Непарад (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 31

'Да, времена встроенных в гаджеты многопиксельных камер и повального увлечения селфингом пока что не наступили и встретить девушку с тяжёлым ящиком фотоаппарата в 1905 году сложнее, чем стадо мамонтов на Красной площади у Мавзолея. Впрочем, мамонты вымерли, и Мавзолея там тоже пока что нет'.

- Пан Станислав... Пан Трошицинский - тут же поправилась Бася, бросив быстрый взгляд на кузена - вы снова шутите. Какой же из меня мастер фотографии? Я не понимаю даже женщин, которые пытаются писать картины, подобно пани Макдональд или Башкирцевой. Это всё у них от греха гордыни, который ведёт их несчастные души прямиком в объятия Люцифера, прости меня Господь! Всё гораздо проще: я выбирала фотографические принадлежности в качестве подарка моему любимому дядюшке.

- Да, и это будет весьма приятный и полезный дар. - Вступил в беседу пан Желиковский. - Отец большой любитель дарить друзьям их портреты и запечатлевать прекрасную природу окрестностей нашего Орла. Увы, таланта живописца ему не дано при рождении, но фотокамера и пластины в достаточной мере заменяют батюшке мольберт и холст.

- Ваш отец живёт в Орле? - В моём представлении в начале двадцатого века семьи проживали более компактно: дети не стремились непременно максимально отдалиться от родителей и представители сразу нескольких поколений жили под одной крышей весьма немалым числом.

- Разумеется, пан Трошицинский. Так же, как и я. Отец родился и всю жизнь прожил в этом городе, лишь на непродолжительное время уезжая для получения приличествующего шляхтичу образования. К сожалению, здоровье не позволило ему встать на путь воинской славы, но и на статском поприще он достиг заметных высот. Отчего вас это удивляет?

-Мне казалось, коллега, что вы живёте все вместе, и вдруг - поляки почти под Москвой? Необычно.

- Что же в этом необычного? У нас в Орле немало польских семейств. Почти все - потомки административно высланных после Повстання, однако есть и приехавшие позже по разным причинам. Все, смею уверить, люди весьма образованные. Скажу без ложной скромности, - продолжил Желиковский, наблюдая, как молодая хозяйка наполняет бокалы распространяющим аромат калины домашним вином, - мы, поляки, привнесли немало европейского в полуазиатскую, по сути, жизнь внутренних губерний Империи.

- Полностью согласен! Ещё сто лет пройдёт, а в России всё равно будут читать стихи великого Мицкевича, погружаться в музыку Францишека Шопена и печатать в красочных альбомах репродукции нашего Яна Матейко. Так выпьем же за наш талантливый народ и за славу былой и грядущей Польши!

Мой тост был с молодым энтузиазмом поддержан и через несколько секунд терпкое калиновое вино передало губам свой вкус.

Вечер проходил в атмосфере приятной непринуждённости.

Андрей

Камера, куда меня засунули, находилась тут же, в здании полицейского управления (или участка? Как-то не поинтересовался у местных полицаев, как их контора называется по-умному). Пришлось всего лишь, не выходя с полуподвального этажа, пройти по слабо освещенному висящими под потолком керосиновыми лампами коридору, дважды свернув против часовой стрелки. Когда за мной пролязгал замок стальной двери, в нос сразу ударил непередаваемый фан от давно немытых человеческих сил, керосиновой копоти и стоящей рядом со входом трехведерной бадьи-параши. М-да... сто лет прошло, а запашок 'хаты' не слишком изменился... Только в двадцать первом веке помещения не керосинками освещали, а от электричества копоти нету.

Прямо напротив входа, под потолком вытянутого помещения сквозь 'решку' пробивался тусклый свет. А ведь на улице - уже давно вступил в свои права зимний день, когда солнышко хоть особо и не греет, но светит достаточно прилично. Впрочем, наверняка снаружи окно камеры закрыто дополнительно железным козырьком-коробом, чтобы у сидельцев не было возможности любоваться уличными пейзажами... Хотя что углядишь из подвала? Кусок двора до забора?

Слева и справа вдоль стен выстроились сплошные двухэтажные нары, грубо сколоченные из некрашеного дерева. Часть мест на них была застелена каким-то тряпьём, поверх которого возлежали и сидели местные обитатели. 'Чистой' публики в 'хате' не было, типичная смесь мужиков и блатарей, угодивших в цепкие руки местной полиции. То ли в этом провинциальном городке с криминалом было не слишком напряженно, то ли полицейские просто мышей не ловят, но знакомой по СИЗО Российской Федерации перенаселенности тут явно не наблюдалось. Теперь все постояльцы камеры, отвлекшись от своих занятий, принялись с некоторым интересом разглядывать такого красивого меня. Вовремя вспомнив, что до отделения церкви и государства ещё далековато, я широко перекрестился на красный угол, где рядышком темнели какая-то иконка и католического типа распятие:

- Мир дому сему! Привет всей честной компании.

На дальней от меня шконке прямо у окна сел, свесив вниз ноги в щегольских сапогах, дядька с виду возрастом заметно за сорок лет, но далеко не старик с гладко выбритым лицом. Заметно было, что этот человек и в заключении следит за собой, в отличие от большей части сидельцев. Промелькнула мысль: 'смотрящий'.

- И ты здравствуй. Ты кто?

- Православный, залётный. Людей здесь не знаю. Называют Андреем.

- И откуда ж ты залетел, винтовой, что людей не знаешь?

- Издалека, отсюда не видно.

'Смотрящий', как я решил пока что его именовать для ясности, спрыгнул на покрытый шероховатым асфальтом пол и в несколько шагов оказавшись почти рядом, внимательно всмотрелся в моё лицо:

- Не пойму я тебя, винтовой. С виду фраер, а мажешь по-фартовому, и ведь не брус и не железоклюй - зырил я их не раз. За что замели?

- Да как тебе сказать, уважаемый... Отделение пятое третьей главы шьют. Слыхал такую 'арифметику'?

- Слепыш, говоришь? А чего ж яманные очки не завёл? Или цирману не хватило?

Половины слов собеседника я напрочь не понимал, несмотря на то, что в своё время довелось и за решкой побывать, да и на воле общался с очень разными людьми, некоторые из них мотали срока дольше, чем мне довелось жить на свете. Возможно, за сотню с лишним лет воровской жаргон сильно изменился, как и любой живой язык, а может быть, в польских губерниях Российской империи он изначально отличался от, так сказать, 'центральнорусского'? Не знаю. Тем не менее стоять, хлопая удивленно глазами при знакомстве с 'боссом камеры' - идея глупая и чреватая в дальнейшем осложнениями.

Вот и приходится отвечать уклончиво, но, 'типа со значением':

- Завести-то завёл, да вот как на грех, при себе не оказалось. Так уж карта легла.

Сиделец хмыкнул, неопределённо покрутил пальцами в воздухе:

- Ну что же, слепыш, на царёвой даче все не по своей воле. Не желаешь бармить - право твоё, не исповедь. Вот только Андрюшка у нас уже есть. Покажись, Андрюшка! - Цыганистой внешности парень чуть привстал на своей шконке, приветливо махнув рукой. - По обличью ты больше на винтового канаешь - вот Винтовым пока и обзывайся. Вон залазь-ка на те юрсы - ткнул он пальцем в направлении нар примерно на равном расстоянии и от окна, и от входа, - будет тебе там покамест навроде хавира. А там уж не откажи забутить, что на воле деется? Ходят слухи, что по случаю коронации нового царя после траура амнуха будет, не то срока скостят. Слыхал такое?

- Слыхать не слыхал, а быть такое может...

Заняв отведённое мне в камерной иерархии место - не самое почётное, но и не среди парий, я постепенно начал вживаться в тюремную жизнь дореволюционного образца. В своё время по собственной молодой дурости мне довелось несколько месяцев проторчать в СИЗО, и хотя "серьёзной тюрьмы" не видал, - суд в конечном итоге вынес приговор "условно", - некоторая привычка к жизни за решёткой имелась. Так что втянулся я быстро, благо, здешний смотрящий, по кличке Шипун, беспредела не допускал. Собственно говоря, здешняя "хата" являлась своего рода временным изолятором для антисоциальных элементов всякого рода - от грабителей до беспаспортных бродяг, к каковым причислили и меня. Так что народ здесь чалился разный. Кстати говоря, выяснилось, почему при первичном допросе никто не удивился существованию деревни со странным названием "Амнезия". В кутузку попадали люди из мест с не менее непривычными названиями: Живорезы, Жидятино, Грязи, а один из сокамерников в своих странствиях по необъятным русским просторам сподобился побывать в оренбургских станицах Париж и Фершампенуаз, населённых несколько смахивающими на японцев с лубочных картинок скуластыми казаками. Если есть где-то на российских просторах Фершампенуаз и Живорезы - то почему не быть и Амнезии?