Дурная кровь (СИ) - Тараторина Даха. Страница 14

Верд мог бы разъяриться, но перспектива греховных объятий всколыхнула в его памяти сладкие ночи, проведённые в Доме Желаний с добродетельными жрицами (добродетель их, правда, заканчивалась ровно на пороге здания, после чего начиналась та часть, ради которой мужчины, собственно, и приходили). Части вырученных за колдунью денег как раз предстояло осесть в одном из подобных заведений, но, взглянув на Таллу, охотник почему-то усомнился, что поступит именно так. По крайней мере, не сразу.

— Моя участь провести их по пути соблазнов, аки слепцов, дабы вывести к свету!

— Главное самому на этом пути не споткнуться, — хихикнула Талла, заслужив одобрительное похлопывание по бедру от Верда. — А хорош! — колдунья мотнула головой в сторону служителя.

Охотник наклонился к её уху и предложил:

— А может лучше бросим его тут? Раз уж так в роль вошёл…

— Ты что?! — едва ли не громче служителя запротестовала девчонка. — Как можно?

— Мы бы ещё обязательно встретились, — не слишком уверенно предположил Верд.

— Тихо вы! — шикнул главарь банды с таким видом, точно собирался конспектировать проповедь. Мокрая полоса под его носом намекала на то, что давно пора высморкаться, но он не решался прервать святого человека столь низменным шумом. — А как же мы?! Что делать нам, господин Санторий?

— Идите вы… — Санни пришлось призвать всю выдержку, чтобы не сказать, куда именно следует идти жадным деревенщинам, но нашёлся он быстро: — Каяться.

— Но без вас как же?! — трусишка протолкался вперёд и припал в страстных лобызаниях к лошадиному копыту, коль скоро собственную ногу служитель успел убрать. Каурка критически цокнула на словившего благодать верующего: если уж лобызать чьи-то копыта, то ясно, что её! — В Больших Храмовниках больше некому молиться за нас!

«Хм», — отметил Верд, — «значит, Плессий пока из храма не высовывался. Вот будет сюрприз селянам!»

Смекнул и Санторий. И не преминул записать сие чудо на свой счёт:

— Трое милостивы! Я обратился к Богу с Ключом, и он ответил мне! «Бог с Ключом, разве можно оставлять обитель в запустении?», обратился я к нему.

— А он?! — в благоговейном трепете замерли мужики.

— А он, — Санни довольно причмокнул и закончил так, будто рассказывал о встрече с собутыльником, — а он мне: «Бери, друг, с собой вот эти вот сумы, набей, говорит, чем придётся, и иди вдалбливать… то есть, просвещать истинной двух грешников!». А я ему: «Ну как так-то? А чьи проповеди станут слушать мои дорогие селяне?»

— Ах! А он как?! — схватился за сердце исправившийся главарь разбойничьей банды.

— А он: «Раз ты так просишь, воскрешаю Плессия! Но только ради тебя, Санторий, потому как праведность твоя…»

— Не увлекайся, — охолонил друга Верд, едва шевельнув краем рта.

— В общем, я вам Плессия воскресил.

Теперь уже ни один трусишка норовил примёрзнуть устами к подковам. С воплями ликования бросились все: слюней досталось и сапогам Верда, и копытам Каурки. Талла вовремя поджала ноги и впервые с начала путешествия возрадовалась, что кобыла у охотника достаточно высокая.

Опасаясь, что благодарственные поцелуи могут плавно перетечь в потасовку, в ходе которой и наездников стащат на землю, и сумки под шумок опустошат, Верд стеганул лошадь и был таков.

— Покайтесь! — вопил Санни, последовавший примеру приятеля, но не желающий так быстро заканчивать минуту славы. — Покайтесь!

Троицы уже и след простыл (что при таком морозе неудивительно), а голос Сантория ещё долго звенел над полем.

Когда перевоспитавшиеся разбойники остались на безопасном расстоянии, скакуньям позволили перейти на рысцу. Кляча Санни, не умеющая скакать по снегу, успела при этом повредить ногу и захромать, так что вскоре пришлось и вовсе остановиться.

Талла собиралась уже по традиции съехать в сугроб, но Верд поймал её на руки, поставил по-человечески на тропинку и отправился осматривать травму. Прикинул, не проще ли разом прирезать и лошадь, и наездника, разделив тем самым надвое количество проблем, но пока не спешил.

— А ведь молитва Санни принесла пользу, — напомнила колдунья, смачно целуя ошалевшую Каурку в нос. И добавила: — Мы свидетели!

Охотник сжал зубы, аж скулы заострились, и буркнул:

— Тоже мне польза…

— Тш-ш-ш-ш-ш! — Санни приложил палец к губам Верда, а тот от подобной наглости аж забыл, что можно в ответ съездить по морде. — Я слышу! Боги продолжают говорить со мной! Я внемлю, о справедливые! — служитель замер на вдохе, впитывая божественное откровение и, наконец, изрёк: — Полностью согласен с вами, защитники и благодетели! Да! Вы говорите… Что-что? Ну конечно! Верд — козлина!

Следующие две версты Санни вынужденно галопировал, причём лошадь ему для этого не понадобилась.

Глава 5. Огонь в снегу

Санни — проклятье этого похода!

Сначала Верд думал, что это Талла приносит ему несчастья. Стрекочет без умолку, мешается, суетится; и всё-то ей интересно, всё нравится! Но в сравнении с непрестанно ноющим служителем колдунья оказалась приятным дополнением к прогулке.

— Я уста-а-а-ал! — сетовал раскрасневшийся толстячок. От его пунцовой физиономии и выглядывающей из расстёгнутого воротника шеи поднимался пар в доказательство.

— Можешь пойти обратно, — равнодушно пожимал плечами наёмник. Он тоже шёл пешком: размашистым пружинящим шагом. Привычно, легко. А чего жаловаться? Сумки везёт Каурка, доспеха тоже нет. Не поход, а сплошная радость. Кабы не попутчики…

Кляча Сантория хромала всё сильнее. Именно поэтому мужчины спешились. С бедной лошади уже сняли всё, что можно, в первую очередь, согнав наездника. Но ни это, ни отдых на опушке, ни двойная порция овса облегчения ей не принесли.

Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы колдунья ласково пошептала ей на ушко и погладила по спутавшейся гриве. После этого боль ненадолго отступала, но скакать, как прежде, кобылка не могла. Дать бы ей ночку прийти в себя в тепле да уюте, подлечить как следует, а не впопыхах. Вот только где?

Охотник сначала украдкой, а после и в открытую сверялся с картой, но небольшенькая деревенька у озера появляться никак не желала. То ли безымянный художник напортачил, перенося местные красоты на бумагу, то ли они, проклятые, провалились сквозь землю. Шутка о том, что хромоножку не мешало бы продать мяснику, смешила всё меньше. А жалобы Санни только добавляли Верду решимости. Интересно, много придётся приплатить, чтобы вместе с лошадью в колбасных изделиях сгинул и один излишне разговорчивый толстяк?

— Нам уже и поесть пора! Я голо-о-о-одный!

— Когда ж ты проголодаться успел? После того, как втихаря сожрал остатки хлеба или до?

— Во время! — торопливо втянул живот Санни. — Я, в отличие от некоторых, к труду умственному привычен, а не к физическому!

— Ну тогда мозгами шевели, коли поможет!

— А ты не кричи на меня!

— А ты не нарывайся!

Санторий повесил повод клячи на сгиб локтя и сложил ладошки в молитвенном жесте:

— Справедливые Боги, благодарю вас за ровную дорогу и скромную пищу! А также благодарю за то, что судите по справедливости верных слуг и караете грешников! Так воздайте же каждому по заслугам! — Санни ехидно зыркнул на приятеля. — А Верду особенно воздайте за то, что он козлина!

— Я тебе сейчас голову откручу, — спокойно предупредил охотник, но колдунья помешала, беспокойно завертевшись в седле.

— А пока ты её откручиваешь, можно я ещё лошадку полечу?

— Цыц сказал! Будет привал — хоть залечись свою клячу! — в том, что привал будет раньше деревни, охотник уже не сомневался.

— Ты это и перед прошлым привалом говорил!

— И перед следующим скажу! Дойдём до села какого, там можешь хоть ночевать с ней в стойле, а сейчас время терять нельзя. Или хочешь в лесу до утра куковать?

Вопрос был риторический, но ответ на него всё равно последовал. Правда, не от Таллы, а из зарослей, подобравшихся к дороге, как хищник. Оттуда отчётливо рыкнули. Санторий с усилием проглотил слюну и перебежал на другую сторону дороги, закрываясь от леса, а заодно и от Верда, клячей.