Убежденный холостяк - Хармон Данелла. Страница 28
А если она все же согласится, ему придется указать на явные преимущества, которые дает ей его болезнь. Ха-ха-ха. Смех — это лучший способ встречать неприятности, которые подкидывает жизнь, не так ли?
«Представьте себе, Челси. Если у вас когда-нибудь закончатся средства, вы сможете выставлять меня напоказ и брать за это деньги. Я будто наяву слышу, как люди восклицают: „Смотрите! Это знаменитый лорд Эндрю де Монфор. Он придумал летательный аппарат, но тот рухнул. Потом создал возбудитель. Этот изобретатель — сумасшедший в прямом смысле слова! Смотрите, на него надели ошейник, он живет в клетке и воет точно так же, как собака его жены!“
Эндрю так разозлился от этих мыслей, что кусок свиного пирога встал у него поперек горла. Аппетит совсем пропал, и он отодвинул тарелку.
Челси снова проверила, есть ли у него температура.
— Я здоров.
— Тогда, наверное, дело в горошке.
— Простите?
Она грустно усмехнулась.
— Только не говорите, что никогда не слышали о проклятии. О том, как человек, за которого я должна была выйти замуж, поперхнулся горошиной и умер. И вот опять такая же ситуация. Я принесла вам горошек, и вы, очевидно, решили, что пришел ваш последний час.
— Мадам, уверяю вас, я терпеть не могу горох, поэтому поперхнуться им я могу только в одном случае: если вы насильно запихнете его мне в глотку.
— Я не буду ничего насильно впихивать в больного. Тем более то, что он терпеть не может. — Челси забрала поднос. Она мгновенно почувствовала, что настроение Эндрю изменилось, и перешла на деловой тон: — Полагаю, мне пора ехать. Вам надо поспать, а мне подумать.
— Да, пора.
«Пожалуйста, не уезжайте. Я не хочу оставаться наедине со своими мыслями и страхом. Вы нужны мне. Пожалуйста, не уезжайте!» Однако Эндрю не решился произнести это вслух. Судорожно вцепившись в одеяло, он молча смотрел в окно и вел внутреннюю борьбу с самим собой — борьбу, в которой, кажется, никогда не будет победителя.
Челси озадачило его поведение. Она обратила внимание на то, что его взгляд устремлен на окно, туда, где ему стало плохо. Он выглядел чрезвычайно сильным. Чрезвычайно привлекательным. И чрезвычайно одиноким.
Его что-то мучило, и девушка ощущала, что он борется с чем-то внутри, и чувствовала, что он нуждается в ней, причем очень сильно. Она знала: люди, привыкшие к одиночеству, редко сознают, что им необходим собеседник, и, естественно, никогда не говорят об этом. Она знала это слишком хорошо — почти все свое детство она провела в одиночестве.
Словно догадавшись о ее мыслях, Эндрю повернулся к Челси. Его глаза метали молнии, губы были плотно сжаты. Секунду он смотрел на девушку, а потом уставился в погасши камин.
— Кажется, вы собирались уезжать, — пробормотал он.
Челси хотела дотронуться до его руки, но не решилась, остановленная взглядом Эндрю.
— Уходите, — процедил он сквозь стиснутые зубы и головой указал на дверь. — Уходите, забирайте поднос и наслаждайтесь своим ужином где-нибудь в другом месте, чтобы не портить себе аппетит моим унылым видом.
— Эндрю, а вам не хочется поговорить?
— Нет. Мне хочется, чтобы вы ушли. Поскорее.
— Что я такого сделала?
— Ничего. Просто мне нужно о многом подумать, ясно? — Он отбросил одеяло. — Хотя будет лучше, если вы ляжете здесь, а в другое место пойду я.
Челси схватила его за руку:
— Нет, вы останетесь.
Девушка уперлась рукой ему в грудь. Под тонкой тканью сорочки она ощутила тепло его тела, почувствовала, как бьется его сердце. Эндрю посмотрел на ее руку, однако она не убрала ее, подняла голову и отважно встретила его тяжелый взгляд.
— Из нас двоих плохо чувствуете себя вы. Поэтому здесь останетесь вы, а я пойду в другую комнату.
Эндрю долго смотрел ей в глаза, прежде чем отвернуться.
— Хорошо.
Челси с неохотой убрала руку с его груди.
— Оставить вам чай?
— Нет. Мне вообще ничего не надо оставлять, только мое плохое настроение.
— Не исключено, что ваше плохое настроение исчезнет, если вы о нем поговорите. Вы почувствуете себя лучше, если поделитесь своими проблемами.
Эндрю горько рассмеялся.
— Я — возможно, а вы нет. Поэтому оставим эту тему. Спокойной ночи, Челсиана. Доброго вам сна.
Челси молча смотрела на него, обиженная его резкостью. Эндрю повернул голову, и снова его взгляд уперся в окно. Что же он скрывает? Почему так упорно отказывается открыться ей? Челси очень хотелось помочь ему, только она не знала как.
Вздохнув, она взяла поднос с остатками ужина. Эндрю продолжал смотреть в окно, теребя одеяло. Царившая в комнате тишина буквально давила на уши. Напряжение стало невыносимым. «Что ж, отлично». Если ему нравится наслаждаться плохим настроением в одиночестве, пусть. Она не будет усложнять и без того непростую ситуацию и навязывать ему свою заботу, когда он не скрывает желания остаться одному.
«Мужчины! Они невыносимы!»
— Тогда спокойной ночи, Эндрю. Надеюсь, что к утру улучшится и ваш аппетит, и ваше настроение.
Гордо вскинув голову, Челси направилась к двери, ожидая, что он окликнет ее, смягчится, расскажет о своих проблемах. Если человек ложится спать сердитым, сон не приносит пользы. Она знала, что Эндрю нуждается в ней, хотя и не хочет признаться себе в этом. Однако он так и не окликнул ее и позволил выйти в коридор. Челси закрыла за собой дверь и прошла в другую комнату.
Она долго не могла заснуть. Лежа в чужой кровати, в чужой комнате, в чужом доме, она спрашивала себя, а не станет ли брак с этим умнейшим, темпераментным мужчиной, спавшим в соседней комнате, самым большим несчастьем в ее жизни.
Отчаянно сожалея о том, что рядом нет Пятнистого, она смотрела на окна особняка напротив, и в ее сердце все глубже проникала печаль. Как ни крути, а собаки все же лучше людей.
Глава 17
Примерно тогда же, когда Челси покинула комнату Эндрю, предоставив ему хандрить в одиночестве, Люсьен вернулся в замок Блэкхит.
Было поздно, и герцог очень устал, однако он не удивился, когда, проходя через Большой зал, услышал из библиотеки голоса братьев. Отдав шляпу и плащ лакею, он присоединился к ним.
Чарльз, одетый в штатское, сидел у камина и смотрел на огонь. Пламя отбрасывало блики на его волосы. Гарет расположился в соседнем кресле. На его лице отражалась тревога. Когда Люсьен вошел, оба подняли головы.
— Господи, где ты был? — возмущенно спросил Чарльз.
— Дорогой мой, кажется, я давно вышел из детского возраста. — Улыбнувшись, герцог за руку поздоровался с обоими. — Я знаю, Чарльз, что тебе очень нравится быть отцом, но если ты думаешь, что я с радостью заберусь к тебе под крыло, то жестоко ошибаешься.
Чарльз покраснел.
— Мы беспокоились за тебя. И за Эндрю.
— Да, а где Эндрю? — спросил Гарет, подходя к брату.
— В Лондоне скорее всего, — ответил герцог, принимая от Чарльза стакан с бренди. — Что же до меня, то я получал специальное разрешение, чтобы он мог жениться без промедления. Епископ мне кое чем обязан.
— Значит, это правда, — протянул Чарльз. — Нерисса сказала, что ты вмешиваешься в жизнь Эндрю точно так же, как когда-то вмешался в наши.
— Это было необходимо.
Чарльз прислонился к дверному косяку и встревоженно взглянул на Люсьена.
— Кажется, Эндрю не подозревает о твоем так называемом великодушии.
— Очень даже подозревает. Возможно, когда-нибудь он поблагодарит меня за него — чего, кстати, не сделал ни один из вас.
Чарльз провел рукой по волосам. Он выглядел усталым, озадаченным и разочарованным.
— Послушай, Люсьен, я ничего не понимаю. И никто из нас не понимает. Что, черт побери, на тебя нашло?
— Бес попутал, — заявил герцог, залпом выпивая свой бренди.
Чарльз побледнел и сердито уставился на брата, требуя от того честного ответа и серьезного отношения к разговору. Ему надоело, что Люсьен постоянно изображает беззаботность.
Его реакция поколебала герцога в решении скрывать правду, ничто иное не могло бы подействовать на него сильнее. Поэтому он повернулся к братьям спиной, чтобы не видеть их лиц.