За день до полуночи - Хантер Стивен. Страница 14
Израильтяне? Израильские десантники лучше всех в мире проводили специальные операции. Южноафриканцы? Можно поспорить, что в этой гребаной стране тоже имеются прекрасные специалисты. А что насчет британских Специальных воздушно-десантных войск? Дик частенько говорил американским генералам: «С полком британских специальных воздушно-десантных войск я могу захватить любую из стран свободного мира, за исключением штата Калифорния, который мне не хочется захватывать».
А может быть, что это наши собственные ребята? До сих пор эту мысль никто не хотел говорить вслух, даже думать не хотели об этом. Но здесь была собака зарыта. Это запросто могли сделать сами американцы. Кто-то горячий из войск специального назначения устал ждать и решил помочь началу войны, чтобы уничтожить коммунистический мир. И черт с ними, с двумя сотнями миллионов детей, которые погибнут при этом. Временная армия Соединенных Штатов! Дик снова посмотрел на фотографии. Кто же ты, ублюдок? Когда я узнаю, кто ты, я пойму, как победить тебя.
– Сэр!
Это был Акли.
– Сэр, Дельта приземлилась в Хейгерстауне. Они уже на пути сюда.
Пуллер посмотрел на часы. С момента захвата объекта прошло три с половиной часа. Дельта приземлилась и движется в район сосредоточения. Десантные вертолеты будут здесь в течение часа. Экипажи штурмовиков А-10 заняты перевооружением машин в аэропорту Мартин возле Балтимора: они устанавливают новые 20-мм пушки вместо своих 30-мм, потому что в них применяются снаряды с сердечником из обедненного урана, обладающие слишком большой кинетической энергией. А это опасно для компьютера у входа в лифт; они могут повредить его, и тогда двери навсегда закроют шахту.
Пуллер ненавидел ситуации, которые не мог контролировать. В данном случае он был бессилен. Но как бы там ни было, он не пошлет своих ребят на штурм без поддержки с воздуха.
Скоро они будут здесь.
Но Дик Пуллер не начнет штурм, пока не получит достаточной информации.
Нужно действовать спокойно. Правда, Вашингтон торопит, ожидая результатов. Да, похоже, это будет самый трудный бой. Но он подождет. Должно быть еще какое-то решение, он найдет его.
Полковник закурил любимые «Мальборо», глубоко затянулся и закашлялся.
– Сэр! – Это был один из связистов, как всегда, возбужденный сверх меры. – Посмотрите, сэр!
В комнату вбежал еще кто-то, потом полицейский, потом армейский связист.
– Посмотрите, полковник Пуллер. Боже, посмотрите!
Пуллер поднес к глазам бинокль и внезапно увидел на верхушке горы темное пятно.
– Что это? – закричал кто-то. Еще какой-то человек приник к биноклю.
Пуллер сосредоточил внимание на темном пятне, закрывавшем теперь верхушку горы. Он прикинул: примерно пятьсот квадратных футов, черное, слегка колышется.
Какая-то чертовщина.
И тут его осенило.
– Это чертов брезент. Они просто прикрылись. Не хотят, чтобы мы видели, чем они там занимаются.
Проклятье, подумал он.
Шумели вокруг так, что полковник едва слышал Акли, который шептал ему на ухо: отыскали человека, кто создавал эту шахту Саут Маунтин. Парня по имени Питер Тиокол.
Пу Хаммел была в том детском возрасте, когда нравятся абсолютно все люди, даже мужчины с автоматами, расположившиеся в ее спальне. Ей нравился Герман. И Герману она, похоже, тоже нравилась. Крупный блондин во всем черном, от сапог до рубашки. И оружие у него черное. Несмотря на габариты, у него были добрые глаза и повадки хорошо выдрессированного медведя. Каждая клеточка его тела излучала благоговейное желание сделать девочке что-то приятное. Ему была приятна ее комната в розовых тонах, интересны ее игрушки на полках, сделанных отцом. Герман по очереди снимал их с полок и внимательно разглядывал. Ему нравились и медвежонок Кеа, и щенок Паунд, и все пони Притти (почти дюжина).
Нравились и Рейнбоу Брит, и песик Раб-а-Даб, и корова Пинат. Все они ему нравились.
– Вот эта игрушка очень хороша, – сказал Герман. Единорог с блестящей розовой гривой был и ее любимой игрушкой.
Пу уже больше не огорчало, что мама до сих пор плачет на кухне, а Бин так притихла. Для нее было огромным приключением завести новых друзей, тем более таких, как Герман.
– А ты когда-нибудь уйдешь? – спросила она, выпячивая нос и корча рожицу.
– Конечно, – ответил Герман. – Скоро уйду. Меня ждет работа.
– Ты хороший дядя. Ты мне нравишься.
– Ты мне тоже нравишься, детка, – улыбнулся Герман.
Особенно Пу нравились его зубы. Очень белые, она никогда не видела таких белых зубов.
– Я хочу выйти, – попросила Пу.
– Ох, Пу, нельзя. Тебе придется побыть здесь немного с Германом. Мы ведь можем быть с тобой друзьями. Лучшими приятелями. Ладно? А потом ты сможешь выйти и пойти играть, и все будет отлично. Все будут довольны. А Герман принесет тебе подарок. Я подарю тебе новую пони Притти, хорошо? Розовую. Или розового единорога, вроде того, что у тебя уже есть. Хорошо, детка?
– А можно мне попить?
– Конечно. А потом я расскажу тебе сказку.
Рассказывая, Питер Тиокол перескакивал с одного на другое.
Он чувствовал, что недоговаривает фраз, отвлекается на какие-то второстепенные детали, подыскивает какие-то метафоры, не добиваясь ясности.
– Гм, итак, гм, теория обезглавливания, как вы видите, основывается на ударе хирургического рода, нацеленном на правительственные бункеры, и если это произойдет, а мы все надеемся, что такого не случится, тогда в любом случае, гм…
Не помогали и лежащие перед ним записи. Он не мог выбраться из невразумительного бормотания вокруг теории обезглавливания.
У студентов были унылые, скучные лица. Одна из девушек жевала резинку, глядя на лампочки, парень сердито уставился в пространство, кто-то читал газету «Сан».
Да, это был не самый удачный день в аудитории 101 Балтиморского университета Джонса Хопкинса, где Питер Тиокол три раза в неделю читал лекции по теории стратегии для маленьких групп студентов последнего курса (большинство из них все равно собирались стать управляющими производств). Как же расшевелить этих чертовых студентов?
Просто заинтересуй их своим предметом, посоветовал один из новых коллег.
– Но он и так интересный, – ответил ему Питер. Он попытался сосредоточиться на проблеме, что давалось ему с трудом после неприятностей с Меган.
– Обезглавливание, конечно, берет свое начало от отсечения головы, что может парализовать все общество, как, например, во время Французской революции с применением, гм, гильотины…
– Доктор Тиокол!
Ах! Вопрос! Питер Тиокол так любил, когда кто-то из студентов задавал вопрос, потому что это хоть на несколько минут отвлекало его. Но сегодня даже вопросов не задавали.
– Да? – с готовностью откликнулся он, даже не видя спрашивающего.
– А перед окончанием нам вернут наши экзаменационные работы? – спросила симпатичная девица.
Питер вздохнул, представив себе кипы экзаменационных работ, потрепанные голубые тетрадки, испещренные неразборчивыми каракулями. Их стопка возвышалась у него дома на столике рядом с кроватью. Питер почитал некоторые работы и быстро потерял к ним интерес. Все они были такими скучными.
– Я проверил почти все работы, – соврал он. – Конечно, вы получите их перед выпуском. Но вдруг разразится ядерная война и выпуск будет отменен…
Кое-кто засмеялся его шутке, но немногие. Питер наклонился вперед, меняя позу. Она показалась ему удачной, ведь он так любил принимать различные позы перед Меган.
– Должна признать, что ты великий позер, – сказала ему как-то Меган Уайлдер, его бывшая жена. – Это твой второй великий талант после изобретения способов уничтожения мира.
Похоже, преподавательская работа стала новым этапом в его жизни, давая ему новое ощущение свободы, освобождение от гнета прошлого. Новый город, новые возможности, любимая дисциплина. Но оказалось, что он не очень интересен студентам, впрочем, как и они ему. Вот сидят они в аудитории и лица у них, как простые пятна. Они такие пассивные, а это выматывает больше всего. Питер приходил вечером домой таким усталым, что не мог ни думать, ни вспоминать.