Толлеус. Учитель – ученик - Ясинский Анджей. Страница 3

Не прошло и получаса, как лошадь замерла на гребне холма: старик специально велел помощнику придержать вожжи, чтобы спокойно обозреть окрестности. Дело в том, что дождь закончился. Такое случалось и раньше: вода на какое-то время переставала литься с неба, чтобы потом обрушиться на землю с новой силой под вспышки молний и раскаты грома. Такая вот странная погода, обычно грозы так себя не ведут. Толлеус устал ломать голову, отчего и почему так получалось, и теперь просто воспринимал как данность. Есть – и все тут. Сейчас неожиданно выдалась замечательная возможность осмотреться вокруг – впервые за две недели в разрыв между серых туч выглянуло солнце, озарив пейзаж.

Действительно, вид открывался изумительный: внизу, от самого подножия холма, вдаль и в стороны убегали зелено-желтые волны пшеницы, за ними блестела пронзительно-синяя гладь озера, на берегу на невысокой горке возвышался аккуратный трехэтажный домик, каменными стенами и остроконечной крышей похожий на маленький замок. А еще дальше, на самом горизонте, угадывались розово-белые горы. Там, за ними, осталась такая близкая и такая недосягаемая родина. Многие годы в родном Маркине, сидя вечерами на балконе собственного дома с чашкой травяного настоя, Толлеус смотрел на эти горы. Только с другой стороны, и было это гораздо западнее. Тем не менее зрелище было такое родное, что пробудило ностальгию: в глазах старика блеснула слезинка. Он, наверное, еще долго сидел бы неподвижно, любуясь местными красотами и вспоминая прошлую жизнь, но тучи вновь заволокли небо, и возобновившийся дождь резко сузил перспективу, поставив перед глазами серую завесу. Да еще налетевший порыв ветра чуть не опрокинул старика – искусная крыша при всех своих достоинствах имела приличную парусность.

Големщик поджал губы и скомандовал двигаться дальше. Если путь на холм был прямой, то дорога вниз этим похвастать не могла. Деревенские, сворачивая к своим делянкам, наездили ее весьма причудливо. В хитросплетении многочисленных ответвлений и поворотов даже можно было заблудиться и легко заехать в тупик. А двигаться напрямую через поля нельзя, чтобы не вытаптывать пашню и не злить хозяев. Местные мужики были уж очень дикие: вроде при встрече кланяются – понимают, кто перед ними, но при этом все равно смотрят хмуро, точно звери лесные.

Впрочем, старика это не волновало – он уже давно проложил путеводную нить и мог найти дорогу в любую непогоду в кромешной темноте.

– Учитель, – позвал Оболиус. – Я вот что подумал: а ведь Паука можно будет научить самостоятельно идти вдоль нити. Вроде того, как вы в Широтоне в уборной у господина Марио сделали.

Толлеус улыбнулся, вспомнив, как на заказ пытался наладить искусную канализацию в городе, совершенно для этого не приспособленном. В итоге хозяева остались довольны, пускай все работало совсем не так, как в Кордосе, – содержимое ночной вазы не затягивало в трубу, а оно в буквальном смысле отправлялось в самостоятельное путешествие до сточной канавы.

Своего самого серьезного голема, с которым выступал на Турнире, старик называл Пауком. Пускай лап было всего шесть, а не восемь, но в остальном сходство действительно разительное. С тех пор в разговоре с учеником всякого голема по привычке называли Пауком. Впрочем, наверное, лишь до тех пор, пока новые модели будут делаться по образу и подобию.

Вообще искусники не умеют создавать големов вовсе не по причине неимоверной технической сложности. Как раз тут все наоборот. Проблема возникает с управлением. И старик в свое время с этим намучился. Необходимость заставила. Случилось так, что Толлеус, оказавшись в трудной ситуации, из разбитой повозки и жердей собрал нечто, работающее исключительно на искусных принципах, но при этом вполне подходящее под классификацию голема. С тех пор его жизнь сделала крутой поворот, утянув за пределы Кордоса, о чем старик даже не помышлял. Однако грех жаловаться: несмотря на многочисленные проблемы, обрел он гораздо больше.

Тот Паук, что остался в Широтоне, был действительно хорош. Кое-какие плетения, что входили в конструкцию, Толлеусу не повторить, и самообучающийся управляющий амулет нигде не достать. Но даже просто собрать более простую версию никак не доходили руки. Точнее, не позволяли финансы и время. И, сказать по правде, до того как путешественники застряли в Лысовке, острой необходимости в големе не было. Но это лишь по мнению старика. Оболиус как истинный оробосец был ярым поклонником големов и при каждом удобном случае намекал, что хорошо бы все-таки сделать одного – в хозяйстве пригодится.

В последний раз искусник, уставший от шпилек своего помощника, который регулярно находил применение несозданному голему во всех трудных ситуациях, отыскал выход – поручил парню сделать нового Паука самостоятельно. Не то чтобы это была непосильная задача – однажды Оболиус уже выполнил подобную работу. Но загвоздка оказалась донельзя банальной – даже простого дерева для строительства не было, а тратить невеликие сбережения на услуги плотника, а тем более кузнеца, Толлеус не собирался.

Теперь парень, похоже, принялся за старое, придумывая для голема задачи, которые могли бы соблазнить самого искусника. И ведь прав, паршивец! К тому же вполне реально собрать такого голема, который будет послушно идти по заранее проложенному маршруту в виде путеводной нити.

Дорога медленно, но уверенно уплывала под повозку, потряхивая ее своим неровным телом.

Вот уже закончились поля с пшеницей, началось луговое разнотравье – в хорошую погоду рай для всевозможных насекомых. Сейчас же все букашки попрятались. Нигде никто не жужжит, не щебечет, не стрекочет – всюду властвует тихий шорох дождя. И практически никакого движения, даже мордатые коровы со смешно загнутыми вниз рогами, что встречались время от времени, замерли истуканами.

Дальше пришлось идти пешком, чавкая ногами по раскисшей земле. Тут-то и пригодились плащи – без них путники сейчас же промокли бы насквозь.

Пастухов нигде не было видно, они где-то схоронились от дождя. В том, что они рядом, сомневаться не приходилось: иначе волки, донимавшие деревню, не прятались бы в роще, что начиналась как раз за лугами, не смотрели бы из-за деревьев злыми глазами, а с веселым рыканьем гоняли бы жалобно мычащее стадо. И все же такое нередко случалось: нет-нет да удавалось серым хищникам задрать теленка и устроить пир. Не спасали даже сторожевые собаки.

Старик шел впереди, раздвигая посохом жесткие стебли, поднимающиеся выше пояса. Внезапно буквально в четырех шагах перед ним с земли поднялось мохнатое тело. Толлеус сперва решил, что потревожил одну из пастушьих собак, но по размеру и прижатым к голове ушам быстро сообразил, что наткнулся на волка, рискнувшего пробраться на луг. Кроме спины и ненавидящих желтых глаз, ничего не было видно, но легко можно было представить разинутую пасть, вооруженную огромными зубами, и вываленный красный язык. Зверь, рискнувший в одиночку так далеко забраться на охраняемую территорию, пребывал в явной нерешительности: броситься ли наутек, напасть или затаиться. Очевидно, он был уверен, что двуногие его не обнаружили, хотя на самом деле это ему трава загораживала обзор, но не им. Искусник замер: прогнать зверя или даже убить проблемы не составляло. Однако рядом был Оболиус, и в воспитательных целях неплохо было бы эту ситуацию как-то использовать. Первым делом старик накрыл себя и подростка, который послушно остановился рядом, защитным пузырем. Обезопасившись таким образом, он тихонько шепнул ученику:

– Там волк.

– Вижу, – отозвался Рыжик, догадавшись переключиться на истинное зрение: в силу невысокого роста увидеть зверя глазами он не мог.

– Смотри, что я делаю, – велел искусник и быстро сформировал несложное плетение.

Прежде чем что-либо произошло, творение Толлеуса птицей взмыло ввысь и затерялось среди туч. Недоумение не успело проступить на лице мальчишки, как вдруг молния, расколов небо, ударила точно в людей, оглушив их. При соприкосновении с защитным пузырем грозовой разряд распался на сотни маленьких светящихся змей, которые пробежали по невидимой поверхности сферы и исчезли в земле, опалив траву по кругу.