Ночь заканчивается рассветом ( Бонус к первой книге "Дочь княжеская" ) (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна. Страница 1

Ната Чернышева.

Ночь заканчивается рассветом

ГЛАВА 1. ПЛЕН

Народ превыше всего. Ты — ничто, а Народ — всё. Народу принадлежат конгломераты миров всех вселенных. Просто по факту существования Народа…

В других мирах живут недолюди и твари. Тварей уничтожают, недолюдей — призывают на службу Опорам Народа. Так было, есть и будет всегда.

Это вбивалось на подкорку с младенчества, превращаясь в условный рефлекс. Разбуди ночью, услышишь чёткий ясный ответ: Народ превыше всего, Народ — надо всем. Даже сейчас не удавалось думать иначе. Даже сейчас…

Город был красив. Чужая красота, болезненное сочетание хрупкости и силы: открытые улицы, очень много пространства, зелень, фонтаны, цветы. Фонтаны, впрочем, стояли отключенными, сказывалось военное положение, но цветы доверчиво подставляли солнцу свои кудрявые головки, словно зная, что их не тронут. Не сорвут, не растопчут, не сожгут, не…

Неизвестно, что сейчас будет, но обманывать себя смысла нет. Казнят, что же ещё. Расстреляют, повесят, сбросят со скалы. Позорная смерть, с какой стороны ни глянь. Лучше всего было бы погибнуть в бою, но боя никто не даст, и в этом тоже себя не обманешь. Местные считают людьми себя, а пришлых держат за плесень. А что с плесенью делают? Правильно, уничтожают.

Попытки к бегству проваливались, одна за другой. Бежать было некуда и не к кому, но хотелось погибнуть в бою. Как подобает воину и мужчине. Погибнуть, сражаясь. Лучшая смерть в таком положении. Да. Мечтать не вредно, вредно не мечтать. Зачем-то берегли, хотя убил шестерых за всё время. Берегли. Потом, к вечеру, стало ясно, зачем.

Вечером, на закате, когда зеленовато-синие сумерки заполнили город, к пленному подошла тварь. Внешне — второй подвид местных недолюдей, амфибия с оранжевой кожей. Но внутренне… Серая мертвящая аура давила тяжёлым излучением неживого. Ходящий-в-Ночи, оживший кошмар детских сказок. Раньше, до того, как попал в этот мир, даже не думал, что такие бывают. На всех подконтрольных Народу территориях их не существует: давным-давно уничтожены. А здесь — есть, и местные недолюди не шарахаются от них, наоборот, уважают. Мир победивших тварей? Так ведь нет. Твари здесь не правят, правят живые.

Вот значит, какая участь ждёт впереди. Корм для существа из мрака. Оказывается, можно. Можно сорвать неподдающиеся оковы и голыми руками раскидать вооружённую охрану.

— Давай, ты! Дерись, тварь!

Прямой взгляд-угроза: не боюсь. Порву, убью, тварей уничтожают всегда. Но смотреть в глаза оказалось ошибкой. Одно из особенных свойств Ходящих-в-Ночи — умение подчинять своей воле всех, кого им заблагорассудится; защиты нет, и невозможна такая защита в принципе. По ощущениям, будто тяжёлая плита упала на голову, и сразу мир поплыл, закачался, размываясь в тошнотворной нереальности, а ноги сами послушно двинулись следом за тварью. По воле твари. Туда, куда захотелось твари.

И был пустой сухой подвал, клетка десять метров на десять, связанные руки и ноги, скрученные за спиной так, что невозможно пошевелиться, и смертная тоска, и бешеная бессильная злоба и сводящее с ума ожидание. Уж лучше бы сразу…

Ходящий-в-Ночи вернулся не скоро. Но он вернулся, и не один, привёл с собой девочку с синими волосами, из тех, кого местные зовут береговыми. В её ауре ещё цвело небесной лазурью живое, но было оно уже изрядно попятнано серыми мертвящими зонами стихии смерти. Душа взвыла, сжимаясь в мерзкий комок отвратительного ужаса. Твари не рождаются как нормальные люди, твари создают себе подобных из живых — через смерть и муки. И чтобы эта несчастная завершила перерождение, старший её добыл для неё обед, потому что она была ещё слаба и не могла кормиться сама.

Кровь предков, что за бесславный конец!

Девочка медлила. Смотрела, только смотрела. Не подходила. Не нападала. Не… Только смотрела. В её глазах было всё. Потом она отвернулась и сказала хриплым от напряжения голосом:

— Я не буду. Я не могу!

Пленный сам не знал, зачем в своё время взялся учить язык местных. Из любопытства, из желания понять то, что обречено исчезнуть и остаться только как память: вот, мол, стояли на пути у Народа ещё и такие. Но практики было мало до недавнего времени. И сейчас он с удивлением осознавал, что понимает чужую речь, и понимает её хорошо.

— Не очень умное решение, — отозвался старший. — Тебе станет плохо уже на закате, и я не шучу. Не забывай, ты не одна. Замену найти будет непросто.

Девочка прикусила губу и обернулась, даже шагнула, но тут же замерла снова. Взгляд её, отчаянный и беспомощный, прожигал душу насквозь. Тварь, это — тварь, твердил разум. Порождение твари. Создание твари. Но живое в ней ещё не ушло до конца, ещё лилось сквозь умирающую ауру лазурной волной солнечного неба, мощным потоком света, синими цветами на закатном ветру, терпким вкусом разнотравья и мёда…

Она отступила и вдруг пала перед старшим своим на колени, заговорила со слезами:

— Не могу! Не могу я, не буду. Пощадите его, пожалуйста. Пусть он живёт!

Старший снова обозвал её глупой. Но исполнил просьбу: путы спали. И толку с того поначалу было мало: затекшие конечности рвануло болью, хоть вой. Выть в присутствии тварей — ни за что… И снова этот синий пронзительный взгляд в самую душу, тихая улыбка, счастье от того, что он, назначенный в пищу, остаётся жить. Несчастная. Благом будет избавить её от грядущей участи; кто по доброй воле сам захочет стать тварью, ясно же — её похитили, её принудили, с ней поступали жестоко и страшно…

Но старший угадал движение в самом его зародыше, и пленный опомниться не успел, как оказался на улице. На плече наливались болью синяки от стальной хватки твари, чудо, что не убил…

И он поспешил убраться от страшного подвала. Может быть, удастся убежать, нарваться на патрульных и получить своё в честной драке… Но мечтам не суждено было сбыться.

Место оказалось зачарованным. Небольшой отрезок пляжа и полоса моря при нём, и всё, не выбраться, не вырваться, даже назад к подвалу с тварями, не вернуться. Бесконечный бег по кругу, вдоль невидимой стены, не дававшей к себе приближаться. Там, за странной преградой, продолжались пляж и море, уходил ввысь крутой склон подступившей к берегу скалы. Но они оставались недосягаемыми. Зло брало при мысли о том, сколько Силы истратили на это страшное колдовство!

Очередной неровный круг вдоль непреодолимой границы. С тем же результатом.

Солнце клонилось к закату, окрашивая мир в зеленоватый пурпур. Свет здесь был неправильный, и солнце неправильное, и всё вокруг тоже было неправильное. Два круга уже прошло, но привыкнуть так и не смог. Чужой мир. Чужое солнце. Провались оно всё.

Нашёл и подобрал металлический штырь. Штырь когда-то давно вывалился из обветшавшей ограды, идущей вдоль кустов по склону, до которых так и не смог добраться: невидимая магическая стена не сдавалась. Хоть какое-то оружие. Не нож, но страшное оружие в руках того, кто умеет…

За огромным обомшелым валуном кто-то плакал. Скулил, как потерянный детёныш животного, если точнее. Может, вправду детёныш. Люди такие звуки не издают. Но за камнем обнаружилась вдруг та девочка из подвала. Она стояла на коленях, и, держа в руках большую рыбу, со всхлипами терзала её, а рядом лежало ещё две или три окровавленные рыбины.

Она услышала шаги, у всех тварей чуткий слух. Вскинула голову, оскалилась. Тёмная рыбья кровь капала с клыков, стекала по подбородку. Сейчас бросится! Вот прямо сейчас. Пленник перехватил штырь поудобнее. Но маленькая тварь не набросилась.

Она обхватила себя руками за плечи, закрыла глаза и выдавила с мукой в голосе:

— Уйди, желтоголовый. Уйди, пока живой!

Тогда он вспомнил, что говорил тогда её старший. Что ей станет плохо на закате. Закат ещё не начался толком, но ей вправду было очень плохо. Исходящие от неё муки голода были настолько сильны, что у самого подвело желудок, а мысли поневоле свернули на свежепрожаренное мясо, которое так хорошо идёт под бутылку солнечного. У костра с друзьями. Или дома на званом ужине. Или…