Внеплановая беременность (СИ) - Кострова Валентина. Страница 37

— Да, Никит? — сердце гулко бьется, в груди зарождается сумасшедшая надежда, которая заполняет меня до краев.

— Ты задерживаешься.

— Я в парке гуляю. Скоро буду. У меня для тебя потрясающая новость, — широко улыбаюсь, словно он через телефон может увидеть мою счастливую улыбку.

— Да? — в голосе сомнение. — Я жду тебя, как раз поделишь своей новостью.

— Бегу.

40 глава Никита

Никита

Опускаю глаза, смотрю на руки, лежащие на коленях. Я не сразу нахожусь с ответом, а она ждет, что я ее поддержку. Поддержку этот бред чистой воды.

— Никит, почему ты молчишь?

— Я пытаюсь это переварить. Как-то неожиданно, — встаю со стула, подхожу к окну.

— Ты мне веришь? — Аня встает следом, замирает у меня за спиной. Я не могу набраться храбрости и погасить этот огонек надежды в ее глазах. Но нужно это сделать, пока она свою навязчивую идею не озвучила каждому прохожему. Хорошо, что мать вышла в магазин. У меня в запасе полчаса, чтобы толкнуть Аню с обрыва ее радостного ожидания вниз, в пучину безнадеги и темноты. Сложно. Очень сложно быть сильным и ломать дорогого тебе человека на части. Я еще позволяю ее радостному настроению просуществовать минуту, затем оборачиваюсь. Она хмурится. Знаю, что смотрю жестко, без улыбки, выражение лица ничего хорошего не предвещает.

— Это бред, Аня. Бред сумасшедшего человека. Ты понимаешь, что если тебя сейчас кто-то послушает со стороны, то вызовет ребят из психушки. И будут правы. Ты думай головой, что говоришь? Какая подмена? Ребенок умер, Аня! Умер! — мне хочется схватить ее за плечи и хорошенько стряхнуть, вдруг получится полностью выбить дурь из головы.

Смотрит на меня сначала недоверчиво, потом уже отшатывается, обхватывает себя руками, словно замерзла.

— Ты мне не веришь?

— Нет. И любой человек со здоровой психикой тебе не поверит.

— Но это правда. Я уверена, что у него мой сын. Уверена, что как только возьму его на руки, сразу почувствую между нами ту самую связь, которая существует между матерью и ребенком.

— Аня, молчи уже, — обхватываю себя за голову, прикрываю глаза. Слышу всхлип и сильнее зажмуриваюсь. Я бы и сам рад поверить в этот бред, но, увы, такого не будет в нашей жизни. Я сам лично забирал из роддома тело ребенка, сам лично с друзьями отвозил его на кладбище. Ни о какой подмене не может быть и речи. Просто нужно принять мысль, что так бывает, что не всегда недоношенные детки выживают.

— Ты меня не любишь, — горько выпаливает Аня, заставляя меня открыть глаза. — Если бы любил, ты меня поддержал.

— В чем? В этой бредовой идеи? Да ты понимаешь, что любой тест на ДНК покажет твою не правоту, — с жалостью смотрю на съежившую девушку. Она сейчас напоминает мне кинутого на произвол судьбы котенка, который может только жалобно мяукать и беспомощно озираться по сторонам.

Что-то внутри у меня надламывается, я сокращаю между нами расстояние и притягиваю ее к себе. Утыкается мне в грудь, слегла дрожит. Некоторое время стоим, не двигаясь. Вдвоем одновременно вздрагиваем, когда слышим хлопок входной двери и громкий голос матери:

— Я вернулась.

— Я что-нибудь придумаю, — шепчу ей, заглядывая в заплаканные глаза. — Только никому больше не говори о своих догадках. Хорошо? — послушно кивает головой, обхватываю ее лицо и целую в лоб. Без понятия, что мне придумать.

Мое присутствие в клинике репродуктивного здоровья без жены выглядит странным. Повезло, что к нужному мне врачу записи с утра нет. Несколько дней я думал, обдумывал, как доказать Ане, что она неправа, при этом не сделав ей хуже. С Ваней об этом не хочу разговаривать, он сразу мне посоветует психиатра. Я и сейчас не очень-то надеялся, что врач, которого жду, что-то существенное мне скажет или подскажет, как действовать. Однако, надеюсь на его помощь.

— Доброе утро, вы ко мне? — возле меня останавливается Борис Романович. Именно к нему привели мои размышления, он — врач, он, наверное, знает, как поступать в ситуации, когда мать теряет ребенка.

— Да, — встаю с диванчика, чувствуя на плечах всю тяжесть своего положения. Доктор жестом приглашает первому войти в кабинет.

— Я вас внимательно слушаю, — усевшись за стол, Борис Романович устремляет на меня спокойный взгляд. Некоторое время борюсь с внутренним смятением. Это мысленно кажется так просто начать разговор. Я не раз прокручивал в голове диалоги, доводы, сейчас вот сижу, как мальчишка перед взрослым дядей, не могу связать и двух слов от волнения.

— Я муж Анны Смоловой. Она два месяца назад родила мальчика, который впоследствии умер. Вы были ее врачом, — ожидаю, что в глазах этого человека промелькнет узнавание, понимание. Увы, ничего такого нет. Перед ним проходят сотни пар, рожениц, он не обязан каждую помнить. Поэтому я достаю из папки все документы, выписки из роддома, несколько исписанных листов и кладу перед ним. На некоторое время в кабинете возникает тишина. Отворачиваюсь к окну.

Мне пришлось взять себя в руки и поговорить с Аней, узнать имя, фамилию ее бывшего, выслушать, как она его с женой видела в клинике Бориса Романовича. Пришлось сжать зубы и слушать, как она наврала бывшему про ребенка, скрыла от него беременность. Потом они вновь встретились, соврала и сказала, что ребенок мой. Она всячески старалась себя оградить от человека, которому с самого начала ничего от нее серьезного не нужно было.

— Вы уверены в правильности фамилий? — Борис Романович явно нервничает, хмурится. Я не сразу понимаю, о чем он.

— Понимаете, этот человек, Дмитрий Ерохин, на самом деле являлся отцом ребенка, который умер. Я женился на Ане, когда она была в положении.

— Она не могла вам наврать? — что-то в голосе врача заставляет меня пристально в него всмотреться.

— Ей нет смысла мне врать. Если досконально до всего докапываться, уверен, можно найти способ узнать: останавливался ли в прошлом году Ерохин в гостинице, где работала Аня. У нее в телефоне сохранились их совместные фотографии, — этот факт принес мне тоже немало неприятных мыслей и жгучую ревность. Я все порывался спросить у жены, до сих пор она испытывает нежные чувства к бывшему или просто забыла почистить альбом. Пересилил себя, сделал вид, что фотографии меня не трогают.

— Да, я помню, что Дима в прошлом году уезжал на юг, — задумчиво потирает губы, смотрит перед собой. — Он мне никогда особо не нравился.

— Вы его знаете?

— Он муж моей племянницы. Милана просто без ума от него, за ним постоянно ездит. Это единственная поездка, когда он поехал без нее.

— А… — желание врезать этому Диме возростает в троекратном размере.

— Что вы хотите от меня?

— Пару дней назад Аня встретила Диму в парке с коляской. Я так понимаю, ваша племянница родила мальчика, — Борис Романович кивает, а я прищуриваюсь. Бред Ани сейчас мне и бредом не кажется. Мы смотрим друг на друга, напряжение в кабинете становится ощутимым.

— Вы серьезно? — врач понимает меня без объяснений, как-то истерично усмехается. — Я, конечно, люблю свою племянницу, но не до такой степени, чтобы совершить преступление. Это раз. Во-вторых, временные рамки не совпадают. Аня родила ребенка раньше, чем Милана. Разница в полтора месяца. Я понимаю, мать, потервшая ребенка, может поверить во что угодно, лишь бы ее малыш был живой, но увы… У Ани депрессия, ее нужно лечить, обращаться за помощью к психотерапевту, психиатру. Я могу вам посоветовать врача.

— Спасибо, но не нужно. Она не нуждается в таблетках, врачах. Ее нужно один раз убедить, что ребенок Димы и вашей племянницы — это не ее ребенок. Пока она лично об этом не узнает, она будет верить, что этот малыш ее сын. И никакие слова ее не убедят в обратном. Нужно провести ДНК-тест в присуствие всех участников.

— Вы хотите невозможного. Понимаете, что таким образом брак Миланы даст трещину.

— Это не моя проблема.

— Ребенка нет, значит проблемы нет.