Влюбленный холостяк - Хармон Данелла. Страница 47

— Эва, послушай меня, — сказал он, отрывая ее от себя и усаживая у дна кареты. Он глядел ей в глаза, в которых не было души, которая ушла вместе со способностью здраво мыслить, что-либо понимать, и лишь два огромных озера боли смотрели на него. — Эва… я иду за помощью. Ты должна оставаться здесь, ты понимаешь меня?

— Не покидай меня. Пожалуйста, не уходи от меня.

— Дорогая, я должен. Я вернусь за тобой. Пообещай мне, что будешь держаться, не заснешь, соберешь всю мыслимую ненависть ко мне, только не сдавайся, понимаешь? Не засни… не покинь меня, Эва. Я не смогу жить без тебя. — Он притянул ее к себе и поцеловал в заледеневшую бровь. — Не покидай меня, потому что я люблю тебя.

— Не уходи, — шепотом повторила она.

Он любит ее. Он сказал это, но она не поняла, так как ощущает лишь боль, потрясение и муку. Люсьен поднялся а одной здоровой ноге, понимая, что даже если осмотрит карету, у него не хватит сил, чтобы перевернуть ее на колеса. О черт! О дьявол! Снег продолжал сыпаться с небес, застревая в ресницах. Он в отчаянии пытался сообразить, что можно сделать, чтобы как-то укрыть ее от непогоды, и тут вспомнил, что в карете может быть коврик.

Волоча за собой непослушную ногу, он обошел карету, открыл дорожный сундук и — благодарение Господу — обнаружил там одеяло.

Он отнес его к Эве. Ее глаза были закрыты. Испугавшись, он схватил ее за плечи и принялся трясти, пока она снова не открыла их.

— Не покидай меня, Люсьен…

У него не было сил отвечать. Если он не пойдет, то она умрет здесь, у него на руках. Он поудобнее усадил ее, попытавшись втиснуть в пространство между осью и днищем, и укрыл потеплее, подоткнув его со всех сторон. Затем, взяв ее руки, он нежно поцеловал сначала одну ладонь, потом другую и спрятал их под одеяло.

Потом он поднялся на ноги, решив, как будет действовать, и ругая Ротуэлла, который уже давным-давно должен был вернуться. Вокруг шелестел падающий снег… медленно, неумолимо, молчаливо.

Она посмотрела на него, в ее глазах мелькнуло понимание, испуг… затем веки снова сомкнулись.

Люсьен повернулся. Он сунул свои ободранные, покрасневшие ладони под мышки, чтобы хоть немного согреть их, и, волоча раненую ногу, дрожа от холода, пустился в долгий путь домой.

Глава 26

Всадники, которых Люсьен слышал в ночи, не были одним лишь плодом хмельного воображения. Его братья, которые бросились по горячим следам в погоню за Нериссой, настигли ее в Саутгемптоне, где она ждала корабль, чтобы отплыть во Францию. Теперь она была в безопасности в карете, которую они захватили с собой, и братья решили провести несколько дней в Джинджермере, прежде чем везти разъяренную сестру обратно в замок Блэкхит.

Покрытые снегом и продрогшие до костей, они вошли в дом и обнаружили там страшный переполох. Его и ее светлости повздорили. Его и ее светлости? Чарлз присвистнул, а другие лишь переглянулись в изумлении.

— Они поженились прошлой ночью, — объяснила экономка.

— Между ними случился ужасный скандал, и она уехала час назад, — добавил дворецкий. — В такую бурю.

И тут совершенно обезумевший молодой человек с синим от холода лицом влетел в комнату, бормоча, что герцогиня погибла, упала с обрыва, и что он встретил его светлость — который оказался совершенно пьян — у обрыва, без сюртука, без пальто, в одной тонкой рубашке, что его светлость отправился вытаскивать тело герцогини и что все находящиеся в доме должны мчаться ему на помощь…

Благодарение Господу, что там оказался лорд Чарлз.

— Всем молчать, — приказал он резким голосом, который мгновенно заставил всех прекратить суетиться. Он оглядел присутствующих, тающий снег все еще стекал с его светлой косички и широкой, внушающей уважение спины. — А теперь слушайте меня.

На нем не было военного мундира, но это ничего не значило. Перед домочадцами стоял офицер, которого знали и уважали солдаты… и испуганные слуги, все, как один, замолкли и напряженно ожидали приказаний.

Чарлз повернулся к поеживающемуся конюху.

— Пусть кто-нибудь напоит этого человека чем-нибудь горячим. Как тебя зовут?

— Ротуэлл, милорд.

— Ротуэлл, расскажи мне по порядку, что произошло, где ты оставил герцогиню и где в последний раз видел моего брата.

Стуча зубами, Ротуэлл хриплым голосом поведал всю историю. Он непрерывно повторял отданные его светлостью приказы, заламывал руки и раз за разом говорил, что, останься герцогиня на месте, она не погибла бы.

— Она у Тавертонского поворота, милорд… на склоне под обрывом.

Чарлз с суровым лицом выслушал рассказ и тут же командным голосом принялся раздавать приказы.

— Эй, ты, — он кивнул в сторону лакея, — как тебя, зовут? Петерсон? Хорошо, Петерсон, слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты поскакал в деревню и привез доктора. Ты доставишь его сюда к тому времени, когда мы с братьями вернемся с герцогом и герцогиней. Отправляйся.

— Теперь вы. — Он подозвал экономку. — Как вас зовут?

— Миссис Кэнтуэлл, милорд.

— Миссис Кэнтуэлл, я хочу, чтобы вы и ваши подчиненные приготовили спальни, разожгли камины, собрали все одеяла в доме и держали к нашему возвращению наготове что-нибудь горячее и питательное. Моя сестра вам поможет.

— Слушаюсь, милорд.

— А теперь ты. Джонс, да? Беги к конюшням, найди двадцать ярдов веревки и оседлай наших коней, да пошевеливайся. Мне понадобятся одеяла и фонарь. Поспешим.

Чарлз постарался запомнить по именам всех тех, кому давал поручения, а затем, удовлетворенный, что все идет как надо, послал за своим мокрым камзолом, потребовал еще один про запас и быстро вышел за дверь, Гаррет и Эндрю поспешили за ним.

Он чувствовал, что время терять нельзя.

Люсьен уже давно отказался от попыток идти.

Там, где когда-то была его лодыжка, теперь пульсировал сгусток боли. Будь у него время, он оторвал бы кусок материи от штанов и перевязал рану, но не смел понапрасну потратить даже минуту. Главное — добраться до дома и привести Эве помощь.

Но нога, будь она проклята, не слушалась. Он нашел палку, вмерзшую в землю, и ему удалось оторвать ее. Но палка сломалась, как только он попытался на нее опереться. Люсьен отбросил обломок и похромал дальше, волоча за собой больную ногу, пока не поскользнулся на льду и не упал, больно ударившись о мерзлую землю подбородком и прокусив язык. Он заставил себя подняться, сплюнул кровь. От холода у него закружилась голова, тело казалось невесомым. Но он все же двинулся вперед. И снова упал.

Тогда он принялся ползти. Не обращая внимания на боль в замерзших руках, он подтягивал свое тело по скрипучему, покрывшему землю тонким слоем снегу. Сколько он уже прошел? Насколько он удалился от Эвы? Этого он не знал. Больше ничего не существовало, кроме холода. Боли. Если он не доберется до дома, его жена умрет.

Боль в руках стала невыносимой. Он поднялся на колени, а затем, балансируя раненой ногой, встал. Он перенес пес на эту ногу, заставляя ее выполнять работу, которая была ей не под силу, ненавидя ее за беспомощность, казня ее болью за то, что она предала его. Он не позволит помешать ему спасти свою герцогиню.

Как же холодно. Мокрая рубашка замерзла и стирала в кровь спину. А снег все падал, шелестя вокруг него. Он помедлил, тяжело дыша, и взглянул в темноту. Назойливый шепот снега. А далеко справа — море.

Не останавливайся.

Мукой было передвигать ноги. Больно даже дышать. Не засыпать.

«Не спи», — говорил он ей.

«Не спи», — приказывал он себе.

Но мозг и тело больше не подчинялись его воле. Он дрожал от холода, от изнеможения… от потрясения. Неимоверных усилий стоило удержать глаза открытыми. Он снова упал. И опять ему удалось подняться, боль раскаленным штырем вошла в раненую ногу, снег на том месте, где он упал, потемнел от крови. Но боль не давала уснуть. Поддерживала в нем жизнь. Уснуть — значит умереть. Это он понимал. Он упрямо двигался вперед, нарочно наступая на больную ногу и с радостью чувствуя Золь, потому что боль — это жизнь.