Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария. Страница 26

Он хороший человек. Интересный очень. Красивый. Интеллигентный.

И, возможно, если я переступлю черту с ним, то перестану постоянно в каждом встречном высоком и крепком мужчине видеть Олега.

И сны меня больше не будут мучить.

Разные.

То горячие, настолько откровенные, что я просыпалась в ужасе от самой себя. От того, что я позволяла с собой делать. Потому что ничего подобного в реальности не происходило! Но во сне… Откуда это? Зачем это? Я не видела, с кем я там, в этих мутных фантазиях. Но мне не надо было видеть. Я и так все знала. Руки, голос, даже запах его чувствовала. Дурное, дикое наваждение!

Но лучше бы было оно, чем другие сны.

Те, после которых я просыпалась с колотящимся сердцем и в слезах. И со счастливой улыбкой.

Те, в которых я видела своего сына, бегущего ко мне, раскинув руки. И своего мужа, нежно обнимающего меня и целующего в шею.

Те, в которых я была оглушительно, невозможно и так правильно счастлива. Потому что жила той самой жизнью, какой должна была жить нежная девочка Олька. Девочка, которой больше нет. Которую убили.

Вот потому я готова была сутками напролет работать, так, что ноги отнимались, что в голове все кружилось и летело.

Потому что после таких смен я спала без сновидений. И это было счастьем, единственно реальным для меня.

Я смотрю на Марата и нахожу его красивым. Очень красивым.

Мне, наверно, можно позавидовать? Я бы сама себе позавидовала. Наверно.

Мы ужинаем, в приятной, интеллигентной обстановке.

А потом едем домой. Он провожает до парадной, целует. Нежно и осторожно. В губы.

И уходит. Я захожу, поднимаюсь на свой этаж, по пути задумчиво трогая губы. И размышляя, понравилось мне, или нет? Наверно, все же понравилось…

Но тут дверь парадной стучит, легкие шаги, я сторонюсь, давая дорогу припозднившемуся соседу.

Но шаги замирают за моей спиной.

И я даже не вижу, мне не требуется видеть, чтоб понять, кто стоит за моей спиной. И даже, если б он ничего не сказал, я бы узнала.

Я слышу тихое:

— Привет, Шипучка.

И поворачиваюсь.

Чтоб взглянуть в лицо своему прошлому.

Ты — мое прошлое. И словно,

Ты — больше не моя печаль.

Не холодно уже, не больно.

Не страшно и совсем не жаль.

Ты — мое прошлое. Смиряюсь.

И не смотрю. И не ищу.

Назад не жду. Не собираюсь.

И думать больше не хочу.

Ты — мое прошлое. И знаешь,

Так как-то все легко теперь.

А ты стоишь, все понимаешь.

И молча открываешь дверь.

М. Зайцева.

25. Сейчас

— Оля, нельзя так делать, понимаешь, о чем я? Нельзя доводить до того, чтоб в обмороки падать.

Машка вынимает зеркало, кладет холодные резиновые пальцы на низ живота, осторожно пальпирует, хмурится.

— Все же в порядке?

Мне немного больно, и я знаю, что так быть не должно. Но молчу. Иначе она меня точно запрет в больнице. И Олегу, гарцующему под дверью палаты, вложит еще.

Когда дело касается здоровья пациента, приятельница становится удивительно бесчувственной. И делает так, как будет лучше пациенту, не обращая внимания на его вопли.

Мои, то есть, вопли.

Хотя, полностью историю моих отношений с Сухим она не знает и искренне считает меня дурой. А Олега — страдальцем. Конечно, на профессиональные качества это никак не влияет, она по-прежнему самый лучший гинеколог в Питере, и врачебная тайна и все такое… Но вот застращать и без того мнительного Сухого по поводу моего самочувствия из самых лучших побуждений… Вполне реально.

— Больно?

— Нет.

— Чего врешь-то? Я же чувствую.

— Значит, ты чувствуешь то, чего не чувствую я.

— Так, Шепелева, давай ты не будешь рассказывать мне, как проводить диагностику. У тебя непроизвольно напрягаются мышцы, причем, совершенно определённые, если б было просто неудобно или страшно, хотя это не про тебя, то были бы задействованы другие группы. Так что тебе больно. А еще спираль, скорее всего, смещена.

— Черт…

Тут Машка без предупреждения вводит пальцы в меня, и я реально вздрагиваю.

— Ну говорю же… Так, конечно, непонятно до конца, необходимо узи… Но сразу могу тебе сказать, что надо вынимать.

— Ну вынимай…

Машка заканчивает осмотр, отодвигается вместе с креслом в сторону, давая мне возможность сползти с кресла и одеться.

— Активная половая жизнь?

— Ну… Я бы не сказала…

— Я имею в виду, жесткость, возможно, нестандартные позы.

— Ну…

— Понятно все с тобой, Шепелева. Прыгала-прыгала, вот и допрыгалась. Давай на узи, потом ко мне.

Будем решать.

Я покорно иду на узи, где дают грустное заключение, что спираль реально сместилась, и ее надо снимать.

Олег с Васей заняли оборону возле кабинета гинеколога, и я настойчиво пытаюсь их игнорировать.

Потому что такое внимание некоторым образом чересчур.

Даже не некоторым образом.

После того, как меня привезли опять в эту чертову клинику Игната в не особо сознательном состоянии, прошло несколько часов. Уже глубокий вечер. Но Сухому, поднявшему по тревоге персонал, начиная от девочки в приемном покое и заканчивая непосредственно Игнатом, глубоко плевать на нормированный рабочий день у людей.

Машка вообще чисто случайно на рабочем месте оказалась и из кабинета на шум вышла.

Посмотрела на меня очень даже выразительно и кивнула на свою дверь.

Да я и сама чувствовала, что проблема может в этом быть. Слабость, тошнота, головокружение. Спираль во мне. Все признаки внематочной.

Но Сухому про это знать не обязательно.

Ему вообще пора обратно в столицу. Дела не ждут.

Поэтому после узи я просто прохожу мимо них, закрываю дверь в кабинет гинеколога. Тест я уже сделала, самое неприятное исключено.

— Ну что, вынимаем?

— Конечно. И давай другую сразу.

— Э, нет, подруга. Пару месяцев так походишь. Надо дать организму отдых.

— Нет.

— Да.

— Нет!

— Да! Ты — совсем дура? Ты же сама врач, все прекрасно понимаешь! Нельзя без перерыва! Приведешь к необратимым последствиям! Давай тогда сразу уже матку вырежем!

— Маш… Ну ты же все знаешь…

— Знаю. И я против.

Я устало сажусь на стул.

В принципе, Машка права. Она в своей сфере — профи, и, если говорит, что надо переждать, значит, надо.

Она знает, что делает.

Она сама мне спираль ставила.

Тогда, девятнадцать лет назад. Через несколько месяцев после выкидыша.

Мы с ней как раз и познакомились.

Она была начинающим гинекологом, только первый год после меда. А я у нее была первой пациенткой с эндометриозом.

И, если б не она…

Я тогда неожиданно стала кровью истекать. Безболезненно, но очень сильно. Участковый гинеколог поставила диагноз верно и предложила лечение. Которое мне не подошло. Таблетки вообще никакого эффекта не возымели. И их смена — тоже.

Мне настойчиво рекомендовали удалять матку.

А я…

В тот момент я была настолько не в себе, настолько летящей, что согласилась. И пошла.

Ну, а что мне было терять? Казалось, что все уже потеряла.

От Олега периодически приходили письма, которые я складывала в шкаф. И по вечерам гипнотизировала его закрытую дверцу.

И сходила с ума. Причем, на полном серьезе, основательно так.

А потому проблемы еще и по женской части восприняла, как дополнительный паззл в моей прекрасной картине жизни.

Машка была интерном. И я попала к ней на прием.

Помню ее удивление, огромные синие глаза, дополнительно увеличенные линзами очков, ее уговоры не торопиться. Потому что хирургические методы — самые радикальные, и нужно бороться, и что мне так мало лет, все впереди, зачем так резко?

Потом она предложила спираль, на тот момент не особо популярную в РФ, просто по методу исключения. Раз оральные гормоны не подходят, могут подойти те, что будут действовать местно.

Я не сопротивлялась, хотя искренне считала, что у меня уже точно все позади.