Осторожно: злая инквизиция! (СИ) - Ясная Яна. Страница 51

Невесомые атлас и кружево заскользили по коже, эффектно подчеркивая виды…

Соколов смотрел насупленно, исподлобья.

И я не выдержала. Осела на диван и заржала со всхрюкиваниями, с подвываниями, с попытками удержать всхлипы, заранее обреченными на провал.

Макс смотрел сурово. Очень сурово. Сурово-пресурово. Ровно до тех пор, пока уголки губ у него не начали подрагивать от смеха. Через секунду мы катались по постели, обнявшись и изнемогая от хохота.

А еще через несколько — целовались как чокнутые, как умалишенные, как изнуренные путники в пустыне, дорвавшиеся до воды.

В какой-то момент Макс, стиснув мое лицо ладонями, замер, нависая сверху, и, глядя в упор, вдруг спросил:

— Скажи, почему я до сих пор не выбросил тебя в окно?

— Статья сто пятая УК РФ! — охотно предположила я в ответ, выгибаясь под ним и прижимаясь к его напряженному паху промежностью.

— А, точно, — обреченно «вспомнил» Макс и потянулся к тумбочке, пошарил и нащупал бумажник.

Раскрыв его, достал презерватив — который «ходил» с ним в магазин и, соответственно, избежал общения с одной целеустремленной, но неосторожной ведьмой.

Хитрый. Предусмотрительный. Гад!

— Еще раз так сделаешь, — крутнул в пальцах блестящий пакетик Макс и с угрозой в голосе продолжил: — Срок за попытку магически одурить инквизитора — от полутора до пяти!

Пф-ф-ф! Очень-очень страшно! Если бы он сказал «И спим раздельно» — я б еще задумалась.

А так… ну кто ж меня за такую безделицу посадит? Я ж памятник!

— Я просто представляю эту картину: зал суда, заседание, с одной стороны обвинитель, с другой защитник, я на скамье подсудимых, и ты, пылая праведным гневом, вводишь своих коллег в суть дела. «Я спал с ведьмой, а она испортила мои презервативы!», — оплетя Макса руками за шею, фантазировала я на заданную тему.

Тихий стон инквизитора был мне ответом.

И поцелуи, быстрые и голодные, по шее. И руки, жадно стиснувшие грудь.

Нет, его точно стоило подпоить — хотя бы ради этого темного пламени в глазах, с которым он смотрел на меня сейчас. Аморальным и порочным.

И сейчас, когда его рот оставлял на мне отметины засосов, я была счастлива пить с ним из этой чаши. Потому что мне, чтобы оседлать безумие, искусственной дури не нужно — своей полно.

Мы переплелись телами, и мужские руки стиснули мои ребра так, что, кажется, вот-вот возьмут на излом и, сделай я выдох, — вряд ли сумею совершить вдох, но зачем мне сейчас какой-то воздух?

И тягучие, плавные движения члена во мне лишают разума и воли.

Я теряюсь, забываю, кто я и где. И единственное, чего мне хочется, — чтоб продолжалось, длилось это удовольствие.

— Чертова, — хриплый голос Макса ласкает слух, и влажная спина сгибается дугой, — ведьма, — и позвоночник распрямляется под моими руками, как пружина, скольжение члена внутрь меня выносит мысли прочь, а те, что остаются, сосредоточены вокруг него и секса.

Я тебя хочу.

Я тебя люблю.

Дай мне немедленно еще больше этого упоительного, чистого наслаждения!

И, когда он перекатился на спину, прерывая движения, я была опасно близка к убийству.

Но мужчина, на бедрах которого я теперь сидела, лишь бесстыдно ухмыльнулся и… проявил золотистую бляху орденского медальона.

И я со смешком-всхлипом ткнулась ему в грудь: злопамятный! Вредный!

Идеальный.

Поза «женщина сверху» — это почти танцы. Латинские ритмы, только каждое движение — вокруг удовольствия, своего и чужого. И я изгибаю спину и «танцую» на нем, и в голове восхитительно пусто, а между ног — восхитительно горячо.

А следующее, что я сделала… я и сама не знаю, чего больше было в этом решении, — желания дать ему защиту, детского хвастливого «смотри, как я могу» или же жажды реабилитироваться как ведьме в собственных глазах после дурацкого провала.

Но я наклонилась к Максу и положила обе свои ладони поверх медальона.

Танцующие движения стали поступательными, туда-сюда: ведьме, раскрывающей инквизиторские печати и вливающей в них свою силу, нужна концентрация, ей не до выкрутасов.

Далеко не каждая ведьма способна на подобное.

Особенно в такой ситуации.

С таким… отвлекающим фактором.

И сила полилась — ровный насыщенный поток, — и удерживать одновременно и его, и ритм, было новым, изысканным удовольствием.

И, изнывая от близости кульминации, сжимая все мышцы в тугой комок в жажде приблизить оргазм, я без слов кричала ему: «Смотри же, смотри, как я хороша!»

На этой мысли и застала меня разрядка, ослепительная, как ветвистая белая молния.

Смотри на меня! Только смотри на меня!

— Ты живая? — хрипло уточнил Макс и подгреб меня к себе.

Вопрос был актуальным, но с ответом я пока не определилась: такой магической опустошенности я не испытывала никогда, и поди разбери, что в моем кисельном теле — остаточная дрожь оргазма, а что — слабость из-за отдачи магических сил.

Я шевельнулась и постаралась уложить свою щеку на Максовой груди поудобнее.

— Свердлова, — позвал он.

— М?

— Свердлова, я не спрашиваю, есть ли у тебя совесть… Ты мне просто скажи: ты вообще представляешь, что это такое?

— А как же, — пробормотала я, чувствуя, как проваливаюсь в бездонную дрему. — Приперся тут ко мне один инквизитор. Всякого хлама бесполезного натащил. И совести тоже — с избытком…

Я зевнула, не разжимая зубов, поцеловала случившийся рядом плоский мужской сосок и наконец-то уснула.

Максово «Предупреждать же надо!» прошло по краю сознания. Впрочем, я бы и в бодрствующем состоянии большего внимания этой реплике не уделила бы. 

Максим

 Ксю давно спала, свободолюбиво отпихнув меня на край кровати (жарко!), но при этом весьма собственнически ухватив за руку (жара жарой, а инквизиторы должны лежать там, где им ведьмой место определено!). Я же не мог заснуть, хоть и знал — надо. Но тяжесть, навалившаяся на меня вместе с полной завязкой медальона, не давала. Ее нужно было просто переждать. Вот я и ждал.

Орденский медальон — штука самонаполняющаяся. Тянет и тянет себе силу из окружающей среды, создавая запас для носителя.

Объем, который печати способны накопить, от естественной энергоструктуры носителя и зависит (а она, в свою очередь, зависит от целого букета факторов, от врожденной предрасположенности до физической формы).

У меня, к примеру, запас побольше, у того же Кирюхи — поменьше.

Расход резерва надо контролировать — чтобы не остаться в критической ситуации с голым задом и без прикрытия товарищей.

В штатной ситуации естественным считается, когда текущий запас составляет примерно две трети от общего объема накопителя.

У меня в последнее время плескалась примерно треть — тоже приемлемо, но нижняя граница. Но для выездов это нормально: слишком много расходов постоянно.

Максимум, который артефакт способен накопить, даже если не пользоваться его ресурсами вообще, это где-то девять десятых всего объема, плюс-минус. На этом и остановится, колеблясь в незначительных пределах, расходуя небольшой процент накопленного на поддержание печатей, тут же восполняя потраченное и опять расходуя…

А так, чтобы медальон был заполнен под завязку, — это не слишком часто происходит. В основном, в периоды штатного обслуживания у артефакторов Ордена. Ну или, как сейчас, если кто-то отдаст от своей силы…

Ощущение не сказать чтобы приятное.

Впервые в жизни я кончал в тот момент, пока сверху на меня наваливалась гранитная плита.

Впечатления, конечно, незабываемые, но не уверен, что хочу их повторить.

Хотя…

Я взглянул на разметавшуюся по постели Ксю. Сил не было даже на то, чтобы покачать головой.

Все же немного пугает, что такая мощь — в руках у… у Ксюши. Которая по жизни руководствуется принципом: «Сегодня мне в левую пятку стрельнуло так».

Хрен угадаешь, чего ждать — то ли потравит, то ли оторвет от сердца запас силы…