Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария. Страница 28

Больше я ничего не соображаю, ничего не понимаю, ничего не вижу. Только его. Только так. Только с ним.

И это похоже на возрождение Феникса. Из боли и огня.

Я чувствую, как мое тело оживает, как наполняется эйфорией и жизнью каждая клеточка, как горит от прикосновений, от поцелуев кожа, как это хорошо — дышать обновлёнными легкими, в которые вместо кислорода вогнали чистейший афродизиак — запах его тела. Он окутывает меня настолько плотно, что я тону буквально и выбираться не желаю.

Не надо мне выбираться.

Можно, я навсегда останусь вот так, с ним? Мушкой в тягучей патоке янтаря?

Это то, чего я хочу.

Чтоб никогда не завершалось, чтоб длилось и длилось, чтоб не думать, не переживать, только чувствовать, на самом примитивном, животном уровне воспринимать своего человека.

Как своего. Как часть себя. Как раньше.

Можно, я всегда буду так жить?

Потому что до этого я не жила.

Я умирала.

Я цепляюсь за плечи, запрокидываю голову, ощущаю, как сильно и жестко он двигается во мне, как он смотрит на меня, и этот взгляд даже материальней того, что он сейчас со мной делает. Откровенней.

Он меня не просто берет, он меня возвращает. Себе. Полностью. Забирает. Опять. Заставляет вспомнить, заставляет ожить.

— Моя Олька… — шепчет он, и я разрываюсь на кусочки, мелкие детали, неожиданно и ужасно.

Бьюсь в оргазме, кричу, выгибаюсь. А он ловит мои губы, не дает мне выскользнуть и двигается.

Продлевая мое и свое удовольствие. Наше.

Одно на двоих удовольствие.

Такое, что мы потом минут десять просто лежим, обнявшись, не в силах разъединить руки, оторваться друг от друга, отдышаться.

А когда я нерешительно начинаю шевелиться, Олег просто переворачивает меня на живот и опять ложится сверху, обволакивает своим телом, как коконом, оберегает от всего мира собой. Как когда-то давно.

Прикусывает плечо, как зверь, что-то шепчет, приподнимает под живот, аккуратно и уверенно, и опять скользить внутрь.

И я опять умираю.

Это пытка. Долгая и сладкая.

Это моя смерть.

Потом я не смогу вспомнить, сколько раз он берет меня этой ночью. Кажется, после четвертого я вырубаюсь. И периодически только просыпаюсь, от настойчивых поцелуев, от ласк, от шепота, такого сладкого, завораживающего. И даже не понимаю до конца, обнимая его и раскрываясь послушно, сон это или нет.

И во всем этом безумии меня преследует только один кошмар.

Что утром я проснусь.

Как всегда.

От звонка будильника на работу.

И жизнь пойдет по-прежнему.

Вернее, не-жизнь.

27. Примерно пятнадцать лет назад

Я смотрю на свою Шипучку, такую нежную во сне, и не могу поверить, что это и в самом деле со мной сейчас происходит. Что это — реальность, а не гребанный сон, ставший привычным за время отсидки.

Для верности провожу пальцами по щеке, нежной, сука, такой нежной, что можно только от одного прикосновения кончить!

Трогаю шею, спускаюсь ниже, к груди, к зацелованным мною за ночь соскам, к животу, плоскому и красивому, с мягкой пупочной впадинкой…

Она — совершенство, моя Шипучка. Она — мой самый сладкий кошмар.

В зоне — так точно.

Сейчас… Сейчас — нет. Сейчас она — моя самая сладкая реальность.

Нежность.

Радость.

Единственное, что есть чистого и светлого в этом мире.

Она не изменилась совсем. Все такая же красивая. Все такая же желанная.

Я глажу ее и вспоминаю, как она стояла вчера вечером, в своем красивом платье, прислонившись к двери, и глаза ее были огромными и манящими. Испуганными, горькими.

Ждущими.

Я, когда летел, все придумывал, что скажу. Какими словами буду просить прощения. Буду просить разрешения опять быть в ее жизни. Благо, с Дальнего лететь прилично, было время порепетировать.

Да и до этого я пять лет времени не терял.

А вот увидел ее… И куда что делось. Ни одной мысли.

Ни одной, сука!

Стоял и жрал ее глазами, как маньяк.

Да и потом… Тоже, как маньяк, себя повел. Слова не дал сказать, сразу в кровать потащил. И дело тут не в том, что по сексу соскучился. Хотя, и этого не отнять, а учитывая мою брезгливость в вопросе лагерных удовольствий, то и вообще. Сны с Олькой были благом, на самом деле. Хоть какой-то кайф.

Но это было не основное в тот момент. Нет.

Мне просто до боли, до ломоты в пальцах хотелось ее потрогать. Просто чтоб понять, я живой или нет? На самом деле это происходит, или нет?

У меня первый год отсидки после снов с нею, горячих, жадных, утром было постоянное дикое желание резануть себе по пальцам, по руке, заточкой. Просто чтоб ощутить, что я в реальности. Что вот эта вот херня, которая вокруг сейчас происходит — и есть моя гребанная реальность. Та, которую я, сука, заслуживаю.

Сполна.

С самого начала.

С того момента, когда я, мудак самодовольный, похерил все, что у меня было. Одним движением.

Одной секундой.

Убил свое будущее, своего ребенка, свою женщину. Жизнь свою убил.

Я тогда выл в Крестах, ко мне подходить боялись.

Особенно после того, как передали от Васи маляву о том, что Олька ребенка потеряла.

Как я тогда не сдох — до сих пор не знаю. Хотел, очень хотел.

Но, видно, не судьба.

Со мной пытались говорить. И сидельцы, и менты.

Но глухо. Я просто замолчал, подписал все, что мне дали.

Братва подогнала грамотного адвоката. Он вывел всех из-под удара, многие отделались условками. Я пошел паровозом. И мне в тот момент на это было плевать.

Вася написал, что она меня не хочет видеть. И не приедет на свиданку. Не сказать, чтоб я ждал. После всего… Но, сука, надеялся. Почему-то, чисто по-мудацки, надеялся.

Но нет.

Моя Олька, которая уже была не моя, просто вычеркнула меня из жизни. Словно не было этого года, словно не было того маленького, что нас связывал. А его и не было. Уже не было. Из-за меня, мудака.

Так что правильно она сделала.

Конечно, правильно.

Но все равно дико больно.

Мне дали по-божески. И отправили нормально, в черную.

Раньше бы я порадовался.

А теперь было похер.

Я запретил Васе лезть к Шипучке, только приглядывать попросил. Просто приглядывать. И помогать, если потребуется.

Вася как раз заканчивал учебу, устраивался на практику, ребята протолкнули в банк. Я давно хотел этого. Это была тема. И хорошая. Жаль, без меня все решили. А мне уже и не надо было.

Ничего не надо было.

Все пять лет я получал весточки с воли. Фотки Шипучки, даже короткие видео, как она идет, как она смотрит в окно, как она ручку прикусывает, задумавшись.

И только это помогало. Только это спасало.

Чтоб не сойти с ума, я работал на повале.

Конечно, братва кривилась, западло, а учитывая, что все черное, вроде как и не надо было. Но я хотел.

Мне это было надо.

Неожиданно мне даже понравилось. Мы не убивались бешено, не тридцать седьмой все же, и не Якутия, а на свежем воздухе дышалось легче.

И на короткое время ощущалось себя живым.

Витя Череп, с которым меня второй раз столкнула жизнь, освобождался одновременно со мной. И проталкивал тему остаться там, на Дальнем. У него были подхваты в Китае и перспективы с лесом.

Я прикинул расклад, неплохой, если китайская сторона нормально сработает.

Привычка выстраивать схемы помогла и здесь.

Витя, который просто поделился со мной по старой дружбе, послушал мои соображения и стал уговаривать. По его словам выходило, что сейчас можно на этом очень хорошо подняться. И без палева. Практически чистый бизнес.

Ну, условно чистый.

Подкопаться-то можно, но кто это будет делать? Москва далеко, и там вообще всем глубоко срать, чего тут происходит. А местные все в деле. Регион большой, а народу-то мало. И все друг у друга на виду.

Так что тема была вполне реальная, хорошая.

Но не для меня.