Пыль всех дорог (СИ) - Ракшина Наталья. Страница 27

Напоминая про это деду Даши, Ковалев чувствовал себя подонком, но иначе поступить не мог.

— Сейчас девочке ничего не угрожает, но история, похоже, так и не закончена. Все очень странно и фантастично даже с точки зрения тех секретных разработок, которые курирует мое учреждение.

— Твое учреждение лучше бы занялось глобальным воровством в стране и оставило женщину в покое. — Проворчал собеседник. — Что, мне пора обращаться за подробностями к тем, кто дает тебе команду «фас»?

Вместо того, чтобы мысленно сосчитать до десяти, майор быстро проговорил про себя детскую страшилку, заканчивающуюся знаменитыми строками: «… дедушка старый, ему все равно». Помогло, как ни странно.

— Пора, Сергей Михайлович. Может, через день — другой, потому что те, кто дает мне команду, пока не в курсе всех подробностей. Подробности обсуждаются на… той самой закрытой точке.

«…которая крышует домофея, он же хозяин бывшей пельменной…» — мог бы прибавить Ковалев, но благоразумно не озвучил.

Вслух он сказал совсем другое, выдерживая тяжелый взгляд Аресова-старшего:

— В этот раз я сделаю все, чтобы у Марины Андреевны не было длительных поездок.

Как это осуществить?.. У Ковалева появилась идея, пока что не оформившаяся в конкретный план…

Глазок соседней двери был бессовестно заклеен жевательной резинкой. Знала ли об этом бабка-инквизитор, майор был не в курсе, а вот Тая, скорее всего, имела к хулиганскому действию непосредственное отношение.

Она даже не стала отпираться, когда услышала соответствующий намек.

— Извини, Валентин, я ничего не могла с собой поделать. Бабка бесит. Если хочешь, я уберу.

Произнося это, девушка стояла у зеркала в крохотной прихожей, пытаясь достать из пупка золотое колечко с синим камешком. Сумочку с ремня она сняла, положив на обувную тумбочку.

— Убрал уже. — Терпеливо сказал Ковалев, расшнуровывая кроссовки и невольно косясь в зеркало на оголившийся плоский живот Таи. — Что ты делаешь?..

— Как — что?! Лучше бы помог… Вросло оно, что ли… — Недовольно ворча, Тха-Сае сдула с лица непослушную прядь волос и продолжила манипуляцию. — Ты мне обещал оценщика драгоценностей. Золото, скорее всего, не потянет выше цены лома, но сапфир довольно редкий, так что…

— Никуда мы не пойдем, на ночь глядя. — Отрезал мужчина. — Я тебе даже больше скажу, что камешек могут и не взять вообще. Ты же дала «добро» на обследование? Терпела все эти заборы крови, УЗИ, рентген и прочее? Считай, что мы в расчете. Полученные данные для науки много значат, так что тебе еще и приплатить нужно.

Не только для науки, чего уж там лукавить, а как бы и не для военного сектора этой науки.

— Я не…

Она остановилась на полуслове, краснея, упрямо поджимая губы и начиная сердиться. Раздражение, стремительно закипавшее в миндалевидных желтых глазах, столь же быстро сменялось каким-то непонятным чувством. У Валентина создалось ощущение, что именно такими, с озорным прищуром, были эти глаза в тот момент, когда черноволосая девушка лепила жевательную резинку на глазок бабкиной двери.

Сейчас эти двое, рожденные по разные стороны границы миров, стояли в микроскопической прихожей пермской «хрущевки». Стояли слишком близко, прихожая-то фиктивная, тесная до ужаса. Не иначе как ее безобразная теснота нагло толкнула этих двоих друг к другу еще на один шаг. А ближе уже было некуда. Теснота прихожей даже дала волю рукам майора, крепко взявшимся за тонкую талию, которая была приоткрыта услужливо завернувшейся футболкой. Что ж за пространства в квартирах советской застройки, если они заставляют девичьи руки обвивать шею мужчины, вынуждая того нагнуться для поцелуя?!

Ой-ой, все беды от тесноты!

То, что у Таи интимного опыта с гулькин нос и муравьиную ляжку, стало понятно тут же: клюнула майора носом в щеку, хотела все и сразу, торопилась, как четырнадцатилетняя девчонка, насмотревшаяся тайком порнухи в родительском компьютере.

Это отрезвило, и немедленно. Что делать будем, дяденька — без — пяти — минут — сорок — лет?.. Охладить — оттолкнуть? Проще всего, особенно — с менторским видом умного взрослого. Типа, ты, девочка, симпатичная, но я старше лет так на шестнадцать, мудрее, и вообще — противник случайных связей с иномирянками, к тому же, наполовину другого биологического вида…

Поступить так — значит, обидеть, и обидеть жестоко. Указания самому себе будут следующие: поглаживания осиной талии постепенно прекратить, хватку ослабить, поцелуй довести до логического завершения с мягким отрывом от губ, сверху запечатлеть еще один, без глубокого проникновения, — сиречь, пионерский.

Задача выполнена!

— В твоем мире не принято терять время? — Справился, как бы между делом, Валентин, начиная потихоньку отпускать талию Тха-Сае.

Она смотрела смущенно и одновременно — с вызовом, привстав на цыпочки и продолжая обвивать горячими руками шею майора.

— Нигде не принято, я думаю. — Грустно улыбнулась девушка. — Если все получится, как задумано, именно мне его не хватит. Если не получится — тоже не хватит. Разрядится синх, меня выкинет к себе, а там…

Что случится «там», долго рассуждать не надо. С ней расправятся, это очевидно. Сюда бы сунулись — хоть разобраться можно было бы.

Короткий миг — и зрачки ее завораживающих глаз, только что принявшие форму, характерную для семейства кошачьих, опять стали нормальными, а взгляд… умоляющим.

«Охладить — оттолкнуть — обидеть: сможешь, Ковалев?»

— Я не была ни с кем… — еле слышно прошептала девушка, снова слегка краснея, — и любви, мне кажется, нет… но пусть хоть сейчас…

Гори все к… Невостребованные на морском курорте квадратные конвертики из фольги сиротливо остались на дне чемодана. Один точно понадобится, а свои принципы, умный взрослый дяденька, насчет случайных связей с иномирянками, можешь потом завернуть в бумажку вместе с использованным содержимым конвертика, и выкинуть в мусорное ведро.

Ковалев подхватил легкое тонкое тело на руки и унес в спальню.

Сотовый телефон пытался досаждать хозяину звонками раз пять, но был проигнорирован.

Четверг начался хмуро и дождливо, не в пример вчерашнему дню. Пробуждение состоялось строго по будильнику, и аккурат в той же позе, что в лесочке дефектного кармана времени. И поза, и само пробуждение казались абсолютно естественными, как и мирное сопение Таи под боком у Ковалева.

Как будто так и надо! И за несдержанный вечер и ночь ничуточки не стыдно. Глядя на цепочку ажурных металлических вставок в девичьей спине, Валентин чувствовал только одно — холодную неприязнь к тем, кто произвел имплантацию вот этого компаса для квантовых малиновок. Насильственно изъятые из семей, не укладывающиеся в «правильную» картину развития мира? Кто же решает, интересно?..

— Это больно? — Спросил он ночью, едва касаясь пальцами розоватого теплого металла.

— Нет. Болело, только когда вживляли. Долго, месяцев семь, это же сложно.

Какие бы там высокие цели сохранения стабильности миров не стояли, оправдать их не просто. Кто знает — может, цена чужой боли — благополучие цивилизации, выживание планеты или, леший разберет, что еще, но… Отсюда не видно. А последствия множественных операций — вот они, пожалуйста, хорошо видимы, от седьмого шейного до крайнего копчикового позвонка. И шрамы между ребрами.

Что, по-другому вмешаться в историю никак нельзя? Без боли и убийств чьих-то родителей?

Ковалев не был так уж силен в физике, только с новой должностью ему пришлось поверхностно изучать деятельность лаборатории Таипова, чтобы не чувствовать себя полной бестолочью в умных ученых разговорах. Но одно он представлял четко: история не признает сослагательных наклонений. Кажется, хозяева квантовых малиновок не занимаются исправлениями свершившейся истории, они как будто работают на опережение. Как они определяют, что стабильно, а что нет?!