Машины морали, Машины любви (СИ) - "DanteInanis". Страница 20
— Каутизм?! Дона, ты слышала, у мальчика коммунизм! — прокричал мистер «Кик-И».
Дона подошла к мужчинам.
— Хоть коммунизм, хоть гомосексуализм! — сказала Дона. — Это не передаётся! — она положила тяжёлую руку на плечо мистера Дженкинса.
— Оставьте парня в покое. Я сама отведу его в приют после банкета! — произнесла она серьёзным голосом, который не знал отказа. — Даю слово!
— Это правильно, — поддержал её мистер «Кик-И». — Вы посмотрите, какой парнишка способный, прям как Моцарт!
Сотрудник приюта ехидно ухмыльнулся:
— Значит, вы ничего не знаете? Это же тот самый ребёнок из замороженной яйцеклетки. Поэтому его никто брать и не хочет!
— Гонишь!!! — выпучил глаза «Кик-И».
— Так оно и есть, — подтвердил мужчина с пятном.
Дона скривила лицо.
— Это он что ли по потолку ногами ходит? — Дона недоверчиво посмотрела на парня, который продолжал склеивать музыкальные фрагменты, услышанные в баре, и добавлять к ним флёр импровизации.
— Матерь божья!!! — всплеснула она руками. — Точно, вылитый папашка!
«Кик-И» обернулся в сторону мальчика.
— Как же это я так… опростоволосился… Непростительно.
Мистер «Кик-И» вспомнил Биджоя Чандра, а вместе с ним и безумную юность. Теперь он и Дона с чувством ностальгии смотрели на малую копию великого певца.
Когда Микеле окончил дебют под аплодисменты, Дона махнула рукой мистеру «Кик-И» и поднялась на сцену к инструменту.
— Эй, народ! — крикнула она со сцены. — Кто-то из вас помнит старину «Би-Джой»? — она показала на пальцах цифру два и зал одобрительно заревел: «Да!».
— Сегодня этот засранец снова с нами! — добавила Дона, глядя косым взглядом на Микеле. Микеле понял, что означали её слова, он знал, кто являлся его биологическим отцом: Биджой Чандр, это он придумал заморозить яйцеклетку, это он составил особый контракт, это он был повинен в том, что Микеле лишился семьи и дома, и в том, что его ненавидел весь мир. И тем не менее, Микеле почему-то не чувствовал ненависти к биологическому отцу. Он просто его не понимал.
Дона взялась двумя руками за клавиши, и зазвучал бас. Мистер «Кик-И» пристроился сбоку, всё так же плохо прижимая четвёртый палец. Дона почти пустилась в пляс, горячим Везувием она выбрасывала звуки словно лаву в людей, а они подхватывали движения.
— Эй, народ! Вы хотите знать, почему мы называем это буги-вуги? — громко сказала Дона в микрофон. — Я объясню. Видите, левой рукой я играю буги, — и она убрала правую руку за спину. — Вот так! Вот такое буги!
Зал одобрительно загудел вместе с темой баса.
— А правой рукой я играю вуги, — она убрала левую руку за спину, — вот таааак!!! Вот такое вуги!
Пальцы правой руки словно ужи на сковородке запрыгали по четвёртой октаве. Микеле улыбнулся, захваченный электрическим задором. Ему тоже захотелось смешать коктейль из секунд, квинт и терций. Дона подняла левой рукой край синтезатора, чтобы правой было удобней скакать по клавишам.
— А теперь вместе! Вместе — это буги-вуги, — закричала она и добавила басов. Музыка лилась словно из рога изобилия, завёрнутая в бесконечную репризу.
— Теперь ты понял, парень? — крикнула Дона маленькому Микеле. — Понял?! Она не заканчивается! Никогда! Ты можешь играть снова и снова! Вот так! Вот так! И ещёёёёёё!!!
Дона повернулась вокруг себя, поблёскивая яркими звуками. Мистер Дженкинс уже дёргал туловищем и улыбался по сторонам, кажется, он забыл, зачем пришёл сюда.
— Потому что буги не заканчивается! — кричала Дона. — Пока можешь играть – вуги не заканчивается!
Она повторила эти слова словно мантру несколько раз, рассыпая волшебные осколки настроения вокруг, и Микеле повторил вместе с ней: «Пока можешь играть — буги-вуги не заканчивается».
*
«Пока можешь играть — буги-вуги не заканчивается», — вспомнил Колин по прозвищу «Кик-И». Хотя он лишь пять дней назад объявился в этой дыре, с Донной они были знакомы более пять лет.
— Не пойму, чему радоваться, а о чём жалеть. О том, что не было ядерной войны или о том, что я дожил до этого дня, — сказал Колин.
Дона махнула рукой.
— Просто как так выходит, что все эти важные засранцы, все эти дипломированные специалисты, все эти сраные демократы, — Колин поднял голову. — Ведь я имею право в своём трейлере называть их «сраные демократы», да? — и он продолжил, — Как все эти тупые ублюдки просто так бросили ребёнка только из-за того, что он родился из замороженной сопли?
Колин опустил голову в стакан пива и плюнул.
— Да хоть из кучи дерьма! Какая разница?! Если этот мальчик никого не убивает, не насилует, не уничтожает мир, но станет музыкантом не хуже, чем его отец. Какое право они имели?
Дона не ответила, она достала кусок плотной бумаги и забила косяк.
Колин покрутил стакан с пивом и сказал:
— Может, усыновим мальчика?
Дона повернулась к мистеру «Кик-И».
— Совсем все мозги пропил, что ли? Кто его усыновит? Чудо, живущее в трейлере? На пособие по безработице? То самое Чудо, что любит лапать сиськи и гриф гитары? Чему ты его научишь, кроме сифилиса? Лабает то он почище тебя!
— Да, — возмутился Колин, — а хоть бы и сиськи! Лапать сиськи по согласию не харассмент!
Дона бросила ироничный взгляд.
— А гитара — не человек. Ну и что, что мне хирург руки с другого места пересадил! — не унимался Колин. — Зато парень будет в семье.
Дона покачала головой.
— Старик Биджой продал ребёнка словно корову, старый болван! — выругался Колин.
— Сам ты старый болван с островом надежд! — Дона показала пальцем на темечко, а потом села на табурет и затянулась. — Просто он очень любил её, любил жизнь и не хотел, чтобы музыка прекращалась, — Дона протянула косяк. — Он играл до самого конца. И сына бы любил. Просто он так долго стучал по клавишам в звукозаписывающей студии, что забыл, как ведут себя люди.
Колин взял косяк в руки, чтобы сделать пару затяжек.
— Вот я и говорю, старый дурак.
— Это да, — согласилась Дона, — тут мы все как дураки. Вспомни своего братца и дом, где теперь это всё? Где твой родительский закуток и бабло? Где этот ублюдок, из-за которого ты живёшь как последний бомж? — Дона закатила глаза. — Если бы не я!
Она улыбнулась как бы говоря, что всё в порядке.
— Все мы горазды обвинять других! Но мы — то с тобой хорошо знаем, малыш.
— Эх, бэби, — Сказал Колин, — Ты ещё будешь оправдывать этих толстосумов со звукозаписывающей студии, которые дали деньги родителям мальчика, чтобы те потом бросили его?
Дона сделала большой глоток и вытерла пену рукавом.
— Порой осуждение хуже воровства, милый. Оно обкрадывает сразу всех. А иногда хуже убийства, потому что убивает всё, вот тут, — она приложила ладонь к груди. — Не забывай, что они бросили ребёнка из-за осуждения.
Дона и Колин хорошо знали, что такое общественное осуждение, ведь большая часть их жизни прошла с этим.
— А ты хочешь взять мальчика, чтобы научить его жизни, — Дона налила себе пиво. — Как мило! — и сделала пару глотков.
— Ай, —махнул он рукой, — знаю каждое твоё слово. Но ты пойми, нельзя так жить! Нельзя! Ну не можем мы жить как… — он постарался подобрать верное слово, — как…
— Как мусор? — предположила Дона. — Так это, родной мой, мы как мусор и живём! Вот поэтому к нам и прибивается всё ненужное, брошенное и похожее на мусор.
Она посмотрела на него тем долгим взглядом, в ответ на который лучше смолчать, и Колин, одетый в потёртую спортивную куртку, смолчал.
— Лучшее, что есть у тебя и в тебе дорогой — это музыка, —Дона взяла косяк и сделала ещё пару затяжек. — Пока мы живём в нашей жизни есть и плохое, и хорошее, и у того, кто может импровизировать есть пару счастливых билетов.
«Пока можешь играть — буги-вуги не заканчивается», — добавила она про себя.
*
К счастью или к сожалению, Микеле никто не собирался усыновлять, и он стал негласным гостем в дыре под номером «ДЫРА». Да, у этой дыры даже номера своего не было, такой дырой уж она была. Зато у Доны и мистеров «Кик-И»-Дженкинса появился маленький секрет, а у Микеле — публика с буги-вуги, которая никогда не заканчивалась, если только ты можешь играть. А Микеле мог! Да ещё и как.