Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол. Страница 31

— Пускай торчит, — решил Иксай. — Скоро мы будем дома.

Примерно через час телега выехала на вершину холма. На другом склоне джунгли, рассечённые надвое извилистой дорогой, постепенно уступали место широкой прибрежной равнине, за которой простирался океан. Вдали на берегу виднелась деревня, напоминавшая своими очертаниями магический круг. Солёный привкус в воздухе и вид родных домов воодушевили путников. Теперь дорога пошла вниз, и им приходилось, следуя указаниям возницы, изо всех сил нажимать на грубые рычаги тормозов. Медленно и осторожно, бормоча молитвы и проклятия, они спускались по пологому склону в сторону моря. Влажность нарастала с каждым шагом, непроходимые заросли постепенно сменялись солёными болотами и заливными лугами, поросшими жёсткой прибрежной травой, где важно расхаживали длинноногие птицы. Дорога скорее напоминала узкую дамбу, на которой телегу надо было придерживать, чтобы она не слишком кренилась.

Деревня занимала единственное сухое место на берегу. Вокруг большой центральной хижины с плетёными стенами и высокой крышей концентрическими кругами располагались аккуратные жилища поменьше. От одного к другому вели узкие тропинки, усыпанные битыми раковинами. Широкая песчаная дорога длиной примерно в полмили соединяла противоположный край деревни с берегом океана.

Нина довольно принюхалась.

— Пахнет обезьяньим мясом. И тапиром.

— Пайве готовится к общему пиру. Сначала мы вдоволь наедимся, напьёмся мате, споём в последний раз все старые песни, и только потом Ксексео начнёт разговор о безумной богине. Конечно, иначе и быть не может. Кто же принимает важное решение, не уважив сначала старые обычаи?

Вокруг уже собирались люди. Здесь были мужчины, женщины с младенцами на руках, совсем юные девушки, толстощёкие ребятишки. Среди толпы возвышался красивый молодой мужчина, который, по-видимому, сидел на лошади. Её длинный хвост, отгонявший мух, то и дело мелькал за спинами.

— Туликава! — окликнула Иина всадника.

Юноша махнул рукой в ответ, но теснота не дала ему подъехать ближе.

Два человека стояли впереди, отдельно oт толпы. Они резко отличались друг от друга. Первый, лет пятидесяти, был одет в длинную ночную рубашку европейского фасона из полосатой хлопчатобумажной ткани. Над голыми ногами нависал круглый живот. Из отрезанных рукавов рубашки торчали необычайно мускулистые руки. Завершал наряд широкий шёлковый галстук. Лицо мужчины сияло от радости. Рядом с ним стоял настоящий шаман. Невероятно старый и в то же время не имеющий возраста, он был наг за исключением футляра для пениса, который удерживался костяной иглой, протыкавшей насквозь крайнюю плоть. На грудь падали широкие бусы из перьев и костей. Истощённое тело с торчащими рёбрами представляло настоящий лабиринт извилистых линий, лицо напоминало разноцветную маску. Голова была украшена чем-то вроде короны из раскрашенной глины, перемешанной с соломой, с талии свисал на ремешке туго набитый кожаный мешок. Старик опирался на длинный узловатый посох, увенчанный черепом ягуара, и напоминал диковинное растение, привязанное к колышку.

Иксай шагнул к толстяку в ночной рубашке и обнял его.

— Вождь Пайве, мы вернулись и привезли безумную богиню, как приказал шаман. — Он почтительно поклонился голому старику. Тот по-прежнему стоял с каменным лицом.

Вождь сердечно похлопал Иксая по спине. Его голос прозвучал гулко, как из бочки:

— Отлично! Твоё имя будут помнить долго.

Ксексео наклонил посох, дотронувшись выбеленным черепом до плеча Иксая. Бывший садовник дёрнулся, словно от удара током. Когда шаман заговорил, всем показалось, что солнце спряталось за тучи.

— Я почти надеялся, что вы потерпите неудачу. Этот момент означает конец нашей жизни, какой мы её знаем.

Вождь Пайве попытался отмахнуться от мрачного пророчества.

— Мы ещё посмотрим. Я знаю только одно: солнце садится, а улитки исходят паром в своих раковинах, умоляя, чтобы их съели! Пойдёмте в дом и насладимся изобилием земли и моря!

Ксексео поднял посох.

— Подожди! Богине нужна влага. Полейте водой покрывало, но только пресной водой. Ни одной капли морской воды не должно на неё попасть!

Пайве повторил приказ, но это была лишь формальность: ученики шамана уже бросились за водой.

Толпа повалила в главную хижину пировать. Скоро на улице остался лишь шаман. С торчащего из-под парусины пальца великанши медленно капала вода, слегка окрашенная розовым. Ксексео подставил руку, набрал немного жидкости и поднёс ко рту. Опустив туда кончик длинного языка, причмокнул губами, задумчиво кивнул и двинулся в хижину к своей пастве.

Ночь вступила в свои права, выставив во тьму усечённый лунный лик. Шумное пиршество шло полным ходом. Ароматный дым факелов и костров, казалось, распирал стены огромной хижины, пульсируйте от пронизывающей воздух энергии. На длинных пальмовых листьях было разложено жареное мясо, овощи, перемолотые в пюре и сваренные целиком, стояли чаши с мучными десертами и мате. На коленях пирующие держали полные до краёв тарелки из морских раковин и кокосов. Вождь Пайве, Ксексео и Иксай сидели в центре на циновках из зелёных ветвей. Вождь ел за пятерых, что вполне соответствовало его репутации, в то время как шаман лишь жевал какой-то корень, на вид твёрдый, как железо. Иксай проявлял разумную воздержанность, заботясь лишь о том, чтобы восстановить силы после долгого пути. Неподалёку от открытой двери сидела Иина, обняв за талию Туликаву и набросив на ноги одеяло, чтобы защититься от прохладного морского ветра. Счастливую чету окружали играющие дети. Когда желудки наполнились, песни были спеты, а шутки и смех начали стихать, Пайве с трудом поднялся на ноги и жестом призвал всех к молчанию.

— Сейчас будет говорить шаман. Он расскажет о богине.

Опираясь на посох, Ксексео встал и обвёл собравшихся холодным взглядом, выдерживая долгую паузу. Потом заговорил.

— К нам явилась безумная богиня, и это одновременно благословение и проклятие. Приход богини означает, что наше племя избрано для перехода на другой уровень бытия, однако такой переход требует оставить позади все привычные радости и печали прошлой жизни. — Он замолчал, собираясь с мыслями.

— Шаман, а не можем ли мы отказаться от этого тяжкого благословения? — спросил Иксай. — Повернуться к богине спиной и продолжать жить прежней жизнью?

— Нет. Я скажу, почему. Богиню нельзя убить. Скоро она оправится от своих ран и проснётся. И тогда, поскольку она безумна, рождена за морем и не знает истинного пути, начнёт сеять ещё больший хаос в Баии и за её пределами. Сила богини лишена мудрости. Если мы хотим остаться верными заветам наших предков, то должны обуздать и воспитать эту силу. Нам придётся слиться с ней на её собственном уровне бытия. Иного пути нет.

Вождь Пайве нахмурился. Казалось, он делает это первый раз в жизни.

— Когда?

— Зачем откладывать неизбежное? Мы должны принять свою судьбу с радостью. Ещё одна неделя, ещё месяц, ещё год — всего лишь отдельные поленья в общем костре нашей памяти и знаний. Надо сделать решительный шаг. Завтра.

Общий вопль собравшихся напоминал одновременно крик рожающей женщины и боевой клич воина. Послышался детский плач.

— Уверен ли ты, что боги одобряют наш выбор? — спросил Пайве. — Имеем ли мы право решать свою судьбу?

Ксексео спокойно кивнул.

— Боги сами нам скажут. Я зарою Огненную Жабу.

Ученики шамана быстро убрали циновки, обнажив земляной пол. Острым концом посоха Ксексео вырыл в утоптанной земле неглубокую ямку. Потом снял с пояса мешок, развязал его и вытряхнул содержимое. В яму сочно шлёпнулась живая жаба. Она сидела спокойно, не делая никаких попыток выбраться.

Ученик поднёс шаману раковину с горящими углями.

— Прими наш дар, посланница неба!

Жаба разинула рот, и Ксексео аккуратно высыпал ей в глотку раскалённые угольки. Даже не вздрогнув, священное животное спокойно проглотило огненную жертву.