Снова три мушкетера - Харин Николай. Страница 4

После этого он повернулся к сопровождавшим его мушкетерам и сказал:

— Господа, я покидаю вас по приказанию его высокопреосвященства и назначаю на время моего отсутствия начальником дозора господина Ле Бреттона. Когда закончите обход, возвращайтесь в лагерь и передайте, что я скоро вернусь.

— В первую очередь мы известим господ Портоса и Арамиса, — ответил один из мушкетеров.

— А также господина Атоса, — добавил второй, недобро поглядывая на Ла Удиньера.

— Не беспокойтесь, господа, — отвечал тот с натянутой улыбкой, поспешно вскакивая на лошадь. — Господин д'Артаньян, конечно же, скоро вернется в расположение роты. В конце концов, все мы солдаты и находимся на войне — я тоже лишь исполняю приказ.

Д'Артаньян, который уже сидел на своей лошади, дал ей шпоры, и Ла Удиньер поспешил последовать его примеру, проклиная в душе мушкетеров роты де Тревиля, а гасконцев в особенности.

Кардинал, который в этот поздний час бодрствовал перед разложенной на столе картой при скудном свете нескольких свечей, приподнял голову. Дежурный офицер доложил ему, что господин д'Артаньян прибыл по его приказанию.

Кардинал велел ввести к нему этого человека, которого, как мы уже говорили, уважал за ум и гордый нрав, одновременно ощущая болезненное желание разделаться с ним раз и навсегда, и откинулся на спинку резного кресла, барабаня сухими пальцами по расстеленной карте.

Войдя, д'Артаньян отвесил почтительный, но лишенный всякого подобострастия поклон.

— Здравствуйте, господин д'Артаньян. Как вы себя чувствуете в новом качестве? Кажется, лейтенантский мундир вам к лицу, — проговорил Ришелье.

— Я счастлив засвидетельствовать свое почтение и благодарность вашему высокопреосвященству.

— Полно, господин д'Артаньян. Я вызвал вас вовсе не для того, чтобы напоминать вам об оказанном покровительстве. Хотя… вы и впрямь довольно… молоды для вашего чина… И дерзки не по годам…

— В чем заключается моя дерзость, ваша светлость?

— Вам хорошо известно — в чем, — раздельно произнес Ришелье, делая одновременно жест, означающий, что он не собирается продолжать эту тему. Идет война, господин д'Артаньян. И мне кажется, не подобает такому храбрецу, как вы, проводить время, сражаясь с женщинами, тем более имея на своей стороне численное превосходство, — продолжал кардинал, намекая на казнь миледи, совершенную мушкетерами.

Д'Артаньян молчал, понимая, что Ришелье не ждет ответа.

— Я хочу дать вам шанс отличиться, господин д'Артаньян, — продолжал между тем кардинал. — И не просто отличиться, а, быть может, решить в течение нескольких часов судьбу Ла-Рошели и закончить эту затянувшуюся осаду.

Молодой человек вскинул голову, и глаза его загорелись. Это не укрылось от Ришелье. «Он и впрямь еще очень молод», — подумал кардинал.

Однако это мимолетное наблюдение никоим образом не сказалось на его замыслах. Его высокопреосвященство был холодным и расчетливым игроком. В его шахматной комбинации д'Артаньяну отводилась роль проходной пешки.

— Я весь к услугам вашей светлости, — порывисто произнес д'Артаньян.

Справедливости ради не умолчим о том, что наш гасконец почел за лучшее выказать в этих обстоятельствах свое рвение перед Ришелье, что, впрочем, ему удалось без труда.

— Дело заключается в следующем, — сказал кардинал, приветливым жестом приглашая нашего героя подойти к столу и склоняясь над картой. — Как вам, несомненно, известно, любезный господин д'Артаньян, в осажденном городе начинается голод и рано или поздно Ла-Рошель капитулирует. Однако есть целый ряд соображений стратегического и политического характера, продолжал Ришелье, легко усмехнувшись, — в силу которых было бы лучше, если бы сдача произошла как можно раньше. Гугеноты до сих пор ждут помощи от Бэкингема — в этом заключается их единственная надежда. Нашим парламентерам, сообщившим о смерти герцога, они не верят, принимая это за военную хитрость с нашей стороны.

Презрительная усмешка снова искривила тонкие губы Ришелье. Побарабанив пальцами по карте, кардинал продолжал:

— Господа ларошельцы упрямы, как все еретики; они поверят только своему единоверцу.

Ришелье остро взглянул на д'Артаньяна.

— Вы, случайно, не протестант, господин д'Артаньян?

— Мой отец и моя матушка добрые католики, ваше высокопреосвященство, и воспитали меня в католической вере.

— Это прекрасно, сударь. Но для блага Франции вам придется совершить отступничество, впрочем, я надеюсь, непродолжительное. Не беспокойтесь, господин д'Артаньян, — добавил Ришелье, заметив, что гасконец собирается что-то сказать, — я отпущу вам это невольное прегрешение.

Кардинал снова улыбнулся.

— Ваше высокопреосвященство, могу ли я спросить?

— Спрашивайте, господин д'Артаньян.

— Судя по всему, мне уготована роль лазутчика?

Ришелье слегка нахмурил брови, и это не скрылось от нашего гасконца.

— Я бы назвал это иначе, сударь. Вам просто надо открыть глаза осажденным на истинное положение вещей.

— Я понимаю это, ваше высокопреосвященство. Но для того, чтобы мне поверили, я должен буду сыграть чужую роль.

— Я всегда не сомневался в том, что вы чрезвычайно сообразительны, господин д'Артаньян.

Желая показать, что принимает похвалу как должное, наш гасконец поклонился, но и в этот раз в его поклоне не было и тени подобострастия, которое так часто приходилось наблюдать кардиналу в склонявших перед ним голову людях.

— Вы преобразитесь в моряка, судно которого пострадало от шторма у английских берегов и было ветром отнесено к Ла-Рошели. Знакомы ли вы с морским делом?

— По правде говоря, слабо, ваше высокопреосвященство.

— Тогда придется вам остаться тем, кто вы есть на самом деле, гасконским дворянином. Вы ведь родом из Тарба, не правда ли?

— Вы прекрасно осведомлены, ваше высокопреосвященство.

— Я принимаю участие в судьбе тех, к кому хорошо отношусь, любезный господин д'Артаньян, — ответил Ришелье с тонкой усмешкой. — А кроме того мне хорошо служат. Итак, я продолжаю. Вы будете гасконским дворянином-гугенотом, нашедшим в Англии или Фландрии приют среди своих единоверцев. Ваше судно, направлявшееся из Портсмута в один из испанских портов — это я оставляю на ваше усмотрение, — бурей отнесло к ларошельским берегам. Вы расскажете о том, что произошло в Лондоне, как и о том, что флот, стоявший в Портсмутской гавани под всеми парусами, не выйдет в море.

— Что я должен сделать потом, ваше высокопреосвященство?

— Потом комендант Ла-Рошели сдаст город, и вы беспрепятственно присоединитесь к своей роте.

— Я хотел спросить ваше высокопреосвященство о моих действиях на тот случай, если комендант не сдаст город немедленно, а будет колебаться или заподозрит что-либо. Должен ли я предпринять попытку вернуться в лагерь сразу же по исполнении приказа?

— Думаю, что это было бы чересчур опасно, господин д'Артаньян. Вы должны избегать неоправданного риска — вас могут заметить при попытке вернуться назад и убить. Храбрецы дороги королю.

Д'Артаньян снова поклонился.

— Если у вас больше нет ко мне вопросов, господин д'Артаньян, лейтенант Малэ проводит вас, и все детали операции вы обговорите с ним, сказал кардинал, намереваясь вызвать офицера. — Да, чуть не забыл — вам нет нужды рапортовать своему командиру де Тревилю, я сам предупредил его, добавил Ришелье с напускной небрежностью.

Последнее было в духе его высокопреосвященства, который любил подчеркнуть при случае, как мало заботит его капитан королевских мушкетеров и как низко он его ставит.

Д'Артаньян хорошо понял истинные чувства кардинала и нисколько не был обманут его небрежным тоном.

— Одно уточнение, ваше высокопреосвященство, — проговорил гасконец, гордо тряхнув головой. — Если меня опознают — мое имя войдет в историю Франции. Я буду первым лейтенантом королевских мушкетеров, которого как шпиона повесят без суда.

С этими словами д'Артаньян поклонился и вышел.

Кардинал еще долго стоял, неподвижно глядя на закрывшиеся за молодым человеком темные створки дверей. Затем он вернулся к неотложным делам.