Во власти бури - Хармон Данелла. Страница 40

— Со мной все в порядке. И прекратите волноваться за эту чертову лошадь!

— Я не могу!

— Так чего вы хотите? Чтобы я держал над ним зонтик?

Не дай Бог на вашу драгоценность упадет пара-тройка капель!

— Очень смешно! Вы язвите, потому что злитесь на него.

Если хотите знать, я бы на вашем месте все-таки завела его в амбар.

— Я бы тоже завел, если бы все стойла не были заняты или если бы хозяин позволил привязать его среди мешков с зерном. Хочу напомнить, что он не под открытым небом, а под навесом, — Вы такой сердитый, Колин! Мне тоже жаль ваши волосы… правда жаль, хотя я и смеялась. Если гроза кончится до вечера и мы покинем это гадкое заведение, давайте разыщем ручей и…

— Наплевать на волосы!

— Но вы расстроены! Заметно, хотя вы и стараетесь это скрыть. Если не волосы, то что тому причиной? Я? Я ничего такого не делала. Ни разу до вас не дотронулась!

Колин наконец посмотрел на Ариадну. Она выглядела всерьез озабоченной.

— Вы тут ни при чем, как и мои волосы. Просто… — Он умолк.

— Что просто?

— Тени прошлого.

Колин постарался все обратить в шутку. Они обогнули группу фермеров, оживленно споривших, каким навозом лучше удобрять, коровьим или лошадиным, и уселись на скамью у приоткрытого окна. Сверкнула молния, преломившись в шестиугольных стеклышках. Немного позже оглушительно громыхнуло. Подвыпившие посетители захлопали в ладоши и разразились одобрительными криками, от которых заложило уши. Кружки были дружно подняты, потом со стуком опустились на столы, но и этот грохот не мог заглушить печальный голос скрипки.

Ариадна сидела в такой позе, словно принимала гостей на светском рауте с своем особняке, — выпрямившись и аккуратно сложив руки на коленях. Она не сводила взгляда с Колина. Наконец тот приподнял бровь, молча вопрошая, в чем дело.

— Вы меня беспокоите, Колин. Порой вы настолько уходите в себя, словно вообще никогда не собираетесь возвращаться! Когда вам грустно, грустно и мне, и тут уж ничего не поделаешь. Простите, если я вас обидела своим замечанием насчет бедняги Грома. Он в своем роде тоже особенный… для вас, и мне следовало об этом помнить.

— Миледи, перестаньте искать вину в своих словах и действиях. — Колин улыбнулся, снова поддаваясь ее юному очарованию. — И не печальтесь из-за меня.

— Как я могу? Вы так благородны в своем стремлении спасти каждое страдающее животное! Поверьте, вы заслуживаете мое вечное уважение.

— Неужто вечное? — с мягкой иронией осведомился Колин.

— Оно никогда не умрет; — торжественно заверила Ариадна.

— Миледи…

— Что, доктор?

— Вам бы стоило немного ссутулиться и повесить руки.

Ваша поза настолько выбивается из остальных, что вон тот тип на вас косится.

— О!

Ариадна немедленно прониклась игрой. Небрежно нахлобучив шапочку пониже на лоб, она сползла по сиденью, вытянув и скрестив ноги.

— Так пойдет?

— Гораздо лучше.

— Может, мне еще рыгать и почесываться?

— Я бы не осмелился предложить, но идея неплоха.

— Доктор! — возмутилась Ариадна, схватила салфетку с ближайшего стола и швырнула в него.

Колин не выдержал и прыснул, и вскоре они уже дружно смеялись. Но потом взгляды их встретились, и смех умолк.

Ариадна отвернулась к окну, Колин принялся тщательно вытирать салфеткой влажный след от кружки на столе.

— Знаете, Колин, такой цвет волос не для вас, он не подходит к глазам.

— У каждой медали есть две стороны, миледи. По крайней мере я теперь замаскирован не хуже этой проклятой лошади!

— Кстати, о лошади! Как по-вашему, с ней все будет в порядке?

Оттуда, где они устроились, в приоткрытое окно были видны зады амбара. Поскольку Гром был всего лишь мерин, его поместили в просторный загон с другими лошадьми, для которых не хватило места на крохотной конюшне заведения. Он был счастлив хрустеть своим сеном и нимало не интересовался кобылами. Шареб, напротив, ни о чем другом и думать не мог. Он не притронулся к овсу и ходил кругами по своему тесному загончику с высоко поднятым хвостом и раздутыми ноздрями. Время от времени он пускался вприпрыжку и порывы ветра раздували его черную гриву — одним словом, он являл собой великолепное зрелище, к которому четвероногий прекрасный пол не оставался равнодушным. Вот он издал долгое ржание, метнулся в угол изгороди, круто повернулся и вскинулся на дыбы.

Тревога смешалась в Ариадне с восхищением. Она бросилась к окну и растворила его, чтобы лучше видеть своего любимца, не обратив никакого внимания на служанку с чайным прибором.

— Смотрите, Колин! Он устроил целое представление ради этих кобыл!

Сверкнула молния, омыв строение и загон фиолетовым сиянием и на миг придав им сказочную красоту. Облака зловеще клубились над головой; было ясно, что гроза все же разразится рано или поздно.

— Боюсь, миледи, не только для них, — заметил Колин хмуро, — но и ради соперника. Взгляните туда!

За то недолгое время, которое они провели в кабачке, кто-то успел поставить в соседний загончик другого жеребца. Тот был массивнее Шареба и столь же откровенно досадовал на свое одиночество.

Колин с подчеркнутым спокойствием понюхал молоко, чтобы определить свежесть, потом налил чаю. В душе он был озабочен ситуацией и благодарил Бога за то, что самый большой загон разделял забияк.

— Бог с ним, с другим жеребцом! Смотрите на Шареба!

Разве он не великолепен? Он рвется в бой, а все из-за своей горячей южной крови! Признайтесь, в нем воплотилось все лучшее, что свойственно лошадям!

«Горячая южная кровь». Колин отметил это про себя.

Его догадка подтвердилась.

Очередная молния была ветвистой и ослепительной. Это еще больше возбудило жеребцов. Они носились взад-вперед по своим тесным загонам, вставали на дыбы и бросали друг другу вызов пронзительным ржанием.

Кобыла в главном загоне начала проявлять беспокойство.

Один Гром не обращал на суматоху никакого внимания, поглощенный ужином.

Другой жеребец приостановился и время от времени коротко ржал, словно вскрикивал. Хорошо зная лошадей, Колин понял, что он осыпает соперника оскорблениями. Шареб ответил диким воплем ярости. В этот момент небо располосовала такая молния, что прежние просто в счет не шли.

Хуже момента для этого было не придумать. Шареб шарахнулся в сторону и налетел боком на дальнюю часть изгороди, всхрапнул и рванулся вперед бешеным галопом. Колин привстал на скамье, уверенный, что он на полной скорости сейчас налетит грудью на высоченную ограду. Однако тот взмыл над ней крылатым Пегасом и очутился по другую сторону, в главном загоне. Там он не промедлил и секунды, несмотря на призывное ржание кобыл. Он рванулся вперед, как демон, одержимый одним желанием — отомстить за оскорбление.

— Сейчас они будут драться! — послышался возбужденный крик, и все, кто находился в зале, кинулись к дверям.

Колин выскочил наружу одним из первых, Ариадна за ним. Он спешил изо всех сил, прекрасно зная, что не успеет предотвратить схватку. Он услышал оглушительное ржание Шареба, увидел, как тот буквально протаранил ограду, отделявшую его от противника. Треск ломающихся жердей слился с трескучим ударом грома. Другой жеребец сделал скачок вперед и поднялся на дыбы, грудью встречая атаку.

Тела их столкнулись с глухим звуком, от которого кровь стыла в жилах. Подковы замолотили в воздухе, раздирая живую плоть. От яростных криков болели уши.

— Уберите это отродье от моей лошадки! — кричал кто-то. — Иначе, видит Бог, я его застрелю!

Колин нашел глазами кричавшего. У того и впрямь было в руке охотничье ружье. Он сделал рывок в ту сторону, но его опередил комок пятнистого меха с оскаленными клыками. Штурвал!

На миг Колин растерялся, готовый броситься в нескольких направлениях сразу: за Ариадной, которая находилась теперь в опасной близости от места схватки, за Штурвалом, который раз за разом бросался на человека, державшего ружье, и хватал его за ноги, или в гущу битвы, чтобы растащить жеребцов. Если кто-то и был на это способен, то только он.