Сущий дьявол - Хармон Данелла. Страница 52

Быстрее, черт возьми!

Теперь он уже бежал. Он вынужден был бежать, потому что тот человек — это был он сам.

С верхней палубы донесся шум, перешедший в дикий рев. Деймон сразу понял: это сотни заключенных спускались к нему по лестнице, а их предводительница — его мать.

Они приближались к нему и вопили, словно дикари. «О Боже, пусть я сгорю раньше, чем они меня схватят!»

Мать схватила своими ледяными пальцами его пылающую руку.

— Деймон! Деймон, это я, Гвинет!

«Нет, нет, ты не Гвинет, ты — моя мать. Быстрее охвати меня, пламя, быстрее сожги меня! Я ужасный, я недостойный! Я не заслуживаю того, чтобы жить после всего, что увидел в этом плавучем аду! Прости меня, о Господи, я пытался им помочь! Да, Питер, я знаю, что мои доводы ошибочны. Все случилось потому, что я ненавижу флот. Сейчас я понимаю, что не прав, и если я выживу, то сделаю все как положено. Клянусь тебе, только убери ее от меня…»

— Деймон!

Снова ощутив ледяное прикосновение к своему запястью, он с криком ужаса оттолкнул ее. И попытался содрать с головы бинты. Однако было слишком поздно — он снова оказался в своей каюте, и заключенные, повалив его на пол, стали пинать его ногами, дергать за волосы, колотить головой о стену… Беги, Гвинет!.. А затем какой-то непонятный шум и свист, он проносится через черный тоннель — и оказывается в Морнингхолд-Эбби, на огромной кровати шестнадцатого века. Здесь темно, сюда являются духи, сюда идет мать. Он слышит, как скрипит и открывается дверь. «Ты скверный мальчишка, Деймон!»

Это она, ОНА!

И вдруг все исчезло.

Мертвая тишина. И ничего не видно. Абсолютно ничего. Звенящая тишина. И жар.

Он лежал, по-прежнему обливаясь потом. И слышал собственное дыхание — тяжелое, надрывное. И еще он слышал стук капель дождя по стеклу, по камням, по деревьям.

«Я проснулся. Это явь. И — о Господи! — я в Морнингхолле».

Деймон сделал попытку открыть глаза, но ничего не увидел — кругом была темнота.

Он в ужасе задрожал. И почувствовал, как пылает его голова. Почувствовал тупую боль в затылке.

Он лежит в спальне.

Лежит в темноте.

Один.

Нет, не один. Здесь находился кто-то еще, он слышал чье-то дыхание, чувствовал, как кто-то осторожно гладит его по плечу и говорит, что все будет хорошо, что он, Деймон, в безопасности и что за ним будут ухаживать. Мягкие волосы щекочут его подбородок, и он чувствует едва уловимый аромат.

Сердце его стало давать сбои, как это обычно случалось перед приступом. Он не знал, кто склонился над ним, не верил долетающим до него словам, не знал, что с ним собираются делать.

Женский голос звучал совсем рядом. Он ощущал чье-то горячее дыхание.

— Деймон!

Только бы унялась эта дрожь во всем теле.

— Деймон, все будет в порядке. Это я, Гвинет. Ты слышишь меня?

Гвинет? Гвинет — это кто?

Рука снова гладит его по плечу. И он ощущает запах персиков.

Леди Гвинет Эванс Симмз.

Словно что-то взорвалось в его груди — Деймон тотчас же вспомнил все. Ужасная правда заключалась в том, что он действительно лежал в Морнингхолл-Эбби, а леди Гвинет Эванс Симмз находилась рядом и была свидетельницей его слабости, его беспомощности, его безумия.

Он с трудом зашевелил пересохшими губами, и из его горла вырвался хриплый шепот:

— Леди Симмз?

— Да, это я, Деймон. Я, Гвинет.

Гвинет. Она низко склонилась над ним, она подобралась совсем близко к его душе… Деймона охватила паника.

— Ты… выжила? — прошептал он.

— Да. Редли выбросил меня за борт.

— Скажи мне… что ты… не ранена. Я так боялся, что они и тебя… так боялся.

— Со мной все в полном порядке, Деймон. Успокойся. Я хочу, чтобы ты отдыхал и не думал о том, что произошло.

— Мы никогда не закончим… то, что начали.

— Мы закончим, милорд. Когда вам станет лучше.

Однако Гвинет прекрасно понимала, что в нем еще гнездится болезнь — в каждой клеточке его тела. Болезнь очень серьезная, опасная.

— Мне… не станет лучше, — прошептал Деймон.

— Не говори так.

— Это правда…

Он чувствовал прикосновения ее рук, чувствовал биение своего сердца и молил Бога о том, чтобы Гвинет не ушла. Он хотел, чтобы она прижала его к своему прохладному телу и держала в своих объятиях — просто держала, потому что он умирает и ему страшно.

— И не думай, что я собираюсь покинуть тебя после всего, что произошло.

Руки Гвинет обвили его шею, и это объятие, такое сладостное, повергло Деймона в панику.

Еще никто его так не обнимал. Никто.

Он замер, боясь шевельнуться. Сердце его бешено колотилось, словно пыталось вырваться из груди. И к горлу подступила тошнота. Но вскоре Деймон понял, что сердце его успокаивается, а дыхание восстанавливается. Понял, что Гвинет по-прежнему обнимает его, словно защищая своими объятиями.

Приступ миновал. Он назревал, надвигался, но Деймон устоял.

Боже милосердный!

Он чуть расслабился. Может, это не так уж плохо, когда тебя обнимают?

— Меня сильно избили, — прошептал он, и эти слова прозвучали скорее как вопрос, а не как утверждение.

— Да, Деймон, очень сильно.

— Но насколько сильно?

— Пока не ясно.

— Но я хочу знать сейчас.

— Потерпи, потом…

Он надул губы, словно ребенок, у которого забрали игрушку. И с силой сжал ее пальцы.

— Ты делаешь мне больно, Деймон.

Деймон тут же ослабил хватку, однако не решился выпустить руку Гвинет, боясь, что она уйдет, — ведь у нее не было причин оставаться с ним. Более того, он не мог понять, почему она сейчас рядом. И как долго она здесь? Но в любом случае он не хотел оставаться один. Он нуждался в ней. И хотел, чтобы она была рядом, но не смел сказать ей об этом. Как не смел сказать и о том, что ему приятны ее объятия…

— Прости, — прошептал Деймон, уткнувшись в подушку. — Я не хотел сделать тебе больно.

— Я знаю. А теперь отдыхай. И поправляйся.

За окном тихонько накрапывал дождь. Деймон чувствовал запах влажной земли, чувствовал и запах женщины, сидящей с ним рядом. Интересно, знает ли она о том, что ему нравится, когда его обнимают? Знает ли она, что он нуждается в ней? Интересно, сирень все еще цветет? И что бы она сделала, если бы он тогда, в ее саду, и в самом деле отломил ветку и протянул ей? И Деймон вдруг от всей души пожалел о том, что не сделал этого.

Интересно, догадывается ли она, что он любит ее?

Деймон порадовался, что на глазах у него повязка и она сейчас не видит его глаза, ибо в них стояли слезы.

Над ухом снова раздался голос Гвинет:

— Ты не хочешь пить?

Он кивнул, не решаясь заговорить, потому что горло его сдавил спазм.

Гвинет осторожно высвободила свою руку.

Деймон услышал бульканье жидкости, шуршание юбки и стук графина о стол. А затем ощутил на губах прохладное стекло стакана. Гвинет чуть приподняла его голову, но и этого оказалось достаточно, чтобы он почувствовал позывы тошноты. Должно быть, они раскроили ему череп в десятке мест, подумал Деймон и пожалел, что под рукой нет справочника Петерсона и он не может прочитать статью о травмах черепа.

— Очень болит голова, — проговорил он слабым голосом.

— Это не удивительно. Выпей, Деймон. Прошу тебя. Она — не Петерсон. Она ничего ему не расскажет. Слишком слабый, чтобы сердиться, Деймон вздохнул, признавая свое поражение. Он покорно раскрыл рот. В стакане оказалось вино, разбавленное водой, — Прохладное, сладковатое и очень вкусное. Деймон сделал глоток и почувствовал, как напиток тяжело осел в желудке. Какое-то время ему казалось, что его вырвет.

— Ты что-то добавила в вино? — пробормотал он.

— Да. Настойку опия. Чтобы ты заснул.

Деймон был слишком слаб, чтобы протестовать. К тому же он не возражал против сна, если она останется с ним и мать не будет преследовать его в кошмарах. Деймон сделал еще глоток и прислушался к шуму дождя за окном. Затем прислушался к ровному дыханию Гвинет и успокоился.