Агенство БАМС (СИ) - Блэк Тати. Страница 28

Он бросил на Настасью Павловну вопросительный взгляд, на который получил выразительный взор в ответ, в котором ему почудилась просьба не делать поспешных выводов, и понял в этот момент, что готов ради спокойствия Оболенской если на все, то она очень многое.

— Петенька! — смахивая слезы, выступившие на глазах от слишком большой чувствительности, воскликнул Фучик. — Слава богу, живой!

— Не хочу показаться излишне подозрительным, — все же решился Шульц, благоразумно посудив, что для общего блага будет лучше расставить все по местам прямо здесь и сейчас. Тем паче, что покуситель так и оставался на свободе. А ежели учесть тот прискорбный факт, что именно благодаря ему, скорее всего, и был обрушен дирижабль, стоило как можно скорее начать искать его среди выживших. — Анис Виссарионович, не поведаете ли вы нам с Настасьей Павловной то, как вы оказались на «Александре Благословенном»?

— Сей факт весьма очевиден, Петя, — покачав головой ответил Фучик. — Вам с Настасьюшкой досталась та палуба, на которой, вероятнее всего, и находился убивец. Мы же со штабс-капитаном и еще двумя служителями охранного взяли на себя две нижних палубы.

Он покачал головой, как будто случилось то, что Анис Виссарионович не мог до сей пары поведать Шульцу и Оболенской.

— Кабы вы знали, как эти олухи из Охранного плохи в деле! Неудивительно, что великий князь решил обратиться с заказом именно в наше агентство.

В любом другом случае лейб-квор непременно бы с ним согласился, но сейчас, когда чувствовал себя абсолютно беспомощным, не желал противопоставлять свои умения кому бы то ни было. Тем более — сыскным из Охранного. Тем паче, что и результаты что у агентства, что у Охранного, пока были плачевными.

— Вам что-нибудь удалось разузнать, господин фельдумейстер? — уточнил у Аниса Виссарионовича Шульц, изредка поглядывая на Оболенскую, которая, все также молча, стояла чуть в стороне.

— К личине убивца мы так и не приблизились, — покачав головой, признался Фучик.

— Мы тоже. Впрочем, кое-какие подозрения имеются. Мы с Настасьей Павловной считаем, что это дело его рук, — кивнул он на покачивающийся в водах озера дирижабль. — И ежели покуситель выжил, то нынче он находится среди нас.

Он вцепился взглядом в лицо Аниса Виссарионовича, желая понять по его выражению не приблизился ли он к правде настолько, что это могло напугать фельдмейстера, ежели бы все-таки вышло, что и он и есть преступник.

— Так мне тогда нужно предупредить штабс-капитана и сыскных! — спохватился Фучик, ловко разворачиваясь на месте и направляясь куда-то в в обступающий их со всех сторон мрак.

Проследив за ним взглядом, Шульц повернулся к Оболенской и маячившему возле нее Моцарту и поинтересовался о том, что в сложившихся обстоятельствах было не столь важно. Но чем не мог пренебречь Петр Иванович, а именно — комфортом Настасьи Павловны:

— Не желаете ли вернуться к дирижаблю? Ежели вы голодны или вам холодно, возможно, мне удастся найти для вас что-нибудь съестное или шаль. Я могу взобраться обратно на «Александра» и принести все, что может вам понадобиться, — проговорил Шульц, внимательно глядя на Оболенскую.

Он знал, что женщины зачастую могут впасть в истерику по прошествии времени, разделяющего их с каким-нибудь потрясением. И отчаянно желал предотвратить такую вероятность в случае с Оболенской.

— Как вы считаете, Настасья Павловна, что нам следует предпринять для нашего спасения? — прибавил Шульц, желая тем самым отвлечь Оболенскую от мыслей об истерике, ежели такие все-таки начали зарождаться в ее голове.

— Спасения от чего, Петр Иванович? — спросила Оболенская в ответ. — От риска стать лакомым блюдом на медвежьем ужине или от риска стать очередными жертвами в списке до сих пор неведомого нам покусителя? — говорила Настасья Павловна ровным тоном, и лицо ее при этом было отстраненным, словно находилась она в сей момент где-то совершенно не здесь. Но мысли в ее голове, вразрез с внешним спокойствием, метались, как безумные, перескакивая с одной на другую в бешеном ритме.

Первое, что невольно отметила Оболенская при появлении дядюшки — это то, что одет он был отнюдь не в серое. Но ведь, как уже было совершенно очевидно, убивец дураком ни в коем случае не являлся, а потому, конечно же, будь это Анис Виссарионович или кто другой — не стал бы он представать пред ними в той же одежде, в какой они его уже видели. А возможностей сменить костюм в условиях поднявшейся паники у негодяя было сколь угодно.

Другое дело — неподдельная радость дражайшего дядюшки при виде их, живых и невредимых. Нужно было бы обладать недюжим актерским талантом, чтобы с такой искренностью приветствовать тех, кого рисковал угробить в числе прочих пассажиров при подстроенном падении «Александра Благословенного». Если только… если только место крушения не было выверено точно, до таких мелочей, что преступник точно знал, куда спланирует падающий дирижабль.

Но тогда и причин для подобной радости по поводу счастливого спасения, казалось бы, быть не должно?

Окончательно запутавшись в своих размышлениях, Настасья Павловна решила подойти к проблеме с иного конца, а именно — поискать логику действий у каждого из тех, кто мог быть убивцем.

Ежели это был Фучик, то для чего ему посылать их с Петром Ивановичем на тот же дирижабль, на котором он собирался присутствовать и сам? Для чего ему лишние свидетели своих преступлений? Если для отвода глаз, то недостаточно ли для этого было бы одного лишь Шульца, занимавшегося этим делом, зачем ему потребовалось привлекать для конспирации и ее? Особенно ежели он заранее планировал обрушить «Александра Благословенного»? Возможно, было наивно и глупо считать, что родной брат матери не причинил бы ей зла — притом, что речь шла о безжалостном убивце — но все существо Настасьи Павловны всячески противилось этой мысли.

Но если преступником был не дражайший дядюшка, то кто? Стоило признать — версий никаких у них с Шульцем более не имелось. Графа Ковалевского Настасья Павловна по соображениям логики исключила ранее, а кроме него…

Перед глазами встало вдруг круглое лицо, обрамленное короткими кудряшками и Оболенская вспомнила внезапно, что именно после тумана, напущенного мадам, Петр Иванович увидел человека в сером, за которым они побежали. Впрочем, убивец мог просто выждать удобный момент, когда установилась в результате данного фокуса очень плохая видимость и воспользоваться этим в своих целях. И все же… вот уже второй раз эта женщина оказывалась там же, где вскоре обнаруживался новый труп. Конечно, по своей комплекции она вряд ли могла быть преступником, которого они искали, при условии, что им действительно являлся тот, за кем сначала Петр Иванович, а затем и сама Настасья Павловна гонялись этим вечером. Ведь может статься, что их обдурили, и ищут они вовсе не того и не там.

Ощутив, как от всей этой путаницы к голове подступает мигрень и осознав, что, похоже, не услышала того, что ответил ей Петр Иванович на заданный ранее вопрос, Оболенская нахмурилась и, отойдя от дерева, к коему по-прежнему прижималась в поисках опоры, сказала:

— Если вы что-то говорили, господин Шульц — повторите, пожалуйста, будьте добры. И давайте действительно подымемся обратно на дирижабль. В условиях дикой местности переночевать там мне кажется куда как более безопасным соображением, чем соблазнять уже упомянутых мною медведей свежим мясом.

Петр Иванович окинул Оболенскую внимательным взглядом, рассчитывая поспеть увидеть следы подступающей истерики, если таковая будет иметь место стрястись, после чего подал ей руку со словами:

— Я говорил лишь то же самое, что порешили и вы. Поднимемся обратно на «Александра» и отыщем место более благонадежное для предстоящей ночевки.

С этими словами он повел Настасью Павловну к месту падения дирижабля, размышляя, стоит ли расспрашивать Оболенскую о том, что думает она насчет того, что случилось с ними в этом злосчастном полете. Лейб-квор видел, что Настасья Павловна занята какими-то измышлениями, но расспрашивать ее относительно того, в чем же они заключаются — не торопился. Как знать — могло статься, что любое его неверно произнесенное слово могло привести к чему-то, с чем ему будет очень трудно совладать.