Агенство БАМС (СИ) - Блэк Тати. Страница 32

— Ах ты, дрянь! — оттянув голову Оболенской назад, мадам приблизила свое искаженное яростью лицо к лицу Настасьи Павловны и добавила — интимным шепотом, словно сообщала некий секрет:

— Никто не помешает мне отомстить. Никто! Ясно тебе? — И тут голос ее резко переменился и услышала Оболенская странную, словно вышедшую из детства считалочку, и тон, каким произносила ее страшная женщина, походил теперь на тон маленькой девочки:

— Черный как вечность, и красный как кровь,

Как чувства изменчив, зелен как покров,

Сияет звездою, за нею иди

Средь камня и холода ключик найди…

Договорив, мадам расхохоталась, и от этого звука по телу Настасьи Павловны пробежала дрожь. Свободною рукою, которую не придавливала собою к полу женщина, она пыталась отыскать свой веер, чувствуя при этом, как ткань ее платья на спине становится влажной и понимая, что то кровь из раны на ноге мадам стекает на нее горячею струйкою, и от ощущения этого к горлу подступала тошнота, с коей Оболенская боролась из последних сил. Но вдруг ее мучительница снова заговорила все тем же детским голоском:

— Тебе не понравился мой стишок?

— Очень понравился! — быстро ответила Настасья Павловна, понимая внезапно, что, возможно, и вправду говорит с ребенком. С ребенком внутри взрослой женщины.

— Я знаю, тебе не понравилось! — тон стал капризным, и Оболенская тут же ощутила, как ее снова тянут за волосы и с ужасом осознала, что, быть может, отнюдь не по-детски сильная рука сейчас ударит ее с размаха лицом о пол. Но ни малейшего шанса скинуть с себя намного превосходящую ее в весе мадам у Настасьи не было.

— Может быть, расскажешь мне свой стишок еще раз? — попросила она мягко, цепляясь за возможность отвлечь сумасшедшую женщину от ее намерения. — Ты так замечательно и выразительно рассказываешь.

Рука, держащая Настасью Павловну за волосы, замерла, словно мадам раздумывала над ее предложением, и через несколько мучительных мгновений Оболенская к своему вящему облегчению услышала:

— Ладно. Синий как вечность…

Но едва начала женщина заново, как рядом послышался все нарастающий гул, и стены туннеля содрогнулись. Мадам замерла, а Настасья Павловна сосредоточенно вгляделась в темноту, пытаясь понять, что происходит.

На короткое мгновение все утихло, а затем противоположная от них стена снова затряслась, и в ней нежданно образовалась небольшая дыра, в которую просунулось нечто, напоминавшее металлическую лапу. Лапа быстро метнулась к мадам и, схватив ее за шею, отбросила прочь от Оболенской, после чего Настасья Павловна вскочила на ноги и кинулась в противоположную сторону. Дыра тем временем стремительно увеличивалась в размерах и целый каменный пласт отвалился от стены, погребая под собою в одночасье страшную женщину. В образовавшемся проеме тут же возникло пышущее паром металлическое пианино, в котором Настасья Павловна, несмотря на подозрительно уменьшившиеся его размеры, узнала Моцарта. Не теряя времени даром, тот закинул Оболенскую на свою крышку-спину и резво поскакал вглубь туннеля, в сторону, противоположную той, где осталась мадам и где находился, быть может, еще Петр Иванович, но куда уже не было из-за устроенного Моцартом обвала ходу.

Через несколько сотен метров, что проскакала Настасья Павловна верхом на пианино, до того ведший прямо туннель совершил поворот, открывая спуск вниз, куда-то еще глубже под землю. Пригнувшись каким-то немыслимым образом, Моцарт понесся дальше, словно точно знал, куда направляется, и оттого Настасья Павловна сидела молча, лишь судорожно цеплялась за гладкую скользкую поверхность.

Путь их завершился у небольшой площадки, где остановился Моцарт, бережно опустив Оболенскую наземь. От ударившего по глазам света, исходящего от газовых фонарей на стенах, Настасья Павловна поначалу зажмурилась, а когда глаза чуть привыкли к яркому освещению, разглядела то, что, как казалось ей, могло быть лишь плодом ее воображения.

Нечто странное, похожее на какое-нибудь из наиболее загадочных изобретений Алексея Михайловича, стояло посреди площадки, и мигало одиноким красным глазом, от которого почему-то не в силах была отвести Настасья Павловна взгляда.

— Что это, Моцарт? — прошептала она, прекрасно зная, что пианино не ответит, но испытывая странную потребность нарушить царившую здесь пугающую тишину хоть как-то.

Едва Шульц и Настасья Павловна оказались в подземной пещере, лейб-квор понял, что единственно важным делом для него сейчас является обеспечение безопасности Оболенской. С нею не могла соперничать даже безопасность короны Российской Империи, и Шульц на мгновение поддался сомнению, что поступил верно, позволив Настасье Павловне следовать за ним.

Место, в котором они очутились, было настолько странным, что Шульц обрел уверенность в том, что все же они столкнулись с чем-то мистическим. Он оглядывал стены пещеры, на которых играли языки пламени от всполохов свечей, но не торопился делать скоропалительных выводов. Не зная, с чем им предстоит столкнуться уже в следующую секунду, он пытался сообразить, что им делать, ежели окажется, что мгновением позже их с Оболенской обступят со всех сторон люди из ковена, чей разум затуманен мистическими верованиями. Ежели станется так, что они с Настасьей Павловной будут противостоять целому ордену, навряд ли безоружный мужчина и слабая женщина смогут поделать с этим хоть что-то. А это значит оба будут принесены в жертву попытке спасти ни много, ни мало, а свое Отечество.

Воодушевившись этими патриотическими мыслями, Шульц уже было сделал шаг в сторону книги в окружении свечей, когда понял, что они с Оболенской в этой пещере не одни. Подле него раздались шаги, Петр Иванович краем глаза успел уловить движение в нескольких саженях от себя. А следом увидел, как рука, затянутая в черную перчатку, молниеносно взлетает вверх, и в ней зловеще мелькает ощерившаяся пасть пистоля.

В подобных переделках Петр Иванович бывал не слишком часто, но его натренированное тело отреагировало само по себе. Втолкнув Оболенскую в один из тоннелей, он успел отскочить в сторону, и тут же грянул выстрел, более походивший на небольшой взрыв.

С подобным оружием Шульц знаком не был, однако понял, что люди из мистического ковена подошли к вопросу своей безопасности с особым тщанием. Петр Иванович почувствовал, как щеку его обожгло горячей болью, но останавливаться, чтобы понять серьезны ли ранения, было некогда. Фигура в плаще метнулась в один из проходов, и Шульц, поднявшись на ноги, рванул следом за ней.

Лишь только эхо от раздающихся шагов было спутником забега Петра Ивановича. Лейб-квор даже успел усомниться в том, что тот мужчина с пистолем ему не привиделся, ибо в подземном переходе он оказался совершенно один. И самым ужасным при все при этом было то, что Оболенская теперь находилась неизвестно где, и пока выяснить, где именно для Петра Ивановича не представлялось возможным.

Он свернул направо, затем налево, после чего остановился и крутанулся вокруг собственной оси. Ежели так будет происходить дальше, его бесцельный забег по пещере завершится тем, что он сгинет здесь навечно. А к подобной сомнительные славе Шульц был покамест не готов. Он сделал глубокий вдох, следом еще один, прошел вперед три шага, после чего развернулся и отправился в обратном направлении. Лихорадочно соображая на ходу, с чем же им довелось столкнуться, он не мог сделать не единого более-менее правдоподобного вывода. То ли дедукция его подводила, то ли просто пока лейб-квор не мог сопоставить несколько деталей сложной головоломки, коей представлялось ему это дело.

Он прошел еще несколько метров, когда инстинкты внутри буквально возопили о том, что Петру Ивановичу лучше остановиться. И не успел он замереть на месте, как в дальнем конце подземного коридора мелькнула неясная тень.

Припустив трусцой за неизвестной личностью, Шульц старался гнать от себя мысли об Оболенской, ибо поделать он ничего не мог, а страх за женщину, которую любил больше жизни, мог сыграть с ним злую шутку. Посему ему лучше было содержать свой разум в относительный здравости.