Фатерланд - Харрис Роберт. Страница 46

Но в её голосе чувствовались нотки сомнения. Он подумал: ты не хочешь этому верить. Решила, что ты очень умная, когда охотилась за материалом в Цюрихе, а все это время материал, возможно, сам искал тебя здесь, в Берлине.

Она отвернулась от него, глядя в окно.

Марш внезапно почувствовал, что из него словно выпустили воздух. Ведь, по правде говоря, несмотря на все, он её практически не знал. Он сказал:

– Лютер медлил потому, что пытался найти что-нибудь получше, понадежнее. Кто знает? Может быть, и нашел.

Она не ответила.

Самолет приземлился в Берлине почти в два часа. Моросил мелкий дождь. Когда «юнкерс» развернулся в конце посадочной полосы, влага мелкими каплями разбежалась по стеклу. Над зданием аэровокзала проглядывали очертания свастики.

У стойки паспортного контроля образовались две очереди: одна из немцев и граждан Европейского сообщества, другая – для остального мира.

– Здесь мы разойдемся, – объявил Марш. С большим трудом он уговорил Шарли позволить ему поднести её чемодан. – Что собираешься делать?

– Поеду домой и, думаю, буду ждать телефонного звонка. А ты?

– Видимо, устрою себе урок истории. – Она непонимающе поглядела на него. Он сказал: – Позвоню тебе позже.

– Обязательно позвони.

Вернулись остатки былого недоверия. Он видел его в глазах Шарли, чувствовал, как она пытается найти что-то подобное в его глазах. Ему захотелось сказать что-нибудь, успокоить её.

– Не беспокойся. Договор остается в силе.

Она кивнула. Неловкое молчание. Потом девушка внезапно поднялась на цыпочки и прижалась щекой к его щеке. Прежде чем он подумал, как ответить, она исчезла.

Очередь возвращавшихся немцев, шаркая ногами, в молчании по одному втягивалась в рейх. Марш, заложив руки за спину, терпеливо ждал, пока его паспорт подвергался тщательной проверке. В эти последние дни накануне дня рождения фюрера проверки на границе всегда были более строгими, а пограничники – более нервными.

Глаз пограничника из-под козырька фуражки не было видно.

– У господина штурмбаннфюрера в запасе три часа. – Он перечеркнул визу жирной черной чертой, нацарапал на ней «погашена» и вернул паспорт. – Добро пожаловать домой.

В полном народу таможенном зале Марш искал глазами Шарли, но так и не увидел. А вдруг ей отказали в возвращении в страну? Он почти надеялся, что так оно и есть: это безопаснее для нее.

Пограничники открывали каждый чемодан. Никогда ещё он не был свидетелем такого строгого контроля. Царил настоящий хаос. Пассажиры, словно на восточном базаре, толкались и ссорились в окружении рассыпанной кругом одежды. Он стал ждать своей очереди.

Был уже четвертый час, когда Март добрался до камеры хранения оставленного багажа и забрал свою сумку. В туалете он снова переоделся в форму. Проверив «люгер», сунул его в кобуру. Выходя, оглядел себя в зеркале. Знакомая фигура в черном.

Добро пожаловать домой.

3

Когда светило солнце, в партии называли это «фюрер-погода». Для дождя имени не было.

Тем не менее, независимо от того, моросит ли дождь или нет, было предписано после полудня начинать трехдневные праздничные торжества. Поэтому с упрямой национал-социалистской решимостью люди принялись за празднование.

Марш в такси двигался к югу, пересекая Веддинг. Это был рабочий Берлин, оплот коммунистов в двадцатые годы. Фабричные гудки по случаю праздника раздались на час раньше обычного. На улицах уже было полно вымокшей гуляющей публики. Ответственные за квартал постарались. На каждом втором или третьем доме – флаг, в большинстве своем со свастикой. Изредка попадались лозунги, натянутые между железными балконами похожих на крепости многоквартирных домов: «РАБОЧИЕ БЕРЛИНА ПРИВЕТСТВУЮТ ФЮРЕРА ПО СЛУЧАЮ ЕГО 75-ЛЕТИЯ!», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЛАВНАЯ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАШ РУКОВОДИТЕЛЬ, И ПЕРВЫЙ ТОВАРИЩ АДОЛЬФ ГИТЛЕР!». В переулках буйство красок и гул барабанов и труб оркестров местных штурмовиков. А ведь сегодня только пятница. Интересно, что намечают власти Веддинга на сам праздничный день, подумал Марш.

Ночью на углу Вольфштрассе какой-то бунтарь написал на стене белой краской: «КАЖДЫЙ ЗАМЕЧЕННЫЙ В ТОМ, ЧТО НЕ ВЕСЕЛИТСЯ, БУДЕТ РАССТРЕЛЯН». Пара испуганных коричневорубашечников пыталась стереть надпись.

Марш доехал на такси до самой Фриц-Тодтплатц. Его «фольксваген» по-прежнему стоял около дома Штукарта, где он его оставил позапрошлой ночью. Он посмотрел на четвертый этаж. Кто-то задернул все шторы.

На Вердершермаркт он поставил чемодан в кабинете и позволил дежурному офицеру. Мартина Лютера не нашли.

Краузе сказал:

– Между нами, Марш. Глобус, мать его, нас всех загонял. Является к нам каждые полчаса, рвет и мечет, угрожает всех пересажать, если не получит своего.

– Герр обергруппенфюрер – очень преданный делу офицер.

– О, конечно. – В голосе Краузе послышался испуг. – Я не имел в виду…

Марш положил трубку. Кто бы его ни подслушивал, это даст пищу для размышлений.

Он перетащил пишущую машинку к себе на стол и вставил один лист бумаги. Закурил.

Марш откинулся на стуле и выпустил к потолку два аккуратных колечка дыма. Мысль о том, что картина попадет в руки Небе, окажется в его коллекции напыщенной слащавой мазни, вызывала отвращение, казалась кощунственной. Лучше оставить её покоиться во мраке. Он на мгновение задержал руки на клавиатуре, потом отстучал:

Вынул бумагу из машинки, подписал, положил в конверт и запечатал его. Позвонил в канцелярию Небе. Ему было приказано доставить отчет немедленно и лично. Он положил трубку и долго глядел на кирпичную стену за окном.

А почему бы и нет?

Встал и прошел вдоль полок, пока не нашел телефонный справочник Берлина и окрестностей. Снял с полки и нашел номер, по которому, чтобы не подслушали, позвонил из соседнего кабинета.

Мужской голос ответил:

– Имперский архив.

Десять минут спустя его сапоги утопали в нежной трясине ковра в кабинете Артура Небе.

– Вы верите в совпадения, Марш?

– Никак нет.

– Значит, нет, – продолжил Небе. – Хорошо. Я тоже не верю. – Он положил лупу и отодвинул в сторону докладную Марша. – Я не верю, что два отставных государственных служащих одного возраста и одинакового положения случайно решили совершить самоубийство. Они предпочли покончить с собой, только бы их не уличили в коррупции. Боже мой! – Он хрипло, отрывисто засмеялся. – Если бы все чиновники в Берлине встали на этот путь, на улицах высились бы горы покойников. Не случайно также их убили в дни, когда американский президент объявляет о том, что удостаивает нас визитом.

Отодвинув кресло, он заковылял к небольшому книжному шкафу, заставленному священными трудами национал-социализма: тут были «Майн кампф», «Миф XX столетия» Розенберга, «Дневники» Геббельса… Он нажал на кнопку, и передняя стенка шкафа распахнулась, открыв бар с напитками. Теперь Марш увидел, что на деревянной панели были наклеены корешки книг.

Небе плеснул себе изрядную порцию водки и вернулся к столу. Марш продолжал стоять перед ним не по полной стойке «смирно», но и не полностью расслабившись.

– Глобус работает на Гейдриха, – продолжал Небе. – Все просто. Глобус не пошевелит задницей, если Гейдрих не скажет, что надо заняться делом.