Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна. Страница 31

Холод меж тем уже не просто хватал за позвоночник, он тряс Георгия за плечи, заставляя челюсть отстукивать какой-то монотонный ритм.

— Мамочка, — тоненько и заунывно завыл Георгий и, как бы прислушиваясь к ответу от матери, которая вот-вот подскажет, что делать, застыл.

Через мгновение он начал отчаянно срывать с себя одежду. Спасительная мысль пришла ему в голову, то ли мама действительно помогла ему из небытия сейчас, то ли просто он вспомнил детские байки, однако теперь он точно знал, что нужно делать: скинуть с себя все и надеть снова, но задом-наперед. И двигаться к цели спиной, чтобы каждый шаг в нужном направлении казался уходом от того места, к которому стремишься.

— Ну что, чертяка, — нервно хохотал корчмарь немного погодя, прижимаясь всем телом к дороге, пытаясь ее обнять, как дорогую подругу. — Съел?

Глава 4

— А вдруг все это сон? — подумал Георгий.

— Что сон? — спросил его рядом тихий мягкий голос.

— Ну всё это, всё это вокруг. Как будто я никуда и не ходил. Потому что всё как-то чудно это. Отошел от дороги — заблудился. Потом вдруг вышел на дорогу. Это неправильно. В жизни так не бывает…

— О-о, в жизни и не так бывает, — усмехнулся собеседник.

— Нет, в жизни все чётко, размеренно, по правилам. Ну, бывают сбои, конечно, куда без них. Но только их всех объяснить можно. Ну вот, к примеру, снился мне сон. Пошел я к куму за солью, поворачиваю за угол его дома значит, и вдруг — я во дворце! Вот так в жизни не бывает.

— Ну, почему не бывает? С тобой просто не бывало, Гога. А вот как бывает. Вот ты во дворец поехал, допустим. Вот сел ты в экипаж и сидишь. И даже вот заснул. А проснулся — во дворце уже. Ну так что? Ты ж никуда не шел, не плыл, ты спал просто. Заснул дома, проснулся во дворце. Вон как бывает, то же самое, что ты и к куму ходил. Только ты вышел из дверей дома, а попал — во дворец.

— Нет-нет, — запротестовал корчмарь. — Вовсе нет, экипаж-то ехал!

— Это, Гога, экипаж ехал, а ты, Гога, спал… Выходит, что, Гога? Ты во сне силой мысли переместился из дома во дворец. А потом, чтобы не сойти с ума, сам себе выдумал экипаж. Из-за таких вот дураков, Гога, никто больше в чудеса не верит. Вот происходит чудо, а такие придурки, как ты, подменяют чудо ложными воспоминаниями. Как будто был экипаж, который куда-то ехал. Ничего этого не было! Не было этого! Вы тупые идиоты, которые придумали объяснения всему. Вот вы придумали эти дурацкие объяснения, а потом что? А потом стали ныть, мол, чудес не хватает. Тьфу на вас!

— Так, стоп, а ты-то кто? — завертел головой корчмарь.

— Ну ты ж умный, придумай какое-нибудь объяснение…

— Да-а, тут сложнее будет.

— Да, — охотно съязвил собеседник. — Экипажем не отделаешься.

— Ну, значит, это — сон, и мне нужно проснуться, — неуверенно сказал корчмарь.

— Ну, попробуй! — голос невидимого провокатора становился все громче и злее.

— И попробую! — крикнул корчмарь, стараясь вложить в эту фразу всю свою уверенность, чувствуя, что отчаивается.

— И попробуй! Попробуй! — голос отдалялся и звучал все глуше.

Корчмарь попытался встать. Однако, тут же почувствовал, что его придавила к земле неведомая сила, и он не может дернуть ни рукой, ни ногой, не хватает сил повернуть даже голову.

Он попытался позвать на помощь, однако, и это было невозможно. Вместо своего голоса, которым он собирался крикнуть уверенное «Аксинья! Поди сюда», корчмарь услышал какое-то то ли хрипение, то ли скрип, какое-то вялое нечленораздельное бульканье.

Георгия прошибло холодным потом, даже оглядеться стало невозможно: глаза не открывались. Зато вместо этого открылась какая-то новая удивительная возможность: он мог видеть себя со стороны. В это же мгновение он увидел свое распростёртое тело среди нескончаемой тьмы, выхваченное слабым лучом света, как на картинах старых живописцев. Корчмарь смотрел на своё тело, мозг работал чётко, он всё осознавал, всё понимал, но, в этом и был ужас положения, не собирался ничего предпринимать для того, чтобы исправить ситуацию. Сознание Георгия смотрело на беспомощную оболочку, совершенно не понимая или отказываясь понимать, что это тело и есть Георгий. Напротив, глупое сознание было уверено, что то, что лежит в темноте, вообще не имеет к нему никакого отношения и, следовательно, спасать и дёргать его не стоит вовсе.

И всё казалось прекрасным этому сознанию, все было так, как и должно быть, всё, кроме одного: кто-то постоянно тормошил его, требуя спасти это тело, кто-то напуганный. Этот кто-то кричал: «Скорее! Скорее! Время уходит!»

— Какое время? — спрашивало сознание в пустоту, совершенно не понимая, о чем идёт речь. — Что такое время?

— Моё время! Моё! — истерично кричала пустота.

— Да кто ты? Ведь нет никого? Только я…

— Как ты задолбало, — ощетинилась пустота. — Ну почему ты так уверено, что никого нет, ничего нет. Вот я же есть.

— Да кто ты-то?

— Георгий!

— А что ты такое, Георгий?

— Тело, видишь, лежит? Это я!

— Но ведь тело просто лежит, и оно неподвижно, а ты болтаешь без умолку, как это ты лежишь и не можешь ничего и тебя надо спасать, и ты же верещишь у меня под боком?

— Ну значит тело не я, но я тот, кто живет в теле.

— Ну так ты и без тела, я смотрю, нормально можешь существовать. Чего ты тогда беспокоишься о нём?

— Не могу я без тела!

— Как это не можешь. А сейчас вот это что?

— Ну, значит могу! Но не могу, отстань ты от меня, тело спасай!

— Какое тело?

— Да вон лежит, балда!

— Где?

— Да вот же!

— А смотри-ка фокус. Я закрываю глаза и… Где лежит тело?

— Отдай тело, с. ка! Где оно? Куда ты его дел? — завизжала пустота.

— А пожалуйста, — обиделось сознание и уставилось в другую сторону, где была совсем другая картина: в лесу весело шутили и болтали несколько человек.

Корчмарь проснулся на своей постели, резко подскочив, пот струями стекал по его спине.

— Аксинья! — кинулся он искать свою давнюю боевую подругу. — Аксинья!

Он застал её барахтающейся и сучащей ногами под потолком. Сначала ему показалось, будто она моет колесо, на котором для освещения зала держались свечи, но в тот же момент, поняв, что происходит, он кинулся ей под ноги, обхватив и приподнимая грузное воняющее испражнениями тело.

Через некоторое время, кухарка стала приходит в себя, моргая глазами и начиная узнавать то, что было вокруг неё.

— Вернулся, родненький! — слабо улыбнулась она. — Зачем же ты ушел с этим в чёрном капюшоне.

— Никуда я не уходил. Ты бредишь, — ласково сказал Георгий, меняя ей нагревшуюся повязку на лбу.

— Я только одного не понял, вроде бы все правильно и все хорошо, но что такое мы вместе, ну так, чтобы сообща сделали-то? — спросил Богдан у Ярослава, когда они остались вдвоем.

— Я, Богдан, тоже об этом думаю. Если верить Миролюбу, мы должны научиться всей бандой одолевать зло там какое или врагов. Ну я так понимаю: к примеру, Матильда ветром дует, ты сверху камень откуда ни возьми на врага кидаешь, я солнцем палю… Ну там всё такое. И нам бы тренироваться вроде как надо для этого… И вроде Веня сейчас и сказал, что это вот тренировка была… Я, однако, в толк не возьму, как это нам поможет-то?

— То-то и оно, Ярушка, мы просто делали, что говорит Веня…

— Ну вот тут, братец, у меня всё в голове ясно: какой бы бандой мы ни были бы, а кто-то верховодить должен. И по сути Веня у нас самый образованный, не то, что мы-то. Значит, тут у меня всё гладко выходит. Веня и про то, как вести сражение, наверное, в книгах-то читал, говорят, в книгах даже про то, чего не существует есть, а это и подавно. И вот в деле этом мы все Вене подчинялись, дисциплина, стало быть, у нас есть. А какой из всего этого толк, вот это я понять не могу.

— Интересно, а что другие об этом думают? Сейчас мы всех соберём и все обсудим!

— Погоди, Богдан, тут теперь не всё так просто. Раньше мы каждый сам по себе были, а теперь у нас начальник есть. Тут через него действовать надо, понимаешь? Раньше у нас был бардак, Богдан, и все мы были вольны творить, что угодно. А теперь у нас порядок, и чтобы собрание, к примеру, созвать, надо сначала пойти к главному и испросить позволения…