Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 23

— Выпорешь?

— Покусаю, — обещаю я, и понимаю, что кусать и правда хочется. Не сильно, не до крови, а просто втягивая в рот белую плоть, оставлять на ней едва заметные розовые метки своих зубов.

— Ой, — пискнула она.

Желание такое сильное, что даже рот слюной наполняется. Нервно сглатываю и к ней шагаю. И она ко мне. Я что, совсем не страшный? Хватаю и через плечо перекидываю. Шарю по её попе — ключи в кармане ищу от дома. Настя любезно мне их подаёт. Господи, попасть ключом в замочную скважину целое испытание для моих нервов!

Маршрут до скрипучей кровати я уже помню и иду безошибочно.

— Можно я молоко в холодильник поставлю?

Вот же невозможная женщина! Отбираю у неё пакет, который шлепает меня по и так настрадавшейся заднице, бросаю на пол. Какое молоко, право слово! Желанная попа совсем близко, стягиваю с неё противную джинсовую ткань — через такую разве покусаешь? И кусаю. Настя вскрикивает, но убегать не спешит. И правда, невозможная, эта Настя.

Где презервативы я тоже помню. Шарю нервно в темноте, да где же они? Рву упаковку зубами. Настя, которую я уже различаю в темноте сражается со своим лифчиком. Расстегиваю сам — никакого терпения уже.

Кровать скрипит ужасно, но на ней все же удобнее, чем в лесу. Я кусаю Настьку, а чтобы не больно — свои укусы зализываю. Она тоже хватается зубами за моё предплечье. Вроде и больно, а с другой стороны…рычать хочется, и все сильнее, сильнее раскачивать старинную кровать, чтобы глубже, полнее, снова и снова.

Настя сжимает меня всем своим тонким телом. Я уже безошибочно научился определять, когда она кончает — замирает на мгновение, как натянутая струна, кажется, даже дышать перестаёт. А потом… сжимается. И выдыхает. Он её вздоха у меня мурашки по коже. И хочется скорее за ней, туда, где ей так хорошо. И взрывается все. Одновременно с моим оргазмом сдаётся постель — кренится, стонет протяжно, заглушая мои стоны. Мы кубарем летим вниз, я на Настю. Она ойкает, и крепче меня обхватывает. Мне некогда пугаться — ещё не отпустило.

В третий раз уже с ней спим, а я все никак удивляться не перестану. Интересно, это вообще когда-нибудь проходит? Может ли приесться самый лучший в мире секс?

— Тебе больно? — спрашиваю я, вспомнив, что упал на Настю, да так и продолжаю лежать на ней.

— Копчик, — жалуется она.

— Дай поцелую.

И правда, целую, с ума сходя от того, что со мной вообще творится. Лежим в темноте, на полу, ковёр колет обнаженную кожу.

— У тебя слишком крапивы много, — вспоминаю я.

— Свалился? — хмыкает Настя. — Дай поцелую.

И тоже целует. А потом выворачивается из моих рук и встаёт, хотя я совсем не готов её отпустить. Свет включает. На коже попы и правда чуть розовые полукружья моих зубов. Надеюсь, ей не было больно… Наклоняется, подбирая свой пакет со злополучным молоком. Я мысленно стону — так я никогда не уйду.

Настя шумит уже на кухне. Я встаю, осматриваю кровать. Металлической основание, на которое крепится сетка слетело, обратно поставить не получается.

— На диване посплю, — пожимает плечами вернувшаяся Настя. — А утром дядь Ваня починит.

И краснеет. А учитывая, что голенькая — краснеет почти целиком. Я ловлю её, зажима в углу, и демонстрирую, как взрослые люди целуются. Надо ещё диван сломать, чтобы дяде Ване работы больше было…

— Ты ужасный папа, — напоминает Настя, оторвавшись от меня. — А если Никитка проснётся, а тебя дома нет?

Черт, и правда!

— Я тогда пойду…

— Погодь, я тебе калитку покажу. Конечно, этот раз последний, но если вдруг, будешь мимо например пробегать… чтобы без крапивы.

Улыбается, накидывает на голое тело огромный цветастый халат, суёт ноги в не менее огромные тапки. Её ножки в них кажутся такими маленькими, беззащитными, ловлю себя на мысли, что хочется поцеловать каждый пальчик. Или даже не поцеловать, а втянуть в рот… Блядь, да что же это со мной такое!!!

Провожает меня до калитки, и так и остаётся у неё стоять. Я оборачиваюсь до тех пор, пока могу её разглядеть. Шагаю по ночной тёмной дороге, даже бежать не хочется. Расслаблен донельзя, хорошо… Да разве может быть плохо, после такого секса? Иду, посвистываю. Но лёгкая горчинка есть. Хотелось бы, чтобы проснуться, а Настя, вместе со своей попой и прочими прелестями рядом лежит. И пусть спит, мягкая такая, сонная, тёплая… Дальше моё воображение пускается в неведомые дали, настроение стремительно портится. Перехожу на бег и уже через несколько минут вхожу к себе в дом.

Никитка все так же спит, раскинувшись на диване, одеяло только сбросил. Я поднимаю, накрываю снова, хоть и понимаю, что через час оно снова на полу окажется. Поднимаюсь к себе, на балкон выхожу. Малую Покровку толком не видно, так, несколько огоньков. Интересно, один из них Настин? Или спит уже, самым бессовестным образом нисколько по мне не скучая?

В соседнем доме видимо приоткрыты окна — я вдруг слышу детский плач. Большая часть тягот и возни с маленьким Никитой легла на плечи жены, но до сих пор, стоит услышать плач, как хочется сходить в детскую, проверить, как деть спит… Зажглись окна. Сквозь лёгкие занавески вижу девушку, что ходит по комнате с ребёнком на руках. Может напевает, не слышно. Наверняка, тяжело ей — пацану года два есть точно.



Жалею, что Настя напротив не живёт. Смотреть на чужую девушку совершенно неинтересно… Ложусь спать. Сон мне снится совершенно невероятный. Словно я нахожусь в большой пустой комнате. Кроме меня здесь Настя, новая нянька и Наташа. Они что-то делят, но мне не видно — загораживают.

— Этой мой ребёнок! — кричит Настя.

Я подхожу ближе. Настя тянет ребёнка за ручки, а две её соперницы за ноги. Младенчик смотрит на меня безучастным взглядом и даже не плачет, хотя ему больно наверняка.

— Остановитесь! Вы же его убьете!

Меня никто не слышит. Я пытаюсь их остановить, но даже приблизиться не могу. Смотрю на Наташу — её всегда аккуратная прическа растрепана, блузка порвана на плече, лицо искажено от ярости. Настя тянет молча и сосредоточенно. Няня так старается, что вены на руках вздулись.

— Хватит! — умоляю я.

И тут Наташа делает резкий рывок. Раздаётся противный хлюпающий звук, треск и… ножка ребёнка отрывается. Я кричу. Ожидаю крови, но её нет, с облегчением понимаю, что это была кукла. Очень правдоподобная кукла.

— Бракованный! — кричит кто-то из девушек. — Бракованный малыш!

Мне в лоб летит оторванная игрушечная нога. Я даже слышу стук, с которым она в мой лоб врезается, вздрагиваю и просыпаюсь, весь в поту.

Утро было слишком ранним, чтобы я чувствал себя выспавшимся. Постель слишком холодной. Окно закрыть забыл и майская ночь выступила комнату не проявив и капли сочувствия. Натянул одеяло на голову. Подумал некстати — вот если бы чокнутая Настя была бы рядом, то просыпаться было бы веселей. И о жути кошмарной думать было бы некогда.

Я принял душ. Посмотрел на часы — скоро Никитку уже будить. Проходя мимо него, спящего на диване, ещё раз накрыл его одеялом. Достал смесь для оладьев, замешал её с молоком. Первая партия сгорела, а вот вторая и третья удались.

— У нас что, женщина ночевала? — поинтересовался Никитка, скептически разглядывая оладушки.

— Ты становишься параноиком, — добродушно ответил я. — Ешь, пока дают.

— Знаешь, женщины же не кусаются…

Ещё как кусаются! Только Никите об этом знать рано. Да и вообще меня настораживал его интерес к моей личной жизни — раньше такого не наблюдалось.

Сам завёз его в школу, оттуда сразу на работу — раньше всех. Наш переезд уже почти завершился, и офис радовал чистотой и свежими красками. На подоконник в моем кабинете поставили кактус — единственное выжившее в пожаре растение. Остальные, даже если не сгорели, пожухли от дыма. А верный кактус всегда со мной. Я даже полил его водичкой из кулера.

Где-то в глубине офиса хлопнула дверь. Затем моя открылась. Наташа.