Одиночество в сети. Возвращение к началу - Вишневский Януш. Страница 5

– Понимаешь, Якуб, я это дело вижу так: этот их айтишник тебе в подметки не годится. Вот как я вижу это дело. Так что, пожалуйста, поезжай туда. Шеф той фирмы – мой приятель. Я обещал ему. Я знаю, ты сегодня собирался с мамой на концерт. Я уже позвонил. Пришлось долго упрашивать, но в конце концов она согласилась, чтобы я сегодня заменил тебя… В театре… Ну как, съездишь?

– Не вопрос. Надо так надо, поеду. Давай адрес.

– Адрес… Честно – не знаю. А относительно доехать не беспокойся – за тобой пришлют машину. Одежку там какую-нибудь собери, щетку зубную, что-то еще, потому что дело там не быстрое, объект какой-то странный, нетипичный. Все, спасибо, Куба, – тихим, спокойным голосом закончил отец.

Он не помнил, когда в последний раз отец называл его детским именем – Куба.

В рюкзак сунул лэптоп, щетку с пастой, смену белья. Через пятнадцать минут он уже был на заднем сидении огромного мерседеса. Неразговорчивый водитель в черном льняном костюме, белой сорочке и небрежно висящем под шеей ослабленном галстуке ничего ни о каком проекте не знал. Вопрос Якуба он сопроводил подозрительным взглядом:

– Это не мое дело. Шеф все уважаемому пану расскажет, а у меня всего лишь адресок в мобильнике, куда нам ехать. Могу лишь сказать, что какое-то захолустье на Мазурах, потому что даже GPS его не показывает.

– Тысяча извинений, – с улыбкой ответил Якуб. – Я ведь вас за шефа принял. Давно не видел такого шикарного галстука. Шелк?

– Шелк? – повторил водитель, взял галстук и поближе поднес к глазам. – А черт его знает. Дали, велели носить, приходится петлю на себе затягивать. А когда шеф не видит, ослабляю хомут, тем более в такую жару. Ну, скажем так, нормальный галстук. – На секунду шофер замолчал, а потом громко рассмеялся. – Это ж надо же такое – меня принять за шефа. Наш шеф вообще галстуки не носит. Только нам покупает. Из своих личных денег. А так сам ходит в трениках и кедах, купленных на распродаже в Lidl. На машинах не ездит. Разве что по производственной необходимости. А так – на велосипеде по всему миру. Да чего это я разговорился тут с вами, приедем – сами все увидите…

До конца пути шофер не проронил ни слова. Иногда только подавал голос, кратко отвечая на звонки, поступавшие на телефон.

После нескольких часов пути по нормальным дорогам и часа езды по лесной, пришло время песчаных тропинок, которые привели их наконец в то самое захолустье. Они остановились перед окруженным забором строением, похожим на замок. «Шеф» уже ждал их. Худой, высокий, с проседью мужчина со шрамом через всю левую щеку. В дырявой, заляпанной белой краской маечке и застиранных, затертых и потрепанных коротких джинсах на самом деле напоминал истощенного бомжа. Вместо кед с распродажи был обут в покрытые серой пылью резиновые сапоги. Первым делом он сердечно поприветствовал водителя, а потом подошел к Якубу и крепко пожал руку. Взял его рюкзак и сказал:

– Я Мартин. Очень рад, что у вас нашлось для нас время. Вы даже не представляете, как я рад. И надо же: вы ничуть не похожи с Иоахимом, – заявил он, широко улыбаясь, – хоть он и говорит, что сын – его вылитая копия. Я отнесу рюкзак в дом, вы не против? А вечером, ровно в девять, приглашаю вас в мою келью. У нас там с командой вечерний мозговой штурм. Все вам объясню. Сам не сумею – ребята помогут. – Он махнул рукой в направлении узкой песчаной тропинки, которая вела в лес. – А теперь, по случаю летней жары, предлагаю искупаться в озере. Вода там чистая. Кристально чистая. Только надо поторопиться. Ворота закрывают в восемь. Такой порядок. Причем введенный женщинами. Потом все вам расскажу. Ополоснуться будет не лишне, потому что на объекте с душевыми напряженка. А если уж быть совсем точным, то душевая только одна, – добавил он иронически, – но зато самая настоящая баня. С фресками на стенах и росписями на потолке. Не знаю точно, какого века, но настолько старая и ценная, что пришлось даже пригласить сюда профессионального реставратора. Да вы сами все увидите…

Якуб слушал все это, хотя мало что понимал. Одно только совпадало: духота была такой плотной, что хоть ножом режь. После машины с кондиционером ему казалось, что он очутился у пышущей жаром открытой духовки.

Узкая тропинка, пересекавшая убранное хлебное поле, прямо перед лесом заворачивала в направлении зеленой стены прибрежных зарослей. Через несколько сотен метров похода вдоль плотной шпалеры высохших стеблей он дошел до небольшой полянки, с одной стороны окруженной кустами можжевельника, а с другой заканчивающейся крутым обрывом, переходившим в эллиптическую отмель небольшого песчаного пляжа. На конце помоста, уходящего далеко вглубь озера, он заметил неподвижный силуэт. Спрыгнул с откоса, встал, отряхнулся и прошел еще пару десятков метров до помоста. На его дальнем конце сидела женщина. Он окликнул ее, но она продолжала сидеть неподвижно, опустив голову. Он осторожно пошел по скрипучим доскам помоста. В одном месте они вообще отсутствовали: сломанные у самого края ржавой стальной конструкции, они свисали, доставая до поверхности озера. Он сделал шаг назад, собираясь прыжком преодолеть брешь, но внезапно почувствовал сильную боль. Длинный гвоздь, торчавший из доски, насквозь пробил ему ступню. Аж взвыл. Резко оторвал ногу от помоста, потерял равновесие и упал в воду. А падая в воду, ударился затылком о доску. И именно в этот момент женщина, сидевшая на краю помоста, прыгнула в озеро. Якуб выполз на песок, откашливаясь и выплевывая прибрежную тину. Из раны сочилась кровь. Он старался остановить ее, прижимая место рядом с раной. И тогда он услышал голос:

– Твой ботинок?

Он поднял голову. Перед ним стояла девушка и держала его мокасин, с которого капала вода. Он утвердительно кивнул. Девушка окинула его взглядом и, оценив серьезность раны, быстро сняла лифчик, свернула его в жгут, присела перед Якубом, наложила этот свой импровизированный бандаж на его ногу и изо всех сил затянула. Кровотечение прекратилось.

Так одним жарким летним днем он познакомился с Надей.

Они стали близки уже через несколько дней после первой встречи. Неожиданным совпадением оказалось, что они живут в одном городе и что, если только захотят, смогут не ограничиваться «курортным эпизодом», после которого остается номер телефона, электронный адрес и несколько воспоминаний, тускнеющих со временем. Захотели. Оба. Стали проводить время вместе. Подружились. Эта дружба стала для него тогда самым важным событием. В те первые месяцы он не желал ничего другого. Ему хотелось простых чувств, спокойствия, и чтобы кто-то близкий был рядом. Но не настолько близкий и не настолько рядом, чтобы этот кто-то, когда привяжет его к себе, мог ранить его или манипулировать им. А ведь дело могло обернуться и так. А уж такого добра он уже успел хлебнуть в жизни и именно этого избегал.

Поэтому он не хотел, чтобы их связь – пусть тогда он их отношения так и не называл – началась, как это обычно бывает, с рассказов о прошлом. Ну а кроме того, какое к черту прошлое?! О чем он должен был ей рассказать? О девушках, которых у него не было, кроме той единственной, обожаемой, так никогда и не ставшей его, потому что сошлась с его кузеном. О том, как это перепахало его так глубоко, что в свои семнадцать он готов был перерезать вены? Или броситься под поезд? О том, что он хотел бы, наконец, стереть этот фрагмент прошлого из своей памяти до последнего бита? Все равно не получится, так что лучше и не думать об этом. Вот он ничего и не говорил ей, потому что нельзя говорить, не думая при этом о предмете разговора.

Потом в эту дружбу постепенно пролезло восхищение. Надя была на четыре года старше него. Хотя так же, как и он, студентка. Она очаровала его своей зрелостью, даже мудростью. Он ощущал себя польщенным: она обратила на него внимание. А когда они проводили время вместе, она сосредотачивалась исключительно на нем.

Трудно было не восхититься ее красотой, хотя она никогда не бравировала ею, не подчеркивала ее, если не считать блеска для губ и бесцветного лака для ногтей. Одевалась элегантно и со вкусом, но не экстравагантно. Чаще всего носила классический серый костюм с юбкой до колена или платье-костюм, под который надевала водолазку или блузку. Как правило, они были шелковые, в пастельных тонах. Но ему больше нравилось, когда она надевала белую. Настолько прозрачную, чтобы через нее были видны очертания лифчика. Она не выставляла фигуру напоказ. У Якуба даже появилось подозрение, что по каким-то причинам она старается ее скрыть. Все равно в ней было что-то очень привлекательное, нечто воздушное, что трудно описать. Что-то очень женственное, хоть одновременно детское. Что-то вроде Лолиты, одетой в позволяющий сохранять дистанцию костюм стюардессы. Огромные, блестящие, подернутые влагой глаза, буря золотистых локонов, высокие скулы, маленький чуть вздернутый носик, пухлые губы. Ему случалось наблюдать реакцию мужчин на нее. И его ровесников, и тех, кто был в возрасте его отца. И ее реакцию – она их игнорировала. Когда она была с ним, то была только с ним.