Женщина с той стороны (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 11

Уже потом я нежилась в его объятьях, плавясь как воск. Такое вот избитое и такое точное выражение. Страсть отхлынула, оставив удовлетворение, но без дикого чувства непонимания, как в прошлый раз. Сейчас было проще. Ничего непонятно, но кто сказал, что я должна думать об этом именно сейчас? Успею еще пострадать. Теперь было уютно и без одеяла, капли не раздражали, а вой ветра даже приносил умиротворение. Или это кольцо мужских рук вокруг меня? А и правда, хорошая у этого мира задумка насчет женщин. Не буду думать. Я тихонько рассмеялась.

— Чего смеешься? — спросил Назар. Его пальцы выводили узоры на моей коже, не давая сосредоточиться.

— Просто наслаждаюсь. Мне еще никогда не было так хорошо, как сейчас.

— Все женщины так говорят.

— Глупыш! — снова рассмеялась я. — Ты первый, кому я это говорю. И тебе это доподлинно известно.

Так летели дни. Мы все меньше молчали, словно доверившись друг другу, выплескивали сокровенное и засыпали друг друга тысячами вопросов. Занимались любовью, без стеснения наслаждаясь друг другом. Я узнавала все больше и больше об этом мире.

— А почему, когда я видела сон, который привел меня в ваш мир, мне снились драконы и принц с картинки?

— Стало быть, ты мечтала о драконах и грезила о принце, — смеялся Назар. — Проклятие призывает. Ищет самую восприимчивую к зову женщину. И заманивает чем может. У тебя — драконами. Кстати, у нас водятся драконы. Красные и коричневые далеко на юге, люди там почти не живут. И серые, зелёные на севере. Раньше их было больше, говорят деды. А теперь мы их почти не видим.

— А эти женщины… Они всегда были молоды?

— Ни одной пожилой заклятие не привело. Но два столетия назад, женщина была черной. Ее чуть не сожгли на костре. Хотя участь ее была несладкой, пустынники и правда принесли ее в жертву. У них в роду до сих пор черненькие дети родятся. Не все, но часто. Но ты не бойся, жертв они уже давно не приносят.

Я не выдержала и легонько стукнула его по голове. В пустыни не пойду. И не важно, как я этого добьюсь. Наверное, я всегда буду вспоминать эти дни, как самые счастливые. Отодвинув все проблемы и опасения на задний план, заставив себя не думать о них, я наслаждалась каждым мгновением ворованного счастья.

— А деньги… На что ты хочешь потратить деньги, которые тебе заплатят за меня?

— Потратить деньги дело не хитрое, — усмехнулся Назар. — Но у меня есть мечта. Давно, когда я ещё был ребёнком, кочевники разорили мой дом. Далеко на западе, в самых красивых землях нашего мира, на самом берегу моря стоит мой отчий дом. Я обещал умирающей матери, что отстрою его, и её внуки родятся на родной земле.

— Ты всегда держишь свои обещания?

— Нет девочка, нет. И не думай, — он прижал меня к себе и уткнулся лицом в шею. Уже отрастающая борода щекотала кожу. — Но я не могу всю жизнь бродить по дорогам. Когда-нибудь придёт моё время вернуться. Поднять родные стены, привести в дом женщину, родить сына.

Я слушала и верила, что этой женщиной буду я.

Четвёртая глава

На восьмой день начались месячные. Увидела кровь на серой холщовой простыне, и сердце сжалось. Я позволила себе мечтать. Что Назар привяжется ко мне, быть может, даже полюбит. Что в моём чреве растёт маленький мальчик с такими же серыми, как у него, глазами. Тогда Назар, конечно же, не смог бы меня никому отдать…а увез бы в свой дом на краю света. Дура, какая же я наивная дура. Живот перехватило спазмом, из глаз брызнули слезы, к горлу подкатила горечь. Я пыталась заняться привычными делами, но все валилось из рук. Грубая ткань, которая должна была помочь в моей деликатной проблеме, саднила и холодила кожу. Когда вернулся Назар, я была на грани срыва. Он остановился у стола, посмотрел на меня глазами, которые прятали в себе целое небо. И которые никогда не взглянут на меня с любовью. Вскочив, я уронила табурет, прошла к постели за ширмой, сдернула простыню с кровавым пятном и бросила ею в него. Он поймал и замер растерянно.

— Рад? — спросила я. — Спляши. Теперь можешь с чистой совестью тащить меня к своему варвару, и даже повивальная бабка не нужна.

Злость отпустила резко. Вместо неё нахлынула апатия и бессилие. Я устало сползла на земляной пол. Назар отбросил в сторону простынь и сел рядом. Прижал меня к себе, погладил по голове. Я всхлипнула.

— Глупая. Ты просто не понимаешь. У каждого человека в жизни есть предназначенное для него место. Я бродяга. Мой дом — это дорога. Да, где-то далеко меня ждёт дом. Даже не дом, мечта. И скорее всего несбыточная. Наверное, я просто не доживу до своего возвращения. И никто не будет по мне печалиться, если только Умник. А у тебя есть предназначение, от которого тебе не уйти. Ты обязана родить повелителя. Не важно кому, это один из устоев нашего мира, не нам менять вековые порядки. А если мы захотим это сделать, нам просто не дадут этого. Поэтому не стоит идти поперёк судьбы. Не стоит будить в себе чувства, без которых жить гораздо проще.

— А если они уже есть, чувства? — приглушенно спросила я.

— Они ничего не значат. Ты ещё слишком плохо знаешь жизнь. Чувства — это наши мысли. Ты не любишь меня, ты бежишь от страха неизвестности. Не знаешь, что ждёт тебя впереди. А я тебе уже близок и знаком. Но поверь, тебя ждёт блестящее будущее.

— Не хочу ничего. Я хочу здесь остаться на всю жизнь.

Назар только рассмеялся. Он воспринимал меня, как глупого ребёнка. Наверное, им я и была. Вновь отодвинула свои страхи и стала жить одним днём. А когда каждый день дорог, он пролетает во мгновение. Назар стал готовиться в путь, наверное, скоро отгремят бури, и вновь потянутся караваны. И смуглые жестокие люди пойдут на север убивать мужчин и воровать их женщин. Каждое утро я открывала двери и вглядывалась в небо, боясь увидеть в нем солнце. Мне было спокойнее, когда оно пряталось за толстым слоем свинцово-серых туч, которые поливали землю дождём и засыпали снегом, заставляя устремляться к подножию гор потоки грязи, когда ветер выл так, что клонились могучие стволы сосен. Ведь это означало, что сегодня мы никуда не пойдём. Месячные кончились. Я льнула к Назару, а он отводил взгляд.

— Не стоит рисковать. Я и так забылся. Если ты родишь от меня ребёнка, жизни ему никто не даст. А травить плод…не хотелось бы брать грех на душу. Через три дня выходим.

Жёсткая постель без Назара казалась совсем холодной. Он, верный своему слову, снова спал на полу. Ночью я проснулась от холода. Скоро зима. Даже здесь, несмотря на очаг, было очень зябко. Я посмотрела, огонь почти погас. Встала и, подойдя к нему, подбросила дров. Затем села на старую затертую шкуру, брошенную на пол перед ним, и смотрела, как огненные язычки лениво лижут дерево. Пламя чуть потрескивало, я вытянула к нему замерзшие руки. Не отогреться так, моё тело познало другой огонь, и этой жалкой замены не приемлет. За спиной раздался шорох, Назар сел рядом.

— Не спится, — пожала я плечами в ответ на его взгляд. — Думаю про судьбу. Может, и правда она есть? Что-то же вырвало меня из моей жизни и забросило сюда.

Назар промолчал, подбросил в огонь полено. Оно медленно занялось огнём, дым лениво полз наверх. От двери сквозило, на полу это чувствовалось особенно сильно. Но никакие силы сейчас не сдвинули бы меня с места, ведь рядом был он. И пусть он молчал, даже молчание в этот предрассветный час казалось исполненным особого смысла.

— Холодно, — пожаловалась я. Прислонилась к его плечу, прикосновение обожгло даже через грубую ткань рубашки. Повернула голову, глаза Назара казались совсем чёрными, но в их глубине плясали отблески огня.

— Что такое судьба? Течение жизни, слепо тащащее вперёд? Позволяя биться о берега, захлебываясь и крича? Или путь, который ты выбираешь сам? Да не все ли равно? В любом случае я не встречал ни одного человека, который был доволен жизнью, пусть то последний бродяга на тракте или сам император.

Вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь воем ветра, стуком капель и потрескиванием дров в огне. Тишина казалась мягкой, уютной, несмотря на холод и одолевавшие меня тяжелые мысли. По полену с треском пробежала трещина, огонь вспыхнул особенно ярко. В его свете я увидела руку Назара, она лежала так близко от моей. Какие у него красивые, сильные руки, с аристократическими тонкими пальцами, и одновременно такие загорелые, чуть шершавые от регулярного физического труда. Я смотрела на руку, как зачарованная. А она тихонько двинулась к моей, чуть помедлила и коснулась пальцев. Ладони прильнули друг к другу, пальцы переплелись.