Тайнознатицы Муирвуда - Уилер Джефф. Страница 26

— Да, — тихо ответил Тьюлисс. Его застенчивый отстраненный взгляд был исполнен сочувствия. — Она любила… помогать мне с растениями. Вы похожи на нее.

По его лицу скользнула несмелая улыбка.

На глаза у Майи навернулись слезы. Она потянулась и взяла в ладони тяжелую грязную руку Тьюлисса. Сюзенна сочувственно коснулась ее плеча.

— Что еще вы сажаете зимой? — спросила садовника Сюзенна.

— Разное всякое, — ответил Тьюлисс, высвободил руку и стал бережно опускать рассаду в свежевскопанную землю. — Порей, чеснок, лук, спаржу… — он чихнул и вытер нос рукавом. — Спаржу… это уже было… капусту. Еще пастернак. Вкусный. Иногда горох. Зимний салат, — он снова чихнул. — Что посадить, всегда найдется.

Он умолк, и все трое принялись сажать цветы.

Закончив работу, Майя поблагодарила Тьюлисса за разрешение помочь ему. Бедняга порозовел от смущения — как всегда, когда его хвалили или благодарили. Какое-то мгновение он, моргая, смотрел на Майю, словно бы желая что-то сказать, но не находя слов.

Бремя утраты тяжело лежало на плечах Майи. Ей хотелось уйти и выплакаться, причем вдали от всех, однако что-то во взгляде Тьюлисса помешало ей уйти.

— Ты тоже скучаешь по моей матушке? — спросила она.

Глаза у него покраснели. Он снял кепку и стал мять ее в руках. Ветер трепал его длинные седые волосы. Тьюлисс часто закивал.

Вздохнув, Майя положила руку ему на плечо.

— Ты хороший человек, Тьюлисс. Ты вырастил для нее замечательный сад. Я знаю, он помогал ей не чувствовать себя так одиноко. Спасибо тебе.

По щеке садовника скользнула слезинка. Неловко переминаясь, он уставился на свои сапоги. Стянул грязные перчатки, заткнул их за пояс, сунул руку в карман и извлек оттуда сложенный кусок льняной ткани. Майя решила было, что садовник хочет утереть нос, однако он держал ткань бережно, словно хрупкое растение. Тьюлисс медленно развернул ткань и протянул Майе. Это был вышитый носовой платок.

— Что это? — спросила Майя. Уголки платка были вышиты узором из цветущих лоз. Вышивка была очень тонкая, изящная, необычайно красивая. Майя не могла оторвать от нее глаз.

— Это матушкин..?

Тьюлисс кивнул.

— Я и нос им потереть не смел, — пробубнил он и посмотрел Майе в глаза. — Забирайте.

Не в силах вымолвить ни слова, Майя держала платок как святыню. Дар в знак благодарности, собственноручно вышитый матушкой для старого садовника. Единственная оставшаяся у него память о ней. Он хранил этот платок как сокровище.

— Нет, — хрипло произнесла Майя. — Это твое. Она мне тоже оставила одну вещь — свою книгу. Я ею очень дорожу. А платок она вышила тебе, потому что ты ухаживал за ее садом.

Она благоговейно сложила платок и вновь вложила его в ладонь Тьюлисса. Ей захотелось поцеловать садовника в морщинистый лоб, но она сдержалась, вспомнив, что для него это будет означать смерть.

Она никогда и никого не поцелует. Осознание этой простой вещи — невинное движение души в ее исполнении способно прервать чужую жизнь — каким-то образом вернуло ее к реальности. В памяти зазвучал голос бабушки: «Ты никогда никого не поцелуешь, Майя. Никогда. Ни мужа, ни ребенка».

Она взяла Сюзенну под руку. Тьюлисс остался в Саду королевы, а девушки вышли и неспешно пошли по свежему хрустящему снежку. У Майи замерзли ноги, ей хотелось в тепло.

— Что-то Тьюлисс сегодня разговорчив, как никогда, — шутливо заметила Сюзенна.

Майя фыркнула и кивнула, понимая, что подруга пытается развеселить ее, чтобы отвлечь от мрачных мыслей. Собственное сердце казалось ей холодным и тяжелым, как наковальня. И от тяжести этой ей не избавиться уже никогда — можно лишь сделать вид, будто ее не замечаешь, но ненадолго.

— Даже представить себе не могу, каково тебе, — сказала Сюзенна, обняв ее за талию. — Сегодня такой тяжелый день.

— Знаю, — ответила Майя. — Я затем и пошла помогать Тьюлиссу. За работой мне становится легче, но воспоминания все равно не уходят. Этот подлец-шериф пошел на похороны моей матушки, а мне нельзя. Несправедливо, правда?

— Ужасно несправедливо. Послушай, может быть, погреемся у яр-камня в нашей комнате? И позовем к себе еще кого-нибудь, чтобы тебя развлечь. Смотри, там Селия.

Поразительно, как сильно изменилась за эти дни Сюзенна, подумала Майя. Она больше не носила украшений и нарядных платьев, отдавая предпочтение более удобным одеяниям попроще. Она не раз предлагала свои платья Майе, но Майя отчего-то чувствовала, что ей следует оставаться в наряде безродной.

— Она плачет, — обеспокоенно заметила Сюзенна.

Присмотревшись, Майя увидела, что Селия стоит на коленях у стирального корыта, закрыв лицо руками, и плечи ее дрожат.

— Что с тобой, Селия? — спросила Майя, решив, что девушку опять изводила Мейг. Услышав ее голос, Селия подняла глаза и буквально бросилась к подругам.

Селию била дрожь.

— Майя, Сюзенна! У меня сердце разрывается!

По щекам ее лились слезы. Майя крепко обняла Селию, но та продолжала рыдать.

— Я только что видела последние официальные депеши, которые получил шериф от короля, — выдавила прачка сквозь рыдания. — Надо сказать альдермастону и его жене, но они сейчас на церемонии погребения.

Селия вытерла глаза рукавом.

— Бедный Додд! Бедняга! — И она снова разрыдалась.

— Что случилось, Селия? Что там было? — в ужасе ахнула Сюзенна и схватила ее за руку. — Ну же!

Селия шмыгнула носом и попыталась овладеть собой.

— Я подумала… ик!.. что церемония — самое подходящее время, чтобы… Никого нет, никто не помешает. Я стала читать депеши, — она снова шмыгнула. — Прайсов казнили, всех казнили, Сюзенна! И старого графа, и сыновей! Графа обезглавили первым. Додд — последний из Прайсов, а ведь он младший из всех. Я думала… я была уверена, что Исток этого не допустит!

Плечи ее затряслись, и из глаз хлынул новый поток слез.

— Почему, ну почему Исток это допустил?

При мысли о понесенной Доддом утрате отступила даже боль от потери матери, вечная спутница Майи. Не в силах осознать услышанное, девушка хватала воздух ртом, и мука у нее в сердце мешалась с гневом. Это совершил ее отец. Сколько невинных душ он погубил — душ, единственным грехом которых была не измена, но лишь упрямая преданность принципам, от которых они не пожелали отказаться по чужому приказу. Разве может мастон совершить столько злодеяний? Это было убийство, самое настоящее убийство.

Сюзенна тоже плакала, прикрывая рот рукой — привычка, которая возвращалась к ней всякий раз в минуту печали. В глазах у нее Майя прочла горе.

— Надо сказать Додду, — с трудом выговорила Сюзенна. — Майя, надо успеть прежде шерифа!

— Нельзя, — в отчаянии возразила Майя. — Он спросит, откуда мы узнали. Мы не можем выдать этот секрет!

— Так нельзя! Он должен знать! — помотала головой Сюзенна. — Селия, немедленно расскажи все альдермастону! Как можно скорее!

— Я дождусь его в кабинете, — кивнула Селия и поспешила прочь.

Майя и Сюзенна обнялись и бесцельно побрели по заснеженной земле. Они не произнесли ни слова — на это у них не было сил. Майя невидящим взглядом смотрела на стены аббатства — все еще укрытые паутиной лесов, — но сердце у нее в груди горело. Почему Исток допустил гибель Форши? Зачем? Она умела уловить бестелесный шепот Истока, но для это была слишком поглощена горем. Не зря ведь альдермастон твердил, что гнев заглушает голос Истока.

Тишину заснеженного аббатства нарушил треск дерева под топором. Майя свернула к дому Джона Тейта и потянула за собой Сюзенну. Она расскажет обо всем Джону, и пусть он присмотрит за Доддом. Они успели подружиться, и Майя знала, что Додд привязался к охотнику и научился ценить его советы.

— Не понимаю, просто не понимаю, — покачала головой Сюзенна. — Если обезумеет собака, ее убивают. Но что делать, если обезумел сам король? — она в отчаянии посмотрела на Майю. — У нашего королевства множество врагов, соседи только и мечтают завладеть нашими землями и отобрать наше достояние. Если мы не будем едины, Коморос падет, как некогда пал Прай-Ри. И что дальше? Гниль?