Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна. Страница 2

Иннокентий обмяк и обрел дар речи:

— Так то туман какой, наш-то туман все на месте стоит, а этот ходит, будто высматривает что-то, будто живой он, туман этот. Идет на меня, ближе всё, ближе, ближе…

Казимир разогнулся, потянулся, хрустнув затекшими руками, зевнул и уже без всяких эмоций продолжил:

— Ну и что? Это ж ведь туман просто. Даже если ближе подойдет, воздух — и только.

— Нет, в этом воздухе что-то было… — медленно проговорил Иннокентий, втайне надеясь, что Казимир скажет, что там, в тумане быть ничего не могло, кроме ветра. Чтобы окончательно успокоиться, Иннокентию достаточно было простого этого предложения.

— Ну и что, что было? Тут и там, и за горой, и в Низинах, везде что-нибудь да есть. Что ж теперь? Всех пугаться? Наоборот, то оно и славно, что везде-то в мире что-то есть, а значит, ты не один. Ты представь, ну, как ты один остался… Во-от, это-то страшней всего.

Иннокентий замолчал, решив больше ни слова не говорить Казимиру, обидно было, что этот старый дурак мало того, украл его, как курёнка несмышленого, со спины, без боя, а теперь еще и потешается над ним. Стыдно было за себя быть таким нюней. Однако, любопытство взяло верх:

— А что там? Что в тумане?

— Шишиги.

— Шишиги? Что это, шишиги?

— Да ничто, воздух поплотнее чем обычно.

— А зачем пришли?

— Ну даешь, ты, когда в своей деревне сидишь, а по главной дороге через всю деревню путник чешет, ты что ж делать будешь? В окно выглянешь да навстречу ему сходишь, посмотришь, что он такое. Так и они. Мы по их землям топаем, они смотрят, что да как, люди, звери ли. Хороши ли, разбойники ли. Интересуются.

— А если разбойники, то что?

— Золото покажут, смехом бабьим заманят, да в прореху-то водную и завлекут. А там поминай как звали.

Иннокентий снова начал дрожать.

— Да не дрожи ты, ты мал еще, дурного в жизни не успел наделать, ты им без надобности. Меня… Меня могут. Да только я черт старый, бывалый. Спать ложись, завтра поутру пойдем, так солнце до середины неба не доберется, а мы уж в деревне будем.

Казимир подошел к Иннокентию и впервые за три дня их знакомства развязал ему руки и скинул петлю с шеи. Больше сторожить Иннокентия было не надо, малец славно напугался, никуда не уйдет.

— Да вот еще, — укладываясь, сказал Казимир. — Коли утром встанешь, а меня нет, беги быстро, только так, чтоб солнце глаза слепило, прямо ему навстречу.

— А почему тебя утром нет?

— Шишиги ж, приходили, по мою душу, стало быть.

— Так давай дежурить, по полночи не спать…

Но Казимир уже примостился на боку и храпел. Хитрый старый лис знал, что хорошенько напугал мальца, и тот будет до утра сидеть, не сомкнув глаз, защищая своего врага Казимира, как родного. И не ошибся.

Всю ночь Иннокентий крутил да вертел в голове то, что видел. Что за шишиги. Почему зарычал Казимир. Ну с ним-то было более-менее все понятно, со страху рык привиделся, а так, потроха урчали, голодные ж идут который день. А красный свет — да кто его знает, привиделось. Чепуха с голодухи перед глазами кривляется. А вот шишиги! Эти твари не давали покоя уму.

Зачем надо кому-то путников завлекать да топить, на всех ли болотах живут шишиги. А главное, какие они? Иннокентию представились образы, завернутые в саваны, плавно летящие по воздуху… И тут он вскочил, поняв, что за раздумьями заснул, сморил его чертов сон. Солнце уже поднималось над топью, кобыла старика стояла рядом, а вот самого старика не было…

«Беги быстро», — вспомнились Иннокентию слова Казимира. Еще минуту он постоял, думая, надо ли брать с собой лошадь в побег, и вдруг помчался, крича и размахивая руками, не разбирая, куда ступают ноги, совершенно забыв об осторожности, не боясь пропасть в трясине.

Сильный удар в ухо сшиб его с ног. Мир пропал, вместо него поплыли перед глазами картины пляшущих девок на праздник первого снопа. «Вот они, шишиги!» — приходя понемногу в себя, думал Иннокентий. Догадку подтверждало ощущение, что его куда-то волокут, ухватив за правую ногу. Он попытался напоследок хотя бы глянуть, какие они, шишиги, но боль в голове была настолько сильна, что он не смог и глаз открыть, только застонал.

— Ну, пришел в себя что ли? — раздался сверху голос Казимира.

Еще через секунду Иннокентий приоткрыл один глаз и увидел своего пленителя. Вид тот имел самый злобный и недовольный, вдобавок штаны его были как-то недвусмысленно мокры, а желтая парчовая накидка изгажена чем-то нехорошим.

— Я только проснулся, в кусты отошел, расслабился… Гляжу ты через лес чешешь, как мельница руками машешь, того гляди взлетишь, надо было ловить. Вот помчался тебя ловить руками, а все остальное в штаны поймал, будь ты, мерзкий сморчок, неладен! — немного погодя, уже со смехом, объяснил Казимир.

Иннокентий хотел было объяснить, как он всю ночь не спал, как караулил, как сморил под утро его сон, как он проснулся и решил, что Казимира забрали шишиги, и как побежал скорее от того места, где ходила нечистая, но вместо всего этого только представил себя оруще-бегущего на болотах и сначала тихонько засмеялся, делая вид, что покашливает, но смех разбирал изнутри, раздвигая ребра, и он не смог удержаться и загоготал во весь голос. Старая ворона в мокрых штанах забасил рядом.

Иннокентий смеялся до боли в животе, поглядывая на Казимира и чувствуя, что этот старик, разодетый как княжна на выданье, чем-то нравился ему, чем — непонятно, но как будто они стали ближе.

— А ты, дядь, тот еще за***нец, оказывается, — сквозь смех проговорил Иннокентий.

— А ты б себя видел, — утирая слезы смеха отозвался Казимир.

Немного погодя, отсмеявшись, они продолжили свой поход.

— А как придем в деревню, что там будем делать, — спросил окончательно расслабившийся Иннокентий.

Теперь он шел рядом с Казимиром, и старик вернул ему его меч. Какое-то теплое чувство родилось в груди Иннокентия по отношению к старшему товарищу. Уж и не таким подлым казался его поступок. А как иначе? В том и сила старого воина, что не все надо кровью добывать, ум на то и дан человеку, и смекалка для того и есть, чтобы меньше крови пролить. Кому нужна кровь? Это ему, молодому, виделись сражения, а мудрая старость жизни бережет.

— Да дело у меня там, малой. Дело есть, понимаешь, обещал я им кой-чего.

— А когда дело сделаешь, куда пойдем?

— Куда пойдем? — задумчиво протянул Казимир. — Ох, малой, мало ли мест на земле, куда пойти. Тебе-то что за дело. Идешь и иди. Дела они разные ж бывают.

— Но ведь ты военный, ты ж биться с врагами пойдешь?

— А что ж, и с врагами биться пойду.

— Возьми и меня с собой! — Иннокентий забежал вперед старика, являя себя во всей красе. — Мне страсть охота и мир повидать, и военному делу научиться. А ты человек опытный. Возьми меня в ученики!

Казимир как-то грустно ухмыльнулся:

— Отчего не взять. Можно взять.

По всему стало видно, гложет Казимира какая-то тоска. Иннокентий не стал расспрашивать, пока ноги шли, голова его путалась в мыслях о том, как будут они со стариком биться с врагами, как научит его всему вояка, как однажды он, Иннокентий, похоронит его с почестями у дороги, поставив на могилу огромный валун, как вернется к матушке истинным героем, как расскажет Лее, как ему повезло встретить опытного воина, и какой могучий да умный сам он стал теперь.

Незаметно за дорогой вышли они к деревне.

Старый корчмарь встретил Казимира как давнего друга, хлопая того по плечу. Они обменялись хитрыми взглядами.

— Он? — спросил корчмарь.

Казимир кивнул.

Все вошли в дом. Стол для них был уже накрыт. Дымящаяся похлебка в глиняных горшочках, два кувшина молока, баранья нога…

Иннокентию было приятно, что его новый друг такой важный человек, которого везде принимают как своего. Это придавало весу и самому юноше.

— Сходи, малец, скажи Аксинье, чтоб хлеба дала и вина…

Иннокентий направился к низкозадой хозяйке.

Корчмарь разместился на лавке рядом с Казимиром.