Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович. Страница 33

В карете несколько раз отрубался. Атли чувствовала себя лучше, но тоже клевала носом. Ссадины на щеках ее не слишком волновали. Наконец, она нагло закинула ноги на сиденье и умостила голову на моих коленях, умиротворенно сомкнув веки. Боевое возбуждение схлынуло за два часа допросов, начался откат.

Я крутил в голове образ эльфа, трогал неглубокую ранку от пули и пытался в деталях представить трубку, из которой он чуть меня не застрелил. Вспышка выстрела с купой искр высветила ее на один страшный, пугающий миг. В руках эльфа был прообраз старинного земного пистоля с раструбом и, очевидно, кремневым замком, поскольку выстрел прозвучал почти тотчас, как пистоль был выхвачен. Никаких узоров, фитюлек, завитушек на трубке. Она была грубо кованной, стальной, несомненно, снаряженной черным порохом, поскольку я учуял запах серы. Чертов порох, при массовом внедрении он изменит расклад сил на континенте — изменит в корне! Это меня пугало, ибо, как уже говорил, я не помню, как изготавливать порох. Вернее, знаю примерно, что для дымного пороха используют серу, толченый древесный уголь и, кажется, селитру, но пропорции! И где взять серу? А селитру? Кажется, в средневековье ее добывали, соскребая со стен хлевов, ибо селитра образуется из мочи скота, позднее додумались использовать человеческую мочу в промышленных масштабах, делая селитряные ямы. Эту селитру уже конкретно использовали под военные нужды… Ладушки-воробушки, как говорит Шутейник, мне проще найти местных алхимиков, или каких-то еще ученых и, дав шаблон — порох-сера-селитра, усадить за разработку точных пропорций чудо-порошка. И сразу начать испытания в стрельбе, пояснив, что порох не только для красивых искр служит… Обкатаем технологию сперва в маленьких трубках, затем — побольше, и, в конце концов, найдя точную пропорцию всех трех ингредиентов, перейдем к отливке простейших пушек, ибо сложные мне не по зубам, я не инженер и не дружу с сопроматом. А пушки — это те штуковины, что способны остановить кавалерию Степи и завоевательный порыв Ренквиста. Насчет мушкетов и пистолей — сомневаюсь, что осилю конструкцию, самое сложное там — замок, воспламеняющий порох. Разве что удастся поймать Хвата с пистолем, и на основе его конструкции внедрить кремневый замок.

Дело за малым — найти хоть каких-то ученых. Этим я займусь завтра вечером. Сразу же после посещения всех крупных питейных заведений Норатора и прояснения судьбы Бантруо Рейла. А Баккарал Бай, дюк дюков, милостиво назначивший мне на завтра свидание — пусть подождет господина архканцлера, потоскует. И Анира Най — девушка-огонь — тоже.

Гостиница называлась «Кружка пива». Ну куда еще мог бы привезти нас Шутейник, как не в заведение, что обещает обильную выпивку? Гостиница была сравнительно чистая, а баня, которую срочно для нас растопили — показалась мне даром небес. Хозяин, узнавший меня, лично принес ужин, к которому мы с Атли едва притронулись. Охраняли мою светлейшую особу восемь Алых. С таким количеством профессиональных солдат я мог бы выдержать в «Кружке пива» долгую осаду.

Потом мы с Атли перешли в комнату, улеглись вдвоем на сравнительно чистые простыни и… почти мгновенно отключились.

Мы спали, тесно прижавшись друг к другу. Голыми. Смутно помню, что мои руки порывались исследовать разные части ее тела, так же, как и ее руки исследовали мои, но наш научный порыв истощился на полпути, так мы и уснули, не закончив своих изысканий, утомленные тяжелым днем. Я — охватив сокровенные половинки пониже ее спины, она — легко сомкнув пальцы вокруг… хм, пусть это будет мое правое запястье. Кстати, рытвин и прочего на ее половинках не было.

Я, конечно, сознательно проспал назначенное мне время аудиенции у дюка всех дюков, оттрубив на толстозадой подушке часов двенадцать, не меньше. Где-то на периферии сна визгливо, но далеко, все еще далеко, кричали Стражи: «Где же он? Где он? Где-где-где? Отдай душу! Отдай душу!». У меня сложилось впечатление, что они ищут меня вслепую, вынюхивают, как назгулы. И с каждой ночью, с каждым моим засыпанием круг поиска будет сужаться, пока меня не схватят, и силой не выдернут из тела Арана Торнхелла…

Разбудили меня вопли какого-то мальчишки:

— «Громобой»! Бесплатный «Громобой»! Всем хватит! Налетай! Бесплатно! Бесплатно! По одному в руки!

При слове «Бесплатно» смутное беспокойство зашевелилось в груди, но я все еще не мог сообразить, почему это слово отзывается тревогой. После разгрома «Моей империи» в Нораторе остались две газеты — «Громобой» и «Южный рассвет».

— Налетай! Бесплатно! Архканцлер — негодяй и самозванец!

Тут я вскочил. Сонливость исчезла. Лихорадочно начал одеваться. Атли сладко потянулась, показав из-под одеяла маленькие груди торчком, глянула на меня зеленым глазом, и снова забылась во сне.

Мальчишка продолжал рекламировать бесплатный выпуск «Громобоя». На улице вдруг раздался голос Шутейника:

— А ну поди сюда, щегол!

— Дяденька, оставьте… — взвизгнул мальчишка. И через миг: — Убери руки, хогг вонючий, морда драная!

Звук оплеухи.

— С собой, все с собой забрать!

— Ой! Ой! Да чего ты бьешься…

— Кусаться решил? Кусаться, соплюган паршивый?

Раздались звуки ударов. Я кинулся к окну, но, пока отворял, Шутейник и разносчик газет уже исчезли с улицы. Только кучка зевак с листками «Громобоя» толпилась у дверей «Кружки пива». Кое-кто успел заметить меня и узнать, но я не стал раскланиваться и изображать демократа перед выборами, захлопнул окно и глубоко — очень глубоко — вздохнул.

В дверь постучали.

— Мастер Волк!

Я откинул засов. Шутейник втащил в комнату бедно одетого паренька в деревянных башмаках, заляпанных навозом. Через плечо парня была перекинута холщовая сумка, отягощенная сотней или более газет. Гаврош, блин! С налитым ухом, куда пришелся удар моего гаера.

Шутейник рывком бросил паренька на середину комнаты, наподдал под тощий зад и протянул мне измятую газету:

— Читайте, мастер Волк! Быстро работают, мерзавцы… очень быстро. Двое суток, нашей газеты нет, а у них…

«Громобой» был отпечатан на одном листке. Лицевую часть его занимала уродливая карикатура, в которой я с трудом опознал себя — Аран Торнхелл был грузен, плешив, и подвинут в годах лет на двадцать. «Я» скалился беззубым ртом, прижимал к себе какую-то едва одетую селянку, а ногой попирал изуродованный труп, очевидно, ее мужа. В руке моем красовался меч, с меча, разумеется, стекали кровавые капли. На другой стороне газеты крупным шрифтом было набрано:

«Кто такой Аран Торнхелл? Мерзавец, растливший не одну крестянку, издающий мерзкие звуки своим брюхом, беззубый урод, косоглазый и плешивый, присыпанный вонючей паршой подонок? Да будет известно всему честному люду Норатора, что Торнхелл, ставший нашим архканцлером, САМОЗВАНЕЦ! Да, САМОЗВАНЕЦ! Он жалкий актер, вшивый фигляр, помойный шут, ничтожный мерзавец, нанятый негодяями для претворения в жизнь их черных планов! А истинный Торнхелл был убит и труп его утоплен в болоте! И теперь в Варлойне восседает самозванец. И чего же он хочет? Утопить в крови весь Санкструм, отобрать наши богатства, сделать так, чтобы люди Норатора голодали! Вот чего хочет этот негодяй, растлитель, подонок и убийца! Не верьте ему! Не верьте ни единому его слову! Добрые горожане Норатора, объединимся против самовластия подлого архканцлера!»

И все. Больше текста не было. Статью явно сочиняли в приступе слепой ненависти. Тугой узел, собравшийся было в груди, сам собой распустился. Я расхохотался, искренне, честно, открыто. Дурачье, ну куда вам со мной состязаться! Черный пиар так, в лоб, не делается… По крайней мере, тут, в Санкструме, где привыкли верить печатному слову.

Атли присела на кровати, и я передал ей газету.

— Их нужно убить! — вскрикнула дочь Сандера, внимательно прочитав то, что можно было бы с великой натяжкой назвать передовицей.

— Закрыть! — поддержал мой гаер. — Закрыть газету, а потом всех убить!

— Ну зачем же… — сказал я, ощущая в теле необычную легкость. — Пусть пишут. Мы их… переиграем. Уже переиграли.