Рузвельт (СИ) - \"Дилан Лост\". Страница 65

— Артур, — не выдержал он. — Один медвежонок нашептал мне, что у тебя намечается выпускной балл.

Даунтаун усмехнулся.

— Я бы не назвал это выпускным баллом. Аттестат мне выдали еще перед началом лета. Это просто вечер, который моя школа организует для старших классов и спонсоров.

— Спонсоров?

— Ну да, это крупные компании и лица, которые финансируют учебные заведения. Выделяют гранты и дают деньги на летние поездки в Италию.

— И на кой черт они это делают?

— В основном для того, чтобы их отпрыски могли нормально закончить школу, поступить в Лигу Плюща и добросовестно продолжать род именитых толстосумов.

— Твои предки, естественно, вписались в эту сомнительную авантюру? — предположила Кара.

— Вроде того. Приходится же как-то откупаться за пропуск всех родительских собраний.

— Тэдди, а твою школу кто финансирует? — задал вопрос Хайд.

Я призадумалась.

— Тюрьма для несовершеннолетних, клуб анонимных алкоголиков, либо «Уоллмарт». Все выпускники обычно заканчивают только там. Ну и, если это считается спонсированием, Чарли как-то раз починил колесико на кресле нашей библиотекарши.

— Значит, я вовремя свинтил из этого питомника.

— И я тоже, — поддакнула Кара.

Да, каким-то непостижимым образом оба моих лучших друга умудрились бросить школу и оставались этим фактом совершенно довольны.

Из кухни до нас донеслись приглушенные звуки вибрации телефона Кары.

— Сидеть! — рявкнул Хайд, когда подруга рефлекторно уже было поднялась со своего места.

Друзья сцепились яростными взглядами и ощетинились, как дворовые собаки перед дракой.

Используя эффект неожиданности, Кара все-таки вскочила и, перемахнув через спинку дивана, со всех ног побежала на кухню, где все еще жужжал телефон. Сунув мне венок из ромашек, Хайд кинулся за ней со скоростью профессионального квотербека первого звена.

— Что случилось? — спросил Артур.

Снова степень его недоумения насчет происходящего в нашем доме побил все рекорды.

— У Кары ломка. Она уже целых пятьдесят шесть часов подряд не переписывалась со своим бывшим-гавнюком Шоном. Хайд курирует ее курс реабилитации.

— Звони в полицию, Тэдди!!! Она укусила меня! — натуженно прохрипел друг из кухни.

Я надела венок на голову, пока все цветы окончательно не завяли.

— А у тебя как дела?

— Я скучал по тебе, — признался Артур.

— Прошло от силы полтора дня! — из меня вырвалось какое-то нездоровое хихиканье.

— Я всегда скучаю по тебе, Рузвельт. Даже моргать больно от осознания того, что ты потеряешься из вида на целую секунду.

Мы с Артуром сидели на ковре около выводка котят. Не выдержав, я на четвереньках подобралась ближе к нему и поцеловала в щеку. Но попав в плен его невероятных глаз, уже не смогла отодвинуться обратно.

Артур осторожно провел пальцем по ромашке, торчащей из венка, затем по поему виску и крылу носа. Я тем временем сосредоточилась на его взгляде. Дуга бровей Артура была какой-то особенно идеальной. Ограда кедрового леса его глаз, где таится какая-то древняя, непостижимая магия.

— Моргнул, — заметила я.

— Черт, — рассмеялся он. — Не знал, что мы играем в гляделки.

— Я всегда играю с тобой, Даунтаун. Поэтому тебе стоит быть начеку.

Улыбка Артура застыла. Его рука легла на заднюю сторону моей шеи.

Он трудно дышал. Я и сама еле справлялась с такой обыденной вещью, как воздух.

Он приближал меня ближе к себе. И еще…

Он так смотрел на меня. Никто никогда так не смотрел. С долей первобытной дикости разъедая мою кожу.

— Я хочу… — склонившись к моему уху прошептал он.

— Что?

Тут с заднего двора донеслись тоненькие визги. Это пищал Хайд, убегающий от Кары, вооружившейся садовым шлангом.

Мы с Артуром весело переглянулись.

— Я хочу позадавать тебе вопросы, Рузвельт, — он поцеловал меня в щеку и придвинулся поближе ко мне.

— Ну валяй.

— Как вы познакомились с Карой?

— В школе. — ответила я.

— А поподробней?

— Ну, Кара была из тех, кто называет всех сучками, громко разговаривает и дерется чуть ли не каждую перемену. Однажды за ланчем она вырвала у Джулии Санчез клок волос и выбросила его ей же в суп.

— За что?

— Джулия сплетничала, что у Кары хламидии. А у Кары, на самом деле, была часотка.

— И как вас свела жизнь?

— Это был седьмой класс. Такое время, когда самооценка зависит даже от того, какого цвета у тебя ширинка на джинсах. Моя ширинка, например, еле застегивалась, потому что я была огромной, как воздушный шар. Меня дразнили самые последние отбросы общества. И даже наш уборщик. После какого-то урока физкультуры я забилась плакать в раздевалку. Кара пришла, чтобы выкрасть у кого-то из сумочки тампон и наткнулась на меня, захлёбывающуюся в слезах.

— И что она сделала?

— По идее, она должна была втоптать меня в такую грязь, что после уроков я бы пошла жить в собачью конуру. Но она проверила, нет ли у меня случайно тампона, а потом приказала прекратить реветь.

— Так просто?

— Нет. Она сказала мне не плакать, потому что я красивая. Она сказала мне, что я самая красивая девушка. Самая красивая «в этой поганой школе с кучной недоразвитых кусков дерьма», если быть точной, — усмехнулась я. — Конечно, она соврала мне. И я это прекрасно понимала. Но она стала первым человеком, который сказал мне, что я красивая. Отцы и брат — они же мужчины, они не знают, как разговаривать с девочкой-подростом. А мне было это нужно. Нужно было услышать, что я красивая, понимаешь?

— И что, это все? С тех пор вы закадычные подругами?

— Нет, она тогда не хотела дружить со мной. Она вообще ни с кем не хотела дружить. Волк-одиночка. Я бегала за ней хвостиком, носила ей кексы, блестки для век и даже составила ее менструальный календарик, чтобы знать, когда ей в следующий раз понадобятся тампоны.

— Менструальный календарик? Да ты сталкерша!

Я пожала плечами.

— Он был с наклейками «Тотали Спайс»

— Тэдди! — Артур рассмеялся.

— Мне нужно было ее заполучить.

— Зачем?

— За тем, что она была добра ко мне. А в Мидтауне доброту приходится собирать по крупицам и хранить ее у себя в сердце в самые темные времена, чтобы не утонуть в этом болоте окончательно. Каре всю жизнь талдычили, что она неудачница и ничего не стоит. Никто никогда не любил ее, но она все равно была добра ко мне. А я знала, что полюблю ее всем сердцем и всегда буду хорошо к ней относиться, поэтому я гонялась за ней, пока она не сдалась. Пока она не пришла в этот дом и не стала его частью.

— Ты — чудо, Тэдди.

Я улыбнулась.

— Почему Теодор Рузвельт, а не Джим Картер? — спросила я, желая побольше узнать про имя, которым Даунтаун вечно меня называет.

— Шутишь? Картер был идиотом! — воскликнул Артур. — Он однажды оставил коды от ядерного оружия в пиджаке и сдал его в химчистку.

— Правда?

— Не знаю. Источник не проверен.

Непоседа Фрэнки Джонас вывалился из лежанки и, тоскливо пища, вслепую пытался найти свою маму. Я очень аккуратно положила его обратно к Тони.

Вот этим мы по очереди и занимаемся целыми днями. Следим, чтобы никто из котят не уполз в темный угол и не провалился в одну из многочисленных дыр в половицах. А еще держим Джека подальше от гостиной.

Он любитель посмотреть всякие триллеры, боевики и ужастики с расчленёнкой. После такого легко заработать психологическую травму. Как-то раз я целый день провела вместе с ним перед телеком, а потом ещё целую неделю видела сны про то, как отстреливаюсь от бандитов, сидя в окопе.

Артур наблюдал, как я осторожно поглаживаю пальцем одного из братьев Джонасов, прижимающегося к Тони.

— Я последнее время часто думаю про детские приюты. Про обездоленного ребенка по имени Тэдди, которому так нелегко пришлось. Как ты это пережила? — спросил Даунтаун.

— На всех работающих там зверюг и ужасную еду мне было наплевать. Все дело в маме. Первое время я очень скучала по ней. Все спрашивала у сиделок, где она, когда она придет, почему она отдала меня. Помню, когда мне сказали, что мне можно будет с ней увидеться. Она должна была забрать меня на пару дней к себе домой. Я была на седьмом небе. На следующий день встала раньше всех, переделала все дела и выбежала на крыльцо. Пропустила завтрак, обед и ужин. Я все сидела и ждала ее. Ждала на холодных ступеньках до самого отбоя, пока ко мне не спустилась няня и не сказала, что пора идти ложиться спать. Я прочитала тогда все в ее жалостливом взгляде — это конец. Мама за мной больше не вернется.