Фатерланд - Харрис Роберт. Страница 45

Оглядывая зал ожидания отлетающих пассажиров, следователь пытался представить пожилого человека, с бешено бьющимся слабым сердцем спешащего в аэровокзал, прижимая к себе драгоценный груз. Шоколад, вероятно, извещал об успехе: пока что, мои дорогие товарищи, дела идут хорошо. Что бы такое он мог везти с собой? Конечно, не картины и не деньги: и того и другого у них было полно в Германии.

– Бумага.

– Что? – Ожидавшая его в зале Шарли удивленно обернулась.

– Их должно было что-то связывать. Бумага. Все они были государственными служащими. Жили бумагами.

Он представил их в Берлине военного времени сидящими по ночам в своих кабинетах, в бесконечном бюрократическом круговороте воздвигающими вокруг себя бумажную крепость из служебных записок и протоколов. Миллионы немцев были на войне: в мерзлой степной грязи, в ливийской пустыне, в чистом небе южной Англии или, подобно Маршу, в море. А у этих стариков была своя война: они отдавали свои зрелые годы бумаге.

Шарли в сомнении покачала головой.

– Не вижу в этом смысла.

– Не знаю. Возможно, ты и права… Это тебе.

Она развернула кружку и засмеялась, прижав её к груди.

– Буду её беречь.

Они быстро прошли паспортный контроль. Марш в последний раз обернулся. От билетной стойки на них смотрели оба швейцарских полицейских. Один из них, тот, что выручил их у виллы Цаугга, поднял руку. Марш махнул в ответ.

В последний раз объявили номер их рейса: «Пассажиров рейса 227 „Люфтганзы“, следующего в Берлин, просят немедленно явиться…».

Он опустил руку и двинулся к выходу.

2

На этот раз никакого виски, только кофе – много черного крепкого кофе. Шарли взялась было за газету, но задремала. Марш был слишком возбужден – не до отдыха.

Он вырвал из записной книжки десяток чистых листков, разорвал их пополам и ещё раз пополам. Разложил перед собой на пластиковом столике. На каждый нанес фамилию, дату и происшествие. С сигаретой в зубах, окутанный дымом, Марш без конца менял их местами: эту – в конец, эту – с конца в середину, эту – вперед. Пассажирам, а некоторые бросали на него любопытные взгляды, видимо, казалось, что он раскладывает лишенный всякого смысла пасьянс.

Июль 1942 года. На Восточном фронте вермахт начал операцию «Синее небо» – наступление, которое в итоге приведет Германию к победе. Америка получает трепку от японцев. Англичане бомбят Рур, ведут бои в Северной Африке. В Праге Рейнхард Гейдрих поправляется после покушения.

Итак: хорошее время для немцев, особенно на завоеванных территориях. Роскошные апартаменты, девочки, взятки. Домой идут посылки с награбленным. Коррупция сверху донизу, от ефрейтора до комиссара, тащат все – от спиртного до церковных алтарей. Булеру, Штукарту и Лютеру досталось особенно выгодное дельце. Булер реквизирует произведения искусства в генерал-губернаторстве, тайно переправляет их Штукарту в министерство внутренних дел – дело вполне надежное, ибо кто осмелится совать нос в почту таких могущественных служителей рейха? Лютер контрабандой переправляет вещи на продажу за границу – опять-таки надежно: никто не прикажет главе германского отдела министерства иностранных дел открыть его чемоданы. В пятидесятые годы все трое уходят в отставку богатыми и почтенными людьми.

А потом, в 1964 году, – катастрофа.

Марш снова и снова перекладывал свои листочки.

В пятницу, 11 апреля, трое заговорщиков собираются на вилле у Булера – первое свидетельство паники…

Нет. Неверно. Он пролистал свои заметки и вернулся к рассказу Шарли о её разговоре со Штукартом. Вот, конечно же!

В четверг, 10 апреля, за день до встречи, Штукарт стоит на Бюловштрассе и записывает номер телефона в будке напротив дома, где живет Шарлет Мэгуайр. В пятницу он едет на виллу Булера. Им угрожает нечто настолько ужасное, что все трое помышляют о немыслимом – бежать в Соединенные Штаты Америки. Штукарт излагает план действий. Посольству нельзя доверять, потому что Кеннеди нашпиговал его «умиротворителями». Им нужна непосредственная связь с Вашингтоном. У Штукарта она есть – через дочь Майкла Мэгуайра. Решено. В субботу Штукарт звонит девушке, чтобы договориться о встрече. В воскресенье Лютер летит в Швейцарию, но не за картинами или деньгами, которых у них вполне достаточно в Берлине, а чтобы забрать что-то такое, что оставалось там со времени трех поездок в Цюрих летом 1942-го и весной 1943-го года.

Но уже слишком поздно. К тому времени, когда Лютер побывал в банке, дал знать об этом из Цюриха сообщникам и приземлился в Берлине, Булер и Штукарт уже мертвы. Поэтому он решает скрыться, забрав с собой что-то, взятое им из хранилища.

Марш откинулся в кресле, обдумывая свою полуразгаданную головоломку. Это лишь одна из версий, такая же правомерная, как и любая другая.

Шарли вздохнула и пошевелилась во сне, положив голову ему на плечо. Он поцеловал её волосы. Сегодня пятница. День Фюрера в понедельник. У него оставалось всего два дня. «О, дорогая фрейлейн Мэгуайр, – пробормотал Марш про себя, – боюсь, мы ищем не там».

«Дамы и господа, скоро мы начнем снижаться перед посадкой в аэропорту имени Германа Геринга. Пожалуйста, поднимите спинки ваших кресел и сложите столики…»

Осторожно, чтобы не разбудить Шарли, он освободил плечо, собрал клочки бумаги и, нетвердо шагая, направился в хвост самолета. Из уборной появился паренек в форме гитлерюгенда и вежливо придержал дверь. Март кивнул, потел внутрь и запер за собой дверь. Мерцал слабый свет.

В крошечном отсеке воняло бесконечное число раз пропущенным через кондиционер спертым воздухом, дешевым мылом и дерьмом. Он поднял крышку металлического унитаза и бросил туда клочки бумаги. Самолет кинуло вниз и встряхнуло. Зажегся предупреждающий сигнал: «ВНИМАНИЕ! ВЕРНИТЕСЬ НА СВОЕ МЕСТО!» От качки его замутило. Не так ли чувствовал себя Лютер перед посадкой в Берлине? Металл был на ощупь холодный и влажный. Он нажал на педаль, и его записки исчезли в воронке голубой воды.

В туалетах «Люфтганзы» не было полотенец, их заменяли влажные бумажные салфетки, пропитанные какой-то тошнотворной жидкостью. Март протер лицо, чувствуя сквозь скользкий материал, как оно пылает. Снова встряска, словно удар глубинной бомбы. Они стремительно снижались. Он прижался пылающим лбом к холодному зеркалу. Ниже, ниже, ниже…

Шарли уже проснулась и с усилием расчесывала свои густые волосы.

– А я уж было подумала, что ты выпрыгнул.

– Верно, такая мысль приходила мне в голову. – Он пристегнулся к креслу. – Но ты, может быть, станешь моим спасением.

– Тебя так приятно слушать.

– Я сказал «может быть». – Март взял ее за руку. – Послушай, ты твердо уверена?.. Штукарт действительно сказал тебе, что приезжал записать номер телефона напротив твоего дома именно в четверг?

Она на мгновение задумалась.

– Да, уверена. Помню, я ещё подумала: этот человек не шутит, он готовился к этому шагу заранее.

– Вот и я так думаю. Вопрос в том, действовал ли Штукарт сам по себе, пытаясь найти возможность бегства только для себя, или же звонил тебе, обсудив план действий с другими?

– Это имеет значение?

– Большое. Подумай. Если он обговорил это с ними в пятницу, то это значит, что Лютеру известно, кто ты такая и как тебя найти.

Шарлет от неожиданности отдернула руку.

– Но это же было бы безумием. Он ни за что мне не доверится.

– Ты права, это безумие. – Они провалились через один слой облаков, под ними виднелся другой. Сквозь него проглядывал, словно верхушка шлема, купол Большого зала. – Но представь, что Лютер ещё жив. Куда ему деваться? Аэропорт под наблюдением. Как и порты, вокзалы, граница. Он не рискнет явиться прямо в американское посольство, особенно в связи с предстоящим визитом Кеннеди. Не может прийти к себе домой. Как он поступит?

– Попытается связаться со мной? Я не верю в это. Он мог бы позвонить мне во вторник или среду. Или в четверг утром. Зачем ему ждать?