Муж для серой птички (СИ) - Баскакова Нина. Страница 15

— Я ее случайно толкнула, — сказала она.

— Как можно человека толкнуть случайно? — с сомнением спросила Рода.

— Меня кто-то сзади толкнул. Всем же хотелось посмотреть, что там такое.

— И никто не заметил, что Мируша упала? — спросила Рода.

— А чего в этом такого? — невинно спросила Липа. — Ее все равно никто не любил.

— И не нравилась она никому! Ведьма ведь, — сказала Лила. — Даже воевода так говорил.

Борис после ее слов чуть не поперхнулся. Открыл глаза и посмотрел на трех девушек и Роду, которые сидели чуть в стороне от него и словно не замечали. Он поймал укоризненный взгляд Роды, что так и говорил о его вине в дурости девушек.

— Что стало с Мирушей? — спросил он. Ника испуганно прикрыла рот ладошкой.

— Не знаю. Сегодня такие страхи были…

— Где все это случилось? — тихо спросил он, но Ника почему-то испугалась. И другие прекратили разговоры. Посмотрели на них.

— Рядом с воротами. С правой стороны, где колокол, — ответила Ника.

— И никто из вас не пошел оказать ей помощь?

— Так она же улетела, — ответила Липа.

— Ее видели на метле. Она сделала круг над крепостью и полетела к уродам, — добавила Лила.

— Мне все это напоминает одну старую историю. Может знаешь ее, Борис? — спокойно сказала Рода. — «Айвенго» Вольтера Скотта. Когда один рыцарь поймал девушку и хотел от нее добиться любви. Она хотела прыгнуть с башни, в которой ее держал этот рыцарь. Потом когда был суд, ее судили как колдунью. Нашлись те, кто рассказал как она на метле вокруг башни облетела и назад в окошко залетела. Колдунья. А девушка пыталась всего лишь спастись от насильника.

— Ты эти сказки чернушкам рассказывай, — сказал Борис. Он допил чай, который показался горьким и ушел с кухни.

Было желание велеть открыть ворота и пойти ее искать. Только толку от этого не было. Выпал снег. Сколько прошло времени с того момента, когда ее столкнули? Почти сутки. Если она не погибла во время падения, то замерзла. Неприятное чувство поселилось в душе. Вина? Она ему не нравилась. Страшная и наглая. Он думал, что она может знать какие-то заговоры, чтоб расположить к себе людей. Обычно такие люди могли вызывать жалость или неприязнь, но при общение с ней приходило доверие. Для Бориса, который тяжело сходился с людьми, это все было колдовством. Вызывало настороженность.

Теперь Мируши больше не было. Весий, когда узнает, будет в бешенстве. И его обвинит. Но не может человек быть таким… А какой она была? Доброй? Бескорыстной? Веселой? Он попытался вспомнить хоть миг, когда видел бы ее грустной. Злой? Да. Бросающей вызов и не унывающей.

Неприятно получилось. Так не должно было быть. Стыдно, как когда он получал нагоняй от матери, за то, что травил младшего брата, который только и делал, что болел. Как же его это раньше бесило! А потом всегда бесила людская слабость. Только Мируша не была слабой. Она не просила жалости, была сильнее многих его знакомых. Но тогда чего он к ней так пристал? Да и думает так много? Забыть, как неприятность, поговорить с дурами и объяснить, что это преступление. Потом надо найти человека, который бы учил детей. Мируша была права. Ими нужно заниматься. Они об этом не думали, так уже выросло целое поколение неучей, диких до безобразия. Но все равно неприятно.

Он посмотрел на окна крепости и заметил, что в деловой комнате, где Весий обычно занимался счетами и расчетами, горел свет. Выругавшись, что этот неугомонный опять работает, вместо того, чтоб отдыхать, он пошел ругаться с Весием. Решив, что силком его отправит в кровать, если тот будет сопротивляться.

Когда Борис подошел к деловой комнате, то из-за двери почти не виднелось света. Лишь тонкая полоска светильника. Видимо князь головой ударился, чтоб вместо отдыха чего-то планировать. Он подергал ручку двери. Та оказалась запертой. Борис открыл дверь своим ключом. Свет шел от стола, но за ним никого не было. А вот на лавке сидела Мируша, в широкой рубашке, которая почти полностью открывала грудь. Волосы стояли дыбом, как у птицы хохолок. Она растеряно посмотрела на него, потом шмыгнула носом, вытерла его тыльной стороной руки и схватилась за одеяло, словно им защищаться собралась. Борис молча оглядел комнату. Кроме нее больше никого не было. Он прикрыл за собой дверь и прошел в комнату.

— Я только узнал, что тебя со стены кинули. Думал утром труп около стены поискать. А нахожу тебя здесь живой и невредимой.

— Синяки, ссадины и ребра болят. Живая, но невредимая, — ответила она.

— Вредимая, но живая!

— Это плохо? — спросила она, опять шмыгнув носом.

— Чего плачешь? — вместо ответа спросил Борис.

— А где причина радости? Все болит, есть хочу, а еще страшно. Знаешь как страшно жить дальше, зная, что кто-то может с лестницы столкнуть? Просто так. Потому что ты не нравишься. А я жить хочу. Всегда хотела, — прошептала она. Отвернувшись Мируша вытерла слезы.

— Я думал, что здесь Весий.

— Так и решила. Или ты подумал, что сюда кто-то забрался.

— Были такие мысли, — ответил Борис. Улыбнулся. — Ты как здесь оказалась?

— Весий в поле нашел. Побоялся, что меня прибьют вниз. Вот и закрыл здесь.

— Чтоб не прибили или чтоб не убежала?

— А куда бежать? Разве от себя убежишь? Там холод и снег. Была бы я колдуньей, то превратилась бы в ворону и улетела далеко-далеко.

— Думаешь, что вороны не бояться морозов и снега?

— Им прятаться легче и не надо жить среди людей. Не слушай меня сегодня. Я устала и расстроилась. Завтра лучше будет, — ответила она. Укуталась потеплее одеялом. — Или ты скажешь, что мне здесь не место? И надо идти искать угол? Я только дров подкинула. Тогда их надо затушить.

— Сиди, — он подошел к шкафу. Достал оттуда чайник. Налил воды. Из шкафа были вынута тарелка с сухарями, вяленым мясом и солеными огурцами. Он протянул ее Мируше. — Вниз не пойду. Там уже все спать легли.

— Спасибо, — забирая у него тарелку, сказала Мируша.

— Не реви. Наладится все.

— Знаю. Когда-нибудь все наладится. Рано или поздно. Если дождусь и раньше не помру.

— Мируша, ты меня пугаешь. Где моя знакомая ведьма, которой палец в рот не клади? Возвращайся. Без тебя скучно. И не надо в ворону превращаться. Оставайся собой, — доставая кружки и закидывая туда сухие яблоки, ответил он. Со стороны лавки раздался шорох. Он обернулся. Мируша выбралась из-под одеяла и, ступая босыми ногами по холодному полу, подошла к нему. Она шла немного согнувшись, морщась. Явно ей было больно. Рукой придерживая вырез рубашки, она остановилась почти вплотную к нему.

— Ну-ка нагнись. Ты высокий, а мне тянуться больно, — попросила она. Борис настороженно посмотрел на нее, но выполнил ее просьбу. Холодная ладонь легла на его лоб. — Жара нет, а такие слова говоришь. Может ты заболел или съел чего-то плохое?

— Мируша! — рявкнул он. Она улыбнулась и вернулась на свое место.

— Но правда странно от тебя такое слышать. Явно ведь заболел.

— Драниться будешь — уйду, — предупредил ее Борис.

— Так иди. Как я могу тебя держать? Ты вольная птица. Можешь летать, где угодно. Снегирь, с пятном на груди, — она тяжело вздохнула. Борису же показалось, что в комнате появилась Луиза.

— Не хандри. Мне не по себе становится.

Она не ответила. Молча хрустела сухарем, как мышь за печкой. Он разлил кипяток по кружкам и сел на скамейку рядом с лавкой. Мируша его словно не замечала. Задумалась о чем-то, а в глазах стояла грусть.

— Рука болит?

— Что?

— У тебя рука болит? — спросила его Мируша.

— Не сильно. Тебе чего сейчас моя рука сдалась?

— Ты молчишь. Терпеть будешь. Можешь проблемы не заметить.

— Уж поверь, что от заражения крови я бы уже помер, — хмыкнул Борис.

— А ты не помирай. Не надо это.

— Ты всегда такая странная?

— Я такая какая есть. Ты хмурый и серьезный, а я когда-то головой ударилась, поэтому рядом с тобой глупеть начинаю. И злить тебя, хотя не хочу, — ответила она. — Борис у нас есть где-нибудь койка? Ты ведь знаешь крепость.