Дорога на Стрельну - Аль Даниил. Страница 57
— Ой! — выкрикивает одна из девиц. — Как же без подготовки?!
— А я уже подготовился по своему вопросу, — ворчит её сосед.
— Позвольте мне, — говорит забившийся в самый угол паренёк в очках.
Он встаёт, идёт к столу, протягивает мне зачётную книжку, садится. А я не сажусь. Отвечать будет он, но больше его взволнован я: что же я сейчас услышу?!
Он начинает говорить. Несколько общих фраз о вероломном нападении… Говорит студент хорошо, кратко. А вот и конкретное.
— Лучшие части фашистского вермахта были брошены на Ленинград.
— Почему лучшие?
— Потому что в тот момент Ленинград был главной стратегической целью фашистского командования.
Я киваю головой, а юноша, набирая уверенность, продолжает говорить:
— За два года второй мировой войны вермахт ещё не знал поражений. Ни горные хребты, такие как Альпы и Карпаты, ни водные преграды, такие как Маас, Рона, Дунай, Днепр, Днестр, Буг, Висла, Неман, служившие мощными рубежами сопротивления фашистам, не стали для них непреодолимыми препятствиями…
— Хорошо, — говорю я. — Только, пожалуйста, ближе к теме, к битве за Ленинград.
— В августе — сентябре сорок первого года фашистские полчища приблизились к Ленинграду. Перед ними лежала плоская как стол равнина. Ни горных хребтов, ни даже сколько-нибудь значительных высот, ни больших рек… Перед ними почти нет регулярных частей Красной Армии. На их пути дивизии наскоро обученных и снаряжённых добровольцев и бригады сошедших на берег моряков…
Я слушал не перебивая. Мне досадно, что сидящие там, за столами, не слушают ответ своего товарища, а заняты посторонним делом… «Почему посторонним? — одёргиваю я себя мысленно. — Они заняты своим делом, готовят ответы на вопросы… Нет, воистину я становлюсь стар и ворчлив».
— Путь на Ленинград открыт. В этом нет сомнения ни у фашистских заправил, ни у генералов, ни у рядовых солдат. Но вдруг происходит невероятное. Бронированная громада отборных частей вермахта задержана ополченцами и моряками восточнее Кингисеппа, на реке Воронке. Маленькая речка — метров двадцать шириной. Пустяковой казалась фашистам эта задержка. Ну день, два, неделя… Ну месяц, как на Днепре, под Смоленском. История знает теперь, что тогда на этой маленькой речке фашистская армия была впервые за всю вторую мировую войну остановлена навсегда. Позднее их остановят под Москвой, под Сталинградом, в горах Кавказа… Но это будет потом. Впервые их остановили здесь — на берегу Воронки, под Урицком и Пулковом, у стен Ижорского завода, на Неве — рабочие, моряки и студенты.
Я взволнован и восхищён ответом. Тут я замечаю, что девицы перестали черкать на своих бумажках и усиленно шушукаются. Нашли время! Я делаю им замечание:
— Нельзя ли потише?
— Извините.
— Извините, Александр Семёнович!
— Исчерпывающее объяснение случившемуся, — продолжает студент, — заключено в слове ЛЕНИНГРАД! В этом имени слилось многое. Нестареющая с годами душа революции. Громадный промышленный и научный потенциал. Высокий дух интернационализма, предельная ненависть к фашистам. Здесь на пути врага встали не горы особой высоты, а люди высокого духа.
Я потрясён ответом юноши. Какой подарок! Я уже не вижу ни его длинных волос, ни его застиранных джинсов. Просто здорово! Интересно: откуда он все это вычитал?!
— Отлично, — говорю я. — Отлично. Скажите, пожалуйста, по каким материалам вы готовились?
— Как по каким? — удивлённо вскидывает глаза паренёк. — По конспектам ваших лекций, Александр Семёнович. Только у вас в лекциях все это длинно очень. Не в современных ритмах… Я — покороче, по делу…
Паренёк осёкся и замолчал, с тревогой глядя на меня. Я не успеваю сказать ничего в ответ. Все три девицы вскакивают с мест и направляются ко мне. Вслед за ними поднимается и второй студент.
В руках студентки, которая идёт первой, большой букет цветов.
— Вот, — говорит она, протягивая мне цветы.
Потом все заговорили сразу:
— Это вам, Александр Семёнович!
— Это от всей группы… Мы хотели после экзаменов…
— Но вот посоветовались и решили сейчас.
— Сегодня ведь двадцать второе июня. Ну и раз сейчас зашёл такой разговор…
Я не знаю, что сказать, и бормочу:
— Спасибо… Спасибо… Как же это так — до окончания экзамена… Да и вообще, зачем же?..
Четверо садятся на свои места. Тот, что отвечал, протягивает зачётку. Я ставлю ему «отлично».
— Кто следующий? — спрашиваю я.
К столу подходит девушка, только что преподносившая мне цветы. «Какая красивая», — думаю я. Вспоминаются слова классика: «Трагедия старости не в том, что чувствуешь себя старым, а в том, что чувствуешь себя молодым». Хорошо сказано, хотя слишком уж сильно. До такой «трагедии» пусть доживают все. Пусть никогда не повторится то, что произошло с моими сверстниками, ушедшими из жизни такими молодыми…
Красивая студентка что-то говорит, насторожённо поглядывая на меня из-под век, выкрашенных в ярко-синий цвет. Она сейчас, наверное, как и мы тогда, в сорок первом, думает, что ничего страшнее этого экзамена ей в жизни не предстоит. Дай ей бог, конечно… А вот нас тогда поджидал такой экзамен, такой страшный экзамен… Теперь хорошо известно, как мы его выдержали. Двести десять ребят только с нашего курса пошли в ополчение. В живых нас осталось меньше двадцати.
Разведчица-радистка Женя Дымогарова попала в руки к фашистам под Сиверской. Истерзанная полицаями, стояла она перед следователем абвера. Ни посулы, ни угрозы новых пыток не сломили её. Она умерла, не проронив ни слова, не выдав никого из своих товарищей…
Пулемётчик Миша Сипенко погиб под Лугой. Рядовой Миша Адамович — под Кингисеппом, политбоец доцент Родин — под Пулковом, миномётчик доцент Муратов — на Невской Дубровке. А наш истфаковец, студент Вячеслав Васильковский, одним из самых первых на советско-германском фронте закрыл своим телом амбразуру вражеского дота. Он стал посмертно Героем Советского Союза… Нет, что ни говорите, хорошие у нас были ребята! И озорные, и весёлые. И само собой, очень разные. Но когда настал час испытания… Впрочем, об этом вы, мои уважаемые читатели, уже прочитали и в этой книжке, да и во многих других тоже.
