Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 42

Мужчина сзади все бубнил. Я потеряла нить повествования. Бабушкины украшения, которые я нацепила на себя за неимением альтернативы, превратились в ледышки. А мой собутыльник и вовсе сидел попой на скамье. Каменной. А попа, боюсь, у него не каменная.

— Вот что, — прорвалась наружу сердобольная Лида, которая вечно переводила бабушек через дорогу и даже усыновила чужого гигантского кота, — давайте, вставайте, а то без потомства останетесь. Ваша семья этого не перенесет.

Подала ему руку. Он тяжело оперся — и впрямь перебрал — поднялся на ноги, покачнувшись и дыхнув на меня перегаром. Я за неполных десять минут закоченела, хоть и мороза нет почти, а сколько этот бедолага тут сидит?

— А мне четвёртый десяток пошёл, — доверительно шепнул миллионер в моё ухо, обдав запахом алкоголя. — А я позорно влюбился.

— В кого, — спросила я без особого интереса, следя за тем, чтобы ноги мужчины не разъезжались в разные стороны, что на заметённом снегом камне было непросто.

— В жену, представляете?

— Поздравляю.

Мужчина махнул рукой, едва не потеряв равновесие и не упав. Я выругалась. Приехала на парад миллионеров в новом платье — и на тебе.

— Сбежала, гадина, — продолжил жаловаться он. — Найду — убью. Сначала изнасилую, потом убью. Или даже изнасилую, убью и снова изнасилую.

— Если не убивать, то можно насиловать хоть по три раза на день.

Миллионер был практически доставлен до дверей.

— И правда…

Мужчина остановился обдумать предложенный мной вариант. Дверь рывком открылась, как водится — наружу. И шарахнула моего найденыша прямо по лбу. Тот молча завалился назад, стукнувшись ещё и о пол. Я порадовалась, что он хоть немножко заметен снегом.

— Блядь, — выругалась я. — А я так старательно его волокла.

В дверях стоял Герман. Смотрел на меня пытливо и самую малость — печально.

— Ты где была? — с укоризной спросил он. — Я уж в полицию хотел звонить. Думал, грешным делом, похитили красоту такую.

Я показала пальцем на мужчину у моих ног.

— Вот, нашла.

Герман присел на корточки, полюбовался на лицо найденыша. Пульс ему даже пощупал. Вздохнул.

— Оставила бы там, где нашла. — Я вопросительно подняла брови, он пояснил: — Кузен это мой. Наш основной конкурент в борьбе за дедовы миллионы. А ты его под ручку.

— А ты его дверью.

Герман поднялся, заглянул в зал. Оттуда доносились музыка и смех.

— В зал не потащим — дед осерчает, да и гостей немерено. Хватай его за ноги, пошли через чёрный ход.

За ноги я протащила его метра три, они были скользкими и норовили выпасть из рук. Герман плюнул, от моей помощи отказался. Теперь он тащил брата, как мешок с картошкой, а я семенила следом, накинув на себя пиджак мужа. Мы обогнули дом. Светящиеся окна были высоко от земли, а мне, признаться, было любопытно поглядеть, как другие комнаты обустроены. С таким же шиком? Удовлетворить любопытство я смогла, когда мы подошли к очередной двери. Было не заперто.

Мы поднялись наверх. Такие же широкие коридоры. Людской гомон и шум сюда почти не доносился. Я оглядывалась и все ещё недоумевала на тему — ну как жить в таком огромном доме одному? Герман толкнул одну из дверей, и мы вошли в просторную комнату. Светлые тона, пастель — мило, но нейтрально. Гигантская кровать, на которую безо всякого почтения кузена и бросили. Он застонал.

— Герман? — удивился кузен. — Я что, напился?

— Вы влюбились, — услужливо напомнила я. — В жену.

— Блядь.

Кузен вновь откинулся на подушки, уставился в потолок. Я томилась, отогревалась, в туфлях — новых идеальных туфлях — хлюпало. Герман поглядел на своего брата задумчиво. Я буквально слышала, как шестерёнки, пощелкивая, крутятся у него в голове.

— Блядь, — повторил кузен. — Слушай, я спать лягу. Скажи там что-нибудь деду. Что у меня живот разболелся или кризис среднего возраста начался. И этой мадам, которая изображает мою жену, такси вызови. Все, я хочу забыть этот день.

Он натянул красивое тускло-розовое одеяло на себя, нисколько не заботясь о том, что в ботинках. Воистину — миллионеров мне не понять. Мы вышли в коридор, выключив свет в комнате, словно заботливые нянюшки.

— Это гостевое крыло, — сказал Герман, увлекая меня дальше по коридору за поворот мимо массивной лестницы. — Хотя, если честно, гостей дед на дух не переносит.

Другое крыло было более домашним. Чувствовалось, что здесь живут, и это не пятизвёздочная гостиница. И ремонт не такой сверкающий новодел, и даже пахнет по-другому. Мы вошли в очередную комнату, зажегся свет.

— Моя комната. Практически все детство я провёл здесь. И если остаюсь, по старой памяти сплю здесь.

Комната была огромной, как и весь дом. Два широких окна, завешанных полосатыми шторами, стены обклеены постерами. Если в моей юности на моих стенах красовалась Наталия Орейро, то здесь супергерои и боксеры всех мастей, вырезки из комиксов, фотографии, прикрепленные кнопками. Кровать пряталась наверху, карабкаться к ней нужно было по лестнице, зато спуститься — по пожарной штанге. У меня прям ноги зачесались проделать этот путь.

В углу до сих пор валяется мяч. Интересно, сколько лет? На полках стоят настоящие оловянные солдатики. На полу — армия, словно застывшая в разгар сражения. Интересно, как давно они застыли? Я подняла одну фигурку — металлическая, с качественным исполнением даже мелких деталей. Я в детстве играла с пластиковыми Барби, которым Дунька отрывала головы.

— Совсем нет пыли, — удивилась я. — Сколько лет эти солдатики тут стоят?

— Ну, здесь убирают… А играл я, если честно, месяца три назад. Нет, не играл, просто перебирал.

Герман смутился, мне стало смешно — вот они какие бывают, миллионеры. Я прошлась по комнате. Светлые обои, панели — дерево, много дерева. Посередине комнаты болтается подвешенное на канате автомобильное колесо. Я хотела бы, чтобы моя дочка росла в такой комнате.

Ещё одна дверь вела в ванную. Свою, отдельную ванную. Вот за неё лет в шестнадцать я бы душу продала. А я жалела Германа, воображая его одинокое детство. Глупая.

— Красивая комната, — честно сказала я.

Герман подошёл сзади. Прижался холодным носом к моему плечу. Втянул воздух, словно нюхая. Может, ему и правда мой запах нравится? Огладил бедра, поднялся к груди. Я сдержала стон. Для душевного и физического равновесия мне лучше от Германа метра на три в стороне держаться. А он уже покусывал кожу моих полуобнаженных плеч и шарил по ткани платья, пытаясь вспомнить, где спрятана молния-невидимка.

— Герман, — мой голос был строг. — Что подумает твой дед?

— Он подумает, что мы делаем правнука ему на радость, и что Кирилл — алкоголик. Брось...

Однако я отстранилась. Страсть — страстью, а появляться после секса перед родственниками фиктивного пусть, но мужа, не хочется. Я и так замазывала следы его губ. Здесь замазывать нечем, в мою крошечную сумочку влезла только помада.

— Дома, — я сама была полна сожаления. Герман простонал и даже выругался шепотом.

Из комнаты я его увела. От греха. В обществе соблазнов меньше. Они есть, но с ними проще совладать. Нарядная толпа перетекала в столовую. Восхищаться интерьерами я уже утомилась, и поэтому взирала на все достаточно равнодушно. Сейчас меня волновал другой вопрос — вдруг подадут еду, которую я не знаю, как есть? Все же на миллионерском ужине я впервые.

— Лида! — раскрыл объятья дед.

Право слово, обниматься с практически незнакомым дедом мне было неловко, но Герман неделикатно подтолкнул меня в спину, и я в объятия почти упала. Дед расцеловал меня в обе щеки, его усы кололись. Мама Германа, стоящая рядом, поджала губы — я ей явно не по вкусу. Постараюсь это пережить.

— Где же вы пропадали?

— Я свою комнату показывал, дед.

Дед одобрительно хмыкнул и на меня покосился. Похоже, производство внуков здесь и правда в чести, вот хоть сейчас иди и трахайся — слова не скажут. Если только мамаша взглядом испепелит.