Поколение влюбленных (СИ) - Шехова Анна Александровна. Страница 25

Дней через десять после происшествия в столовой я увидела Игоря вечером около входа в наше здание. Мы с Лизой направлялись домой, а он ждал оператора, чтобы ехать на съемку, и курил. На нем была знаменитая на весь телеканал летная куртка, из-под воротника которой виднелся металлический кулон в виде греческой амфоры. Мой взгляд зацепился сначала за этот кулон на крупной цепочке, потом я подняла глаза и увидела. Словно дым от сигареты не развеивался в воздухе, а собирался над его головой, скапливаясь в небольшое облако. Мне было уже вполне ясно, что это значит. Стало так плохо, что здесь же, у порога телекомпании, я упала на скамейку и зажала рот руками, словно меня затошнило.

А знаете, это ощущение на самом деле похоже на тошноту: кажется, что тело выворачивается наизнанку и к горлу подкатывает желчь. Только в отличие от обычной тошноты, сколько бы ни держал пальцы во рту, никогда не бывает рвоты, а значит, облегчение так и не наступает.

Что было дальше?

Дальше была бессонная ночь, Лиза, трижды заваривающая свежий чай в глиняном чайничке — моем подарке, пачка «Вог» на двоих, Моррисон, троекратно исполнивший один и тот же альбом, много разговоров и много пауз, во время которых мы не смотрели друг на друга. Лиза разглядывала кончик своей сигареты, выдвинув руку перед лицом, а я созерцала окно, окрашенное ночью в непроницаемый черный цвет. Окно Лизиной кухни выходило на пустырь, и поэтому даже желто-оранжевые маячки окон не сигнализировали о жизни вокруг. Здесь я всегда себя чувствовала как на острове.

Естественно, я рассказала Лизе про Игоря. В ту ночь мы с ней вместе пытались понять, что можно сделать. Ближе к рассвету наш разговор стал напоминать блуждание по кругу: было движение, но отсутствовал его смысл.

— Мы не можем оставить это так, как есть, — в сто первый раз повторяла Лиза.

— Мы не должны, — снова подтверждала я.

— Может, сходить в церковь, посоветоваться со священником? — неуверенно предлагала Лиза.

Однако мы обе понимали, что ни в какую церковь не пойдем. Для этого нужно хотя бы немного верить, а я, хотя и хранила свой крестильный крестик в шкатулке с сережками, на вопрос о своем вероисповедании твердо отвечала: «Агностик». Наконец часов в пять утра, когда у нас иссякли сигареты и слова, Лиза в состоянии полусна пробормотала:

— Вот если бы познакомить его с какой-нибудь сногсшибательной девушкой, так чтобы эта дура у него из головы выскочила…

— Клин клином? — уточнила я. — Да, пожалуй, это вариант.

— Сомневаюсь, — уныло отозвалась Лиза, — это же надо найти свободную девушку, придумать, где их познакомить, чтобы это выглядело как случайность. Еще надо, чтобы барышня оказалась в его вкусе…

На том наши ночные измышления и кончились.

В течение следующих нескольких дней я Игоря не видела. Как потом выяснилось, он был в командировке. Я почти забыла о нем, но лишь до того момента, как Андронов в своей летной куртке и вечных черных джинсах в районе двух часов дня прошагал по коридору мимо нашей редакции. Серая аура над его головой стала еще плотнее.

Игоря заметила не только я.

— Девочки, а вы знаете, что наш угрюмый некрофил пишет стихи? — довольно громко спросила Ниночка Браценко, наш корреспондент-эколог и школьная подруга Юлии Берцовой.

Естественно, она ожидала ответа «нет», и мы его выдали, сопроводив хором удивленных возгласов.

— Мне Юлька по почте присылала, — красногубая Ниночка догадалась понизить голос, — у меня они где-то здесь, в инбоксе лежат. Сейчас продемонстрирую!

Наши журналистки и продюсеры тут же собрались вокруг компьютера Браценко. Мне благо даже двигаться не пришлось — мы сидели за парными столами. Через минуту Ниночка нашла нужный файл и начала вслух читать. Лучше бы она этого не делала: мне стоило большого труда абстрагироваться от ее фальшивого, подвывающего голоска и воспринимать сами стихи. А они того стоили.

…

Я была впечатлена не меньше остальных. Стихи Игоря были мрачными, как он сам, надрывными. Они болезненно били резким слогом по нервам. Но это были талантливые стихи.

— Мрачновато, — сказал кто-то из девушек.

— Зато про любовь! — откликнулась другая.

— Да, он до сих пор по Юльке с ума сходит, — подхватила Ниночка.

Мое чувство справедливости не выдержало.

— Вы уж простите меня за приземленность, — подала я голос со своего места, — но, по-моему, любовь здесь весьма и весьма вторична. Я, конечно, не буду утверждать, что о ней там речи не идет, но суть далеко не в этом.

— Да, конечно, Рокицкая у нас — знаток высокой поэзии, — ехидно сказала Ниночка, — наши дилетантские суждения оскорбляют ее утонченный вкус. Сейчас она нас просветит!

Мы с ней не очень ладили, и полагаю, она решила, что я покушаюсь на лавры ее подруги в качестве Музы. Как оно, собственно, и было.

— Простите мой сарказм, но несчастная любовь — это подростковая болезнь, — я намеренно взяла высокомерный тон, — а зрелая личность гораздо труднее переживает не обманутые чувства, а обманутые надежды. Я имею в виду надежду на понимание…

В это время кто-то из девчонок ойкнул. Мне даже не надо было поворачивать голову: увидев взгляды наших девушек, устремленные за мою спину, на дверь, я и так все поняла. Но все равно обернулась.

Игорь стоял в дверях редакции, опершись на пластиковую выдвижную дверь, и смотрел на нас с такой ядовитой усмешкой, что у меня слова застряли в горле. Но потом он перевел взгляд на мое лицо, и хотя его губы продолжали усмехаться, я поняла, что ко мне это не относится.

Мы посмотрели друг на друга, а затем он развернулся и ушел. Но этих нескольких секунд было достаточно, чтобы между нами протянулась та тоненькая невидимая ниточка, которая еще ни к чему не обязывает, но многое позволяет.

Не знаю, как это бывает у других, но мне всегда легко понять, могут ли у меня сложиться с мужчиной те отношения, что попадают в странную и общую категорию под названием «роман». Достаточно посмотреть в глаза этому человеку — и перспектива становится очевидной.

С Игорем результат выходил положительный.

И тогда я вспомнила про идею Лизы.

Узнать телефон Игоря труда не составило: список телефонов сотрудников есть у каждого продюсера. Гораздо сложнее было придумать предлог. Промаявшись около часа в размышлениях, я решила позвонить наобум.

Я пришла домой в восемь часов вечера: задернула шторы, чтобы отгородиться от надвигающейся темноты, включила свет и упала на диван. Мой желудок скулил и подвывал от голода, но я слишком нервничала, чтобы заняться ужином. Как только я приняла решение, ничто больше не могло отвлечь мою бедную голову от мыслей о предстоящем звонке. Как сказать? Что сказать? Не могу же просто набрать его номер и выдать в трубку что-то вроде «Игорь, я знаю: мы созданы друг для друга!».

С другой стороны, почему не могу? Что самое худшее мне грозит в этом случае? Насмешливо-презрительный взгляд при встрече? Но мы не так часто сталкиваемся, чтобы это отравляло мне жизнь.

Я взяла телефон, быстро набрала номер и стала ждать. С каждым гудком внутренний голос вопил все настойчивее: «Его нет дома! Положи трубку!»

— Алло. — Хриплый, словно после сна, голос Игоря раздался в трубке как раз тогда, когда я уже была готова ее выключить.

— Игорь? — переспросила я своим «телефонным» голосом, который на два тона ниже моего обычного звучания. — Добрый вечер…

— Добрый, — отозвался он. — А кто это?

— Это Саша Рокицкая, — пояснила я.

— А, Саш, привет. — Он вроде бы не удивился.

— Привет, — мучительно выдавила я, — ты знаешь…

— Нет, не знаю, — насмешливо прервал он. — А что я должен знать?

«Так, все летит к чертям!» — подумала я и внезапно разозлилась.

— А почему ты такой раздраженный? — с вызовом спросила я. — Я тебя что, разбудила?

Я спросила это просто так, но он неожиданно ответил:

— Ну вообще-то да, разбудила.