Непарад (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 33

Прежде всего я направился в замеченную по вывеске с огромными жестяными ножницами и гребёнкой парикмахерскую, где вёрткий хлыщ с накрученными тонкими усиками и блестящей от бриолина причёской соорудил мне горячий компресс и, не прекращая угодливо болтать о всяческой ерунде и ловко орудуя опасной бритвой, освободил моё лицо от отросшей за поездку щетины. Споро подправив ножницами бородку и волосы, он получил причитающиеся семнадцать копеек и рассыпался в благодарностях. Однако на интересующие меня вопросы, где находятся редакции местных газет и как бы приобрести карту города, сделал глупое лицо и отговорился незнанием.

- Газеты, ваш сясь, известное дело, имеются. Господа их у газетчиков и покупают, прямо на улице. Сколь разов самолично видел! А вот про редакции эти от вас, ваш сясь, впервой слышу. Не ведаю, что они такое есть. А карты, ваш сясь, вам ближе всего будет на базаре купить. Вот как на Соборный переулок завернёте, так прямо и ступайте, тут близенько, не заплутаете. Как к храму спуститесь - там и Старый базар. И карты всякие есть, хоть на дурачка играть, хоть на господские игры, покер аль бридш англиский, аль штосс... Какие нужны, такие и сыщете.

Сперва мне показалось, что парикмахер надо мной насмехается. Но мгновение спустя понял: просто-напросто передо мной очередное быдло, которое из карт знает только об игральных и наверняка не читал в своей жизни ничего сложнее букваря. Практически уверен, что и цирюльня эта принадлежит кому-то поумнее и побогаче, а несчастному парикмахеру так и предстоит за гроши стричь и брить приличных господ, пока в проклятом семнадцатом году не нацепит красный бант и не пойдёт грабить в тёмных закоулках. Впрочем, если вдруг до того его самого забреют в солдаты, убьют и зароют где-нибудь в Карпатах, я не огорчусь. По крайней мере ни он, ни его сын гарантированно не придёт с винтовкой в руках, чтобы оккупировать независимую Литву.

Ростовский рынок оказался достаточно велик и шумен для того, чтобы совершенно на нём затеряться. Несмотря на будний день, сотни торговцев зазывали к своим прилавкам, возам, бочкам. Запах квашеной капусты и маринованных арбузов смешивался с вонью свежего конского навоза, тут и там испятнавшего утоптанный снег. У непрезентабельных трактиров слонялись совершенно опустившиеся с виду мужчины и женщины, пытаясь просочиться внутрь, минуя мордастых вышибал. Идя сюда, я предполагал, что увижу нечто подобное показанному в старом фильме про Сорочинскую ярмарку. Но нет: собственно 'уличной' торговли было много, но в основном купля-продажа проходила внутри нескольких каменных двухэтажных зданий с мощными подвальными цоколями, видимо, предназначавшимися под склады, и крытыми галереями второго этажа. Публика толклась там самая разнообразная: от уволенных по инвалидности солдат и подростков в чёрных шинелях и нелепых фуражках, украшенных кокардами в виде пальмовых веточек, до вполне состоятельных с виду дородных матрон, важно шествующих в сопровождении сгибающихся под весом нагруженных корзин кухарок (или просто служанок) и преисполненных собственной значимости пейсатых евреев в длиннополых пальто и меховых шапках. Кстати, их и на улице встречалось довольно много: тонкие носатые лица, быстрые взгляды тёмных глаз, зимние шапки, кепки, шляпы-котелки... Очень непривычно: после того, как во время Второй мировой войны в Литве еврейский вопрос был решён совместными усилиями наших патриотов и немцев, лица этой национальности не слишком стремились приезжать в наши места даже при послевоенной русской оккупации. Конечно, встречались редкие примеры, но, скорее, как исключение из общего правила. Кстати, ровно такая же картина после войны сложилась и в Польше: некогда бывшая самым центром европейского расселения иудеев, сейчас эта страна стала практически мононациональной...

Побродив, присматриваясь, по двум торговым павильонам с продуктами и приобретя к ужину несколько мягчайших, усыпанных маком, бубликов и бутылку двадцатикопеечного 'Светлого' пива. Сперва я думал купить кофе, но оказалось, что дешевле рубля за фунт нигде на рынке его не продают, да и колотый рафинад обойдётся не менее тридцати копеек за то же количество. Да и как сварить себе кофе в гостинице, не имея ни кофейника, ни плитки, ни даже простейшего кипятильника? Слава богу, что хотя бы электрическая лампа под потолком номера там имеется, а вделанную в угол помещения круглую печь - одну на четыре номера - неплохо протапливают. Разумная экономия нужна во всём, иначе не прожить.

Так, с двумя свёртками из синей обёрточной бумаги подмышкой я постепенно прошёл весь рынок, спустившись к третьему крупному зданию торговых рядов. Здесь было уже царство тканей, галантереи и шерстяных товаров. Снова потратился, на этот раз на вязаные перчатки: несмотря на снежную зиму, в ростовском воздухе ощущался избыток сырости, как будто я находился не на юге России, а где-нибудь на балтийском взморье. Ветер же делал ощущения ещё более неприятными. Чтобы не прижимать покупки постоянно локтем к боку, пришлось приобрести небольшой саквояжик из плотной материи, напоминающий ковёр. Туда же отправились пачка писчей бумаги, пара карандашей, бутылочка чернил, ручка и коробочка перьев к ней. Не то, чтобы я был фанатом этого приспособления для письма, но некоторый навык черчения тушью когда-то получил. Не думаю, что разница с чернилами будет слишком велика.

Покинув территорию рынка я, наконец, увидел продавца газет. По кинофильмам мне представлялось, что в Российской Империи их продавали бегающие с криками по улице мальчишки. Возможно, где-то это было и так, но сейчас передо мой размеренными шагами шёл болезненного вида мужчина средних лет с гладко выбритым худым лицом, держащий на сгибе руки не слишком толстую пачку прессы. На боку его топорщилась плотно набитая серая брезентовая сумка. Подозвав продавца, я приобрёл "Донскую речь", "Приазовский край", последний оставшийся с прошлой недели экземпляр "Южного телеграфа" и заодно столичные "Русские ведомости".

Запомнив помещавшиеся прямо в газетных "шапках" адреса редакций, решил побродить по улицам для того, чтобы получить краткое понятие о застройке городского центра: что где приблизительно находится, какая магистраль с какими пересекается, кто что почём продаёт и сдаёт. В конце концов, я пока не сравнялся в богатстве с Ротшильдами, чтобы позволить себе слишком долго тратиться на жизнь в гостинице, потому и следовало подыскивать съёмную квартиру. Конечно, придётся платить за неё помесячно приличную, по местным меркам, сумму, а в 'Большой Московской' - поменьше и поденно, но в конечном итоге съёмное жильё без особых претензий на роскошь должно обойтись заметно дешевле.

Первый же небогато, но прилично одетый господин, к которому я обратился с вопросом, указал, что "доходные дома", в которых принято арендовать жильё, в Ростове, собственно говоря, везде, на любые запросы и любой кошелёк. Ближайшие - буквально за ближайшим же поворотом, на Тургеневской улице. Вежливо поблагодарив ростовского аборигена, я отправился к перекрёстку.

Не уверен, что автор "Накануне" и "Бежина луга", доживи он до этих дней, оказался бы в восторге от названной в его честь ростовской улицы. Нет, о здешней архитектуре ничего особо порочащего сказать нельзя: дома, по крайней мере выходящие фасадами, смотрятся вполне прилично, проезжая часть и очищенные от снега тротуары, хотя и не "проспект", но шире, чем в центре многих старых европейских городов, где мне пришлось побывать в репортёрских командировках и на отдыхе... Но вот сама атмосфера была и непривычна, и неприятна.

Поблизости от перекрёстка, прямо у тротуаров, "стихийно" продолжалась торговля прямо с десятков саней замороженной рыбой, сеном, дровами. То ли приехавшие сельские жители пытались таким образом сэкономить на аренде рыночного места, то ли по неведомой причине их внутрь Старого базара не пускала тамошняя администрация - сказать сложно. Но поскольку в каждые сани были впряжены вполне живые лошади, которые за время стоянки жевали какой-то фураж из приспособленных к мордам мешков, и, соответственно, тут же гадили, запашок стоял весьма неприятный. Навозное амбрэ смешалось с ароматами копчёностей из колбасной лавки и мощными приторно-сладкими запахами каких-то косметических средств, шибавшими из то и дело открывающихся дверей, впускавших и выпускавших небедно одетых мужчин. Вместе с приторно-сладкой вонью парфюма - вот не зря поляки называют духи "вонявками"! - на улицу вырывались звуки заезженных граммофонных пластинок, женский смех и взвизги. Несложно понять, что из себя представляют эти "весёлые дома". Я не ханжа, но, откровенно говоря, снимать жильё рядом с кварталом проституток мне неприятно. Всё-таки в двадцать первом веке подобные заведения не столь вульгарно бросаются в глаза... Или мы уже привыкли и не замечаем?