Агенство БАМС (СИ) - Блэк Тати. Страница 25

— Где он? — спросила Оболенская лейб-квора в самую первую очередь, с разочарованием оглядывая комнату и понимая, что мужчины в сером тут нет. — Он же только что был здесь! — не сдержала Настасья Павловна праведного гнева, отчетливо звучавшего в ее голосе, причиной чего было то, что их снова обвели вокруг пальца.

Поначалу возникшие в голове Шульца сомнения в том, что ему не стоило оставлять Настасью одну, исчезли, когда его охватил такой азарт погони, что он забыл обо всем на свете. Он мчался по палубе среднего класса, чувствуя, что близок к тому, чтобы поймать убивца настолько, насколько не был близок до этого никогда. В ушах с шумом стучала кровь, каждый вдох приходилось отсчитывать про себя, чтобы не сбилось дыхание. Раз-два, раз-два, раз-два — такой четкий такт помогал Петру Ивановичу не отвлекаться от намеченной цели и держать мысли в относительно строгом порядке.

Он понял, что сбился со следа, когда в третий раз за последние десять минут пробежал мимо колченогого фонаря, отбрасывающего на палубу рассеянный тусклый свет. Остановившись, Шульц постарался отдышаться и огляделся, мысленно составляя карту окружающей местности. Он стоял, вероятнее всего, подле какого-то технического помещения, в котором могли храниться запасные шпангоуты, или мастика для натирки верхней палубы. Прислушавшись, Петр Иванович понял, что находится в этом безлюдном, на первый взгляд, месте не один. Шум ветра, треплющий парус-руль дирижабля, не мог перекрыть едва слышного звука, как будто что-то волокли по полу. Лейб-квор осторожно, стараясь не выдать себя не единым шумом, добрался до узкой двери, ведшей в нутро трюма, после чего тихонько отворил ее и тут же отпрянул в сторону, на случай если у человека, притаившегося с той стороны, в руках есть пистоль, или какое-нибудь оружие похуже огнестрельного. Он почти не дышал, всматриваясь в чернильный прямоугольник, виднеющийся по левой стороне от него, лишь только продолжал считать про себя: раз-два, раз-два, раз-два. Когда к нему вернулась способность дышать, Шульц понял, что не ошибся в своих предположениях относительно помещения, в котором что-то происходило. Снова раздался тот самый звук, и в ноздри Шульца ударили запахи керосина и парафиновых свечей.

— Кто здесь? — шепнул Петр Иванович в темноту, не зная, какой вопрос ему еще задать. — Кто бы вы ни были — выходите.

Лейб-квор подумал о том, что наверное стоило бы ему представиться по всей форме. Их маскарад с Оболенской, вероятнее всего, уже не имеет никакого смысла. После того, как они проскакали с Настасьей Павловной едва ли не по всем палубам дирижабля, наверняка успели привлечь к себе внимание если не всех пассажиров, то большей их части.

Безмолвие, что было ответом Шульцу, понудило его сделать то, что в любой другой ситуации он бы делать не стал, тем паче теперь, опасаясь за свою жизнь, в которой забрезжили впервые за долгое время лучики предстоящего счастья. Полусогнув колени, лейб-квор направился в нутро каморки, отчаянно жалея, что не прихватил с собой фонаря. Постепенно его глаза привыкли к темноте, и он смог разглядеть то, что его окружало. Здесь в основном находились какие-то предметы мебели и прочий хлам, наваленный в кучу по углам. Или же стояли вдоль стен ровные ряды коробок, вероятнее всего, с какими-нибудь вещами, нужными для обустройства пассажиров Александра Благословенного.

Чутье подвело Шульца в этот раз, ибо кроме него в помещении не оказалось никого. Итак, он потерял из виду господина в сером фраке, что возвращало Петра Ивановича на прежние позиции, а именно ставило перед ним необходимость вернуться к Оболенской, чтобы составить новый план действий.

Он вышел на палубу, заложил руки за спину и неторопливо — сказывалась необходимость хоть немного поразмыслить, призвав на помощь всю имеющуюся дедукцию — прошелся вдоль стены, держа направление к тому месту, где его дожидалась Настасья Павловна.

Выводы напрашивались сами собой — покуситель действительно был на Александре Благословенном, только находился все это время не под носом у супругов Вознесенских, а на одной из нижних палуб. Его схожесть с Анисом Виссарионовичем Фучиком порядком озадачивала несчастного Шульца, но он посудил сам с собой, что эта деталь настолько неважна в данной сложившейся ситуации, что стоит вообще исключить ее из своего внимания. В целом же картина была ясной, как роса на траве в саду его батюшки, возле дома, в котором вырос Петр Иванович. Воспоминания о доме вновь вернули его мысли к Оболенской, с коей он видел свое будущее, и не собирался от этих желаний отступаться.

Шульц нахмурился, когда достиг светлой скамьи, возле которой оставил Настасью Павловну. Вероятнее всего, он ошибся и пришел не туда, ибо Оболенской в том месте, где ее рассчитывал увидеть Шульц, не оказалось. Он нахмурился, повернувшись вокруг собственной оси, после чего понял, что его прошиб холодный пот. Место было ровно то же, что и получасом ранее, когда лейб-квор наказывал Оболенской обождать его, пока он гоняется за убивцем. А вот самой Настасьи Павловны и след простыл.

Мысленно выругавшись и следом — взмолившись всем богам, Шульц вновь сорвался с места и в очередной раз помчался по палубе, с той лишь разницей, что теперь ему предстояло действовать вслепую.

Страх за Настасью Павловну был столь велик, что ни о чем другом лейб-квор в эти мгновения и помышлять не мог. Он бежал, куда глаза глядят, при этом мысли его хаотично сменялись в голове, и каждая из них была другой краше. Этот забег, впрочем, окончился весьма благоприятно: едва Шульц поравнялся с той самой каморкой, которую осматривал давеча, его внимание вновь привлек звук, исходивший из этого помещения. На сей раз ворвавшись внутрь без каких-либо экивоков, Петр Иванович замер на месте, ибо от внимания его не укрылось то, что в одном из углов прибавилось тряпья. Сваленное в кучу, оно лежало аккурат подле одной из стен, странно напоминая собою очертания человека. Судя по всему — мертвого. И вскинутые вверх две палки, в которых угадывались вознесенные к потолку руки, навели Шульца на определенные выводы.

Следующим же сюрпризом стала Оболенская, которая буквально валилась в помещение с другой стороны от входа, и принялась расспрашивать Петра Ивановича о том, о чем он не имел ни малейшего понятия.

— Кто — он? — испытывая смесь облегчения и злости на слишком непоседливую барышню, мрачно вопросил Шульц, вновь закладывая руки за спину, чтобы не броситься к Настасье Павловне тотчас и прижать ее к себе, как ему того хотелось. — Ежели вы имеете ввиду его, — он кивнул на лежащий у стены труп, — то когда именно он был здесь, я вам в точности сказать не могу. Но смею вас заверить, что сейчас его нет ни здесь, ни в любом другом месте нашего бренного мира, упокой Господь его грешную душу.

Выйдя из помещения на несколько мгновений, Шульц сорвал со стены один из фонарей, и, вернувшись обратно, подал его Оболенской со словами:

— Посветите мне пожалуйста, душа моя.

Обращение прозвучало несколько угрожающе, что полностью отражало характер мыслей, которые Петр Иванович собирался высказать Настасье Павловне как только они окажутся наедине где-нибудь в более безопасном месте. Он присел на одно колено подле трупа, достал из внутреннего кармана сюртука небольшой походный набор, не раз сослуживший ему хорошую службу, после чего начал осматривать несчастного, пытаясь понять, с чем именно они с Оболенской столкнулись.

Ежели судить по весьма небогатой одежде, покуситель отправил к праотцам несчастного, которого никак нельзя было причислить к членам царской семьи. Это означало, что у убивца теперь несколько иной план, что подтвердило отсутствие латунного порошка на языке, и абсолютно чистые, будто девственный свежевыпавший снег, белки глаз убитого. Зато в наличии имелись все те же сломанные пальцы, которые указывали бог ведает куда.

— Признаюсь честно вам, Настасья Павловна, я полностью растерян, — нехотя произнес Шульц, поднимаясь на ноги. — Не имею ни малейшего представления, зачем убивцу было не просто отправлять на тот свет незнакомого человека — ежели они и вправду не были в приятельственных отношениях, — но и творить с ним подобное кощунство.