную, когда пожелает, — Том будет ждать его.

После этого Том прошел к себе в комнату, развернул “Человека в кресле”, отнес его в гостиную и повесил на прежнем месте. Мадам Аннет, возможно, заметила, что картина отсутствовала несколько часов, но если она спросит об этом, Том скажет, что Мёрчисон брал картину в его, Тома, комнату, чтобы рассмотреть при другом освещении. Том раздвинул портьеры, закрывавшие стеклянную дверь, и поглядел на свой сад. Темно-зеленые тени постепенно чернели, по мере того как опускалась ночь. Он вдруг осознал, что стоит прямо над трупом Мёрчисона, и отодвинулся в сторону. Необходимо сегодня же, пусть даже поздно ночью, постараться уничтожить следы крови и пролитого вина. Мадам Аннет могла в любой момент спуститься в погреб — она тщательно следила за тем, чтобы у нее под рукой всегда был запас топлива. Но главное — как избавиться от трупа? В сарае была двухколесная тележка. Сможет ли он погрузить Мёрчисона на тележку и, накрыв брезентом из того же сарая, отвезти в лес за участком и закопать там? Конечно, прятать его так близко от дома — это, может быть, слишком простое решение, — а может быть, и лучшее.

Сверху спустился граф — бодрый и непоседливый, несмотря на свою полноту. Он был довольно высок.

— Ага! — как и Мёрчисон, он сразу обратил внимание на “Красные стулья”. Но, в отличие от Мёрчисона, граф тут же обернулся в противоположную сторону, чтобы взглянуть на “Человека в кресле”, который, похоже, произвел на него даже большее впечатление. — Превосходно! Замечательно! — Он внимательно рассматривал обе картины. — Вы меня не разочаровали. Это подлинное сокровище, как и весь ваш дом. Я имею в виду гравюры в моей комнате.

Мадам Аннет вкатила тележку с ведерком для льда и бокалами.

Граф, увидев пунтеме, сказал, что будет пить его.

— А эта лондонская галерея не просила ваши картины для esposizione? — поинтересовался он.

Мёрчисон двадцать четыре часа назад задал тот же вопрос, но насчет одного лишь “Человека в кресле” — его интересовало отношение владельцев галереи к заведомым подделкам. Том стоял, склонившись над тележкой, и у него слегка закружилась голова, как перед обмороком. Он выпрямился.

— Просила. Но знаете, столько хлопот с транспортировкой и страховкой картины… Я давал “Красные стулья” на выставку два года назад.

— Я хотел бы приобрести Дерватта, — произнес граф задумчиво. — Если, конечно, у меня хватит денег. Что-нибудь небольшое, при таких ценах.

Себе Том приготовил неразбавленное виски со льдом.

Раздался телефонный звонок.

— Прошу прощения, — сказал Том и подошел к телефону.

Эдуардо между тем прохаживался по комнате, разглядывая все, что было развешено на стенах.

Звонил Ривз Мино. Он спросил, приехал ли граф и один ли Том в данный момент.

— Нет, — ответил Том.

— Это в…

— Я плохо слышу.

— Зубная паста, — сказал Ривз.

— О господи! — простонал Том с усталым раздражением. Ну прямо детские игры, да и только. Или идиотское “кино про шпионов”.

— Ясно. Адрес тот же, что в прошлый раз? — У Тома было записано три или четыре адреса, по которым он пересылал гостинцы от Ривза.

— Да, последний годится. У вас там все в порядке?

— Вроде бы да, спасибо, — ответил Том учтивым тоном. Он подумал, не дать ли трубку графу, чтобы он перекинулся парой дружеских слов с Ривзом, но счел за лучшее не извещать графа о звонке. Том чувствовал, себя явно не в форме. — Спасибо за звонок.

— Если все пройдет нормально, можешь мне не звонить, — сказал Ривз и дал отбой.

— Эдуардо, простите меня, я на минуточку вас покину, — сказал Том графу и поднялся на второй этаж.

Он зашел в комнату графа. Один из его чемоданов стоял в раскрытом виде на старинном деревянном сундуке, на который гости и мадам Аннет обычно ставили разную ручную кладь, но Том сначала заглянул в ванную. Граф еще не вынул свои туалетные принадлежности. В чемодане Том нашел непрозрачный пластиковый пакет, застегнутый на молнию. Открыв его, Том обнаружил внутри табак. Там же был еще один пластиковый пакет, в котором и оказались зубная щетка с пастой и бритвенный прибор. Нижний конец тюбика с пастой был немного помят, но запечатан. Очевидно, у человека Ривза имелся какой-то специальный зажим. Том осторожно прощупал тюбик и почувствовал внутри плотный комок. Сердито покачав головой, он сунул тюбик в карман и положил пакет на место. В своей комнате он спрятал пасту в глубине верхнего ящика комода, где хранились запонки и накрахмаленные воротнички. После этого он вернулся к графу.