Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович. Страница 34

Мальчишка сжался в углу, под глазом его алела ссадина. Я улыбнулся ему и подтолкнул к дверям.

— Ступайте, мой друг, ступайте и раздайте все газеты людям, хоггам и кому там еще их нужно раздать… Архканцлер, Аран Торнхелл, разрешает…

Он ошеломленно переводил взгляд с меня на сумку. Мысленно сравнивал с карикатурой, и испытывал при этом, как говорят, разрыв шаблона. Я улыбался, и все зубы были у меня на месте, и парши не было и кровавого меча, а возраст — на двадцать лет меньше, нрав — самый дружелюбный. Я просто чувствовал, как под его низким прыщавым лбом происходит мыслительная работа, он мучительно сравнивал и понимал: кто-то врет. И, кажется, врет — его газета. И так же — точно таким образом, прореагируют все горожане — и те, кто читал «Мою империю» с моим же портретом, и те, кто сегодня увидит архканцлера на улицах Норатора. И когда я восстановлю выпуск «Моей империи», доверия к «Громобою» у горожан уже не будет, сколько бы бесплатных выпусков с глупостями не было отпечатано.

И всякий раз идиотизм пасквилей будет наталкиваться на мои реальные поступки.

Постоянно.

Когда разносчик выскочил за дверь, я пояснил эти простейшие вещи Шутейнику и Атли. И закончил так:

— А сейчас, Шутейник, мы начнем представление… Ну ладно, после завтрака начнем… Помнишь, о чем говорил тебе вчера? Обойти все главные трактиры и питейные заведения Норатора…

Глава 19-20

Глава девятнадцатая

Естественно, обойти — это я сказал образно, на самом деле, я вознамерился объехать сегодня главные и самые популярные заведения столицы. Работа тяжелая, долгая, нудная, но вполне выполнимая и сулящая неплохой барыш.

Атли, узнав, чем я намерен заняться, обиженно надула губы — ну совершенно как подросток, но я сказал, что планирую поработать сегодня на ее благо — чтобы собрать деньги для выплаты дани.

— Работа и деньги — прежде всего! — подколол ее, без всякой, впрочем, улыбки.

Она размышляла над моими словами, пока мы втроем наскоро уничтожали завтрак — не отравленный, но приготовленный скверным кулинаром (овощи перетушены, мясо не дожарено, а прожарка «rare» не совсем то, чего я хочу, пребывая в мире, где не изобретены антибиотики). Пиво было старое, но я с отвращением проглотил полкружки, чтобы градусы прибавили резвости, ибо после вчерашних приключений ныло все тело. Если я буду продолжать носиться в таком же ритме — надолго меня не хватит, подхвачу какую-нибудь простуду, потом — осложнения в виде пневмонии, и — ага.

Атли отставила пустую кружку на шаткий столик.

— Завтра вечером — на берегу Оргумина! — сказала непререкаемо. Шутейник чуть слышно чирикнул.

Отчаяние порождает смелость. Я был в отчаянии — а потому смел. Я даже снова подколол Атли:

— Я велю поставить навес и принести лучшей пищи. Музыкантов и танцовщиц пригласим?

— Только попробуй пригласить танцовщиц, серый волк! Нет уж, я все сделаю сама! У нас женщины не уступают мужчинам… почти не уступают!

Мысленно я подарил ей улыбку. Женщины… всегда остаются женщинами, и рассматривают понравившегося мужчину, как свою неделимую собственность. Впрочем, это нехитрое откровение.

— Ты отправишься в Варлойн вместе с гвардейцами, Атли.

— Ар-р! Я поеду сама! Ты только дай только мне лошадь… Нет, не давай — я сама заберу ее у любого из твоих гвардейцев!

— Пока я тут архканцлер, а ты — моя гостья. Слушайся меня. Я не хочу, чтобы с тобой по дороге случилось какое-то несчастье. Ты понимаешь, к чему я клоню. Ты поедешь с Алыми, и не нужно перечить.

Удивительно, но она послушалась без скандала, хотя и фыркнула при этом. Ей нравилось меня слушаться, не всегда — но тогда, когда я проявлял отеческую заботу. Папаша Сандер был, по видимому, не слишком чутким родителем, и воспитывал свою дочь в спартанском духе, так что она инстинктивно тянулась к жестким, но заботливым мужчинам. Узнать бы, сколько у Сандера детей, и кто самый опасный, хотя я, кажется, знаю, кто…

Атли убыла, настояв на том, чтобы ехать в седле, а не в одной из трех карет, привезенных из Варлойна Алыми. На меня она оглянулась лишь раз, губы были сложены в недовольном изгибе.

Я перевел дух. В небе плыли серые комки туч. В душе бродили противоречивые чувства. Шутейник стоял рядом, бросал неодобрительные взгляды на толпу зевак у гостиницы.

Итак, спустя несколько суток после обретения мандата, я пережил четыре покушения, получил вызов на дуэль и начал достаточно плодотворно работать. Сколько еще проработаю — не важно. Важно — что я занят нужным делом.

Улыбнемся зевакам, помашем им рукой. О, прекрасная реакция: удивление, кто-то несмело кланяется… Еще улыбка: ба, да у аркханцлера все зубы на месте! И совсем он не кровожадный. Все. Конец представления. Теперь работа.

Хозяин «Кружки пива» держал перед собой «Громобой» и медленно водил пальцем по строчкам, толстые губы его шевелились. На стойке рядом с ним лежала подгоревшая буханка серого хлеба, и служка кромсал ее ножиком размером с матросский тесак, прорезая в кухонной доске рытвины.

Хозяин увидел меня, и воровато спрятал газету под стойку. Явно не ожидал, что я вернусь в гостиницу. Взгляд не отрывался от моего лица, ощупывал — искал следы парши, язв, и печати порока, затем спешно опустился.

— Господин архканцлер!..

Я отечески похлопал его по плечу. Затем, перегнувшись через стойку, выудил его руку под локоть и пожал дрожащую ладонь.

— Как здоровье ваше и домочадцев ваших?

Разрыв шаблона раз.

— А… о… — промолвил хозяин.

Я отпустил ладонь и наставил палец в грудь держателя «Кружки пива»:

— Я хочу сделать вас богатым человеком!

Разрыв шаблона номер два. Я вбивал в него информационно-эмоциональные шаблоны, не требуя ответов. Классический представитель «Канадской фирмы», только я на самом деле намеревался продать хороший товар — и недорого! Но сначала о вещи более важной. Я сказал задушевно:

— Слыхали, что я хочу снизить подушный налог вполовину? На следующей неделе ожидайте указ… Если, конечно, фракции Коронного совета не помешают… А если будут мешать — думаю, мне придется обратится к людям Норатора, к лучшим людям вроде вас.

— О… о… о… — Он оглянулся кругом, цыкнул на служку, и, когда тот сбежал, попытался выдавить что-то связное, но так и не сумел, и снова прогудел — «О… о… о…».

Мои слова проняли его до самых печенок, щеки пошли красными пятнами, он мотал головой, как тюлень. Взгляд теперь не отрывался от моего лица. И целая гамма переживаний отражалась в этом взгляде. Я приобрел союзника — верного, ярого, фанатичного. О, эти волшебные слова о снижении налогов, ласкающие слух любого бизнесмена, да что там — любого обывателя! И плевать, что Торнхелл возможный самозванец. Ну самозванец, и что? Он ведь радеет о народном благе!

Владелец «Кружки пива» стукнул в грудь кулаком, на манер здоровающегося Тарзана.

— О! П… помогу, мгу… я… Дайте… сигнал! Соберу народ со всего квартала, оружие у нас имеется!

Я рассчитывал именно на такой ответ. Теперь у меня была своя армия, готовая идти за мной в огонь и в воду за очень четкую и простую вещь — за снижение налогового бремени.

— Расскажите всем, кому можете, о будущем снижении налогов и о том, что мне могут помешать, — сказал я. — Оружие пусть будет наготове. Я позову вас, если потребуется… Ждите сигнала в газете «Моя империя». Если все пройдет удачно — я опубликую там указ о снижении подушного налога, если же мне помешают — воззвание к выступлению против фракций Коронного совета. Помните: в Санкструме высшая власть — архканцлер, а не Коронный совет, состоящий из подлецов и негодяев!

Он снова начал отвешивать кивки, истово бить себя в грудь кулаком. Снижение налогов — это вам не «Авада кедавра», это, наверное, самое мощное из всех известных политических заклятий во всех обитаемых мирах, где только существует денежное обращение.

Я выждал паузу, затем, оглянувшись, сказал тихо, но со значением: