Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 22
— Такой прекрасный вечер…
— Я бы даже погулял, если бы задница так не болела.
Вспыхиваю. Хорошо, что темно — не увидит. Шагаю к нему, встаю рядышком. Как няня совсем недавно. Ноги в тапках мокнут, но разве важно? Можно и перетерпеть, когда на кону идеальный мужчина. Точнее, ребёнок от идеального мужчины… забыла. Протягиваю руку, провожу самым кончикам пальца по его предплечью. Кожа прохладная — вечер уже. На ней капли воды, видимо, со шлангом воевал. Наверное, замёрз.
— Это был последний раз?
Он скорее спрашивает, чем утверждает.
— Конечно последний, — киваю я.
И себя обманываю — позови сейчас и пойду. Хоть в этот шиповник, темно же, может и не увидят соседи… И даже не знаю, кто из нас первым друг к другу тянется, но вот уже его лицо напротив моего. Щетина основательная, трехдневная минимум, но это ему даже идёт. Ему все идёт, моему идеальном мужчине.
Руки у него холодные, а губы — тёплые. Наш поцелуй длится мгновение, он отстраняется первым.
— Ну, я пойду, — говорю я.
И ухожу, каждой клеточкой тела чувствуя, что он смотрит мне вслед.
Глава 11. Егор
Моя машина определённо была грязной. Раньше я просто заезжал в автомойку на выезде от города, где мою любимицу за полчаса полировали до блеска. Но сегодня… Никитка же дома. И няня сомнительная…
К слову няня была на месте и даже одета. И суп сварила. Фигурные морковки в нем не плавали, но выглядел он недурственно. Я ел и медленно размышлял — мыть машину или нет?
— Спасибо, — поблагодарил я девушку. Она скромно потупила глазки. — Очень вкусно.
Я почти не соврал. Няня должна была уезжать а я решился все же машину помыть. Отчасти потому, что увидел Настину макушку в соседнем доме. Нашёл губку. Взял свой гель для душа — ничего более подходящего не нашлось. Зато моя машинка станет пахнуть ещё вкуснее прежнего. И пошёл с ведром на улицу, чувствую себя донельзя глупо. Надеюсь, мой сосед банкир доволен, уж он то отродясь ничего сам не мыл.
Напенил губку, протёр капот. Сверкает, красота. Сам на дом соседский кошусь. И няня из нашего дома показалась. Ещё недавно мне казалось, что она одета, как следует, а сейчас нагнись и все прелести наружу. Я было подумал — ну и молодёжь пошла, но одернул себя. Иначе кажусь себе совсем старым.
— Я же уезжаю, — пожала плечами она, заметив мой взгляд. — А Никитка сидит уроки учит… Я рядышком с вами такси подожду.
Рядышком и встала. К тому моменту я уже понял, что мыть машину гелем для душа не лучшее решение — пенилось все это безобразно и никак не отмывалось. Так няня стояла и пальчиками пузыри лопала. Хихикала. Думал няню завёл, а оказалось — второго ребёнка. Только жеманного и с сиськами.
Но гнать её я не спешил — дверь соседнего дома хлопнула. Я взрослый, и до недавнего времени серьёзный мужик и не оборачиваюсь. Усилием воли. Поближе к няньке двинулся и сделал вид, что мне дико интересны подробности замечательной студенческой пьянки. А сам слушаю, как Настя там с ребёнком щебечет.
И все же скосил взгляд, чуть не вскрикнул — Настя поражала. И выросшей внезапно грудью, и проститутским нарядом тоже. А как проститутки нынче одеваются я точно знаю — я с ними в обезьяннике сидел. Происходящее… забавляло. Я принялся тереть машину с удвоенным рвением.
Забавлялся я ровно до мячика. Это было больно и обидно. А ещё возвращало с небес на землю просто махом. Обернулся. Стоит, глаза — плошки. И у мелкого такие же, губа ещё нижняя дрожит, словно вот-вот разревется. Неудивительно, я бы на его месте точно разревется.
Обе девушки разряжены так, словно на панель собрались, смотрят со злостью друг на друга, при этом умудряются не отрывая взглядов друг от друга и на меня поглядывать. У ребёнка глаза от слез блестят. На веранде соседнего дома та, что вечно с дитем гуляет, и вид у неё такой, словно Настя малыша отбирала силой. А я стою, как идиот, с синяком, который наверняка наливался на заднице, и машину мою.
Тьфу. Психанул, ведро в котором пузырится гель для душа пинком опрокинул и ушёл. И как это я не заметил, что моя жизнь превратилась в представление заштатного гастрольного цирка? А шланг тёк. Труба эта, поливная, не из дома шла, и для того, чтобы её перекрыть мне пришлось бы на улицу выйти, а там Настя.
А я все, строго решил — тот раз был последним. Мячик мне очень в этом деле помог. Шланг я выключил когда Настя ушла. Газон пропитался словно губка, чувствую, в этом году лавры уйдут соседу банкиру. Ноги вязнут в холодной, насквозь мокрой траве, мёрзнут, я матерюсь в полголоса и снова думаю, что надо переехать. И буду вновь адекватным мужчиной который только вступил в четвёртый десяток, и никаких коз, никаких мячиков!
— Как дела? — спросила Настя со спины, подкравшись самым нечестным образом.
Хотелось ответить — охуенно! Кризис средних лет пришёл, когда не ждали! И сексуальная революция в одном отдельно взятом организме — моем. Но мячик вернул нас в действительность. Теперь мы обижаемся и смотрим на жизнь твёрдо.
Тогда какого хрена я её поцеловал? И поцелуй такой… не настоящий. Название одно. Как будто в школе на первом свидании. Я снова сержусь — ну если уж делать, так по человечески! Грудь Насти снова сдулась и вернулась к обычным размерам, это немножко пугает, но радует. Она уходит. И останавливать я её не буду!
Отстегиваю шланг, затаскиваю его в подсобку возле гаража. Поднимаюсь наверх, к сыну. Время ещё детское, Никитка активно воевал за право ложиться спать попозже, мотивируя тем, что он без пяти минут подросток. А сейчас спит, на диване калачиком свернувшись. Я принёс одеяло, укрыл его. Пригласил свет, оставив только точечное, неяркое освещение. Налил себе кофе.
На улице уже совсем темень. Я думаю — надо машину загнать. А выходя на улицу, поставил дом на охрану. Зачем, спрашивается? Затем. Я просто её догоню. И может по заднице нашлепаю, чтобы знала, как больно и обидно. Вряд-ли она далеко ушла.
В посёлке горят фонари. Насти я не вижу, может, она какой-то тайной тропкой пошла? За пределами Покровки темень. Глаза к ней постепенно привыкают, я иду, чеканя шаг, а потом и вовсе бегу. В малой Покровке все спят — окна темны.
Настин дом я нахожу сразу, все же на местности я всегда ориентировался. Деревянный покосившийся забор никак не заканчивается, хотя я помню, и калитка была, и ворота такие же, из штакетника, на колёсиках, чтобы машины во двор заезжали. Но фонарей в эту деревню явно пожалели. Щупаю, щупаю этот забор и зверею — чувствую себя преглупо. И домой уйти хочется.
Но этого я сделать себе не разрешаю — потом точно не вернусь. Перелажу через забор, сваливаюсь в заросли крапивы. Она обжигает, снова матерюсь, прыгаю по двору и растираю кожу, которая так не защищена — всего-то шорты и футболка. В следующий раз строго в джинсах пойду.
Поднимаюсь по скрипучим ступенькам, дёргаю дверную ручку — заперто. Стучу. Тишина. Ну и где её черти носят? Может она не с одним мной до речки бегает? Не то, чтобы я ревную, но ярость закипает мгновенно. Это просто злость, да. Она просто взяла, и скрутила мою жизнь в бараний рог, а теперь вот вовсе не пойми где шарахается.
Скрипнула, открываясь, калитка, которую я так и не нашёл. Пропащая девица шагала осторожно, я слышал, как похрустывал гравий под её ногами.
— И где ты ходила? — как можно холоднее спросил я.
Она ойкнула со страху, видимо, не ожидала меня тут ночью увидеть. И сразу вопрос напрашивается — а кого ожидала?
— Возле остановки магазин круглосуточный… я молочка купила. Хочешь?
Я чуть не зарычал — чего только не придумал, а она за молочком ходила!
— Нет. Мстить буду за задницу.
— Это Тотошка!
Я поднялся со ступеньки на которой сидел. Настя сделала шажок назад. Пусть убегает, я уже знаю, что бегает она неважно. Догоню.