Ключ Берсена (СИ) - Клеменская Вера. Страница 13

Нет, мы очень весело и здорово провели вечер. Но именно тогда я со всей очевидностью поняла — детство закончилось. Мы будем улыбаться друг другу, встретившись на улице, мы будем иногда собираться и смеяться над общими воспоминаниями за стаканом пунша, мы останемся друзьями. Такими, к которым обратишься за помощью и сам всегда поможешь в трудную минуту. Но прежней открытости и душевной близости между нами уже не будет. Только между мной и Энди она и осталась.

Это почти окончательно убедило меня в маминой правоте. И вот когда Ленни и Олаф ушли, и мы остались вдвоём, я решила проверить её теорию. Самым простым и очевидным способом. Я попросту взяла и поцеловала Энди.

Между прочим, я очень даже здраво, как мне тогда казалось, оценивала возможные последствия этого поступка. Я не любила Энди иначе чем как друга, даже скорее брата, но если для него всё по-другому… где я найду кого-то лучше? Любовь переоценивают. Страсть пылает ярко, но жизнь лучше строить на фундаменте более надёжном, чем оставшийся от неё пепел. А от нашей с Энди дружбы веяло именно такой надёжностью.

Но когда я сделала то, что сделала, я немного усомнилась в переоценённости любви. Первый практический опыт в поцелуях вызвал у меня много эмоций, причём совсем не тех, которых я теоретически ожидала. Не было никакого восторга прикосновения к сокровенному, запретному, потому притягательному. Было только чувство неправильности и лживости происходящего. Очень, надо сказать, неприятное.

Не знаю даже, кто из нас закончил этот фарс первым, но заговорили мы точно хором, и об одном. О том, что не хотим потерять другого, но и обманывать тоже не можем. Было ужасно неловко, а потом, когда эту неловкость поспешно запили, ужасно смешно. И от вина, и от облегчения. Из таверны мы вышли теми, кем всегда были и будем — лучшими друзьями.

Лика не полезла ко мне с расспросами, и я была ей за это благодарна. Наверное, она потому и знает так много обо всех, что умеет умолкнуть вовремя. До того, как её сочтут назойливой и захотят держаться подальше.

— Не узнала никаких новостей о следователе?

— Нет, — покачала головой я, вынырнув из ворота ночной рубашки. — Чай будешь?

— Если тебе не трудно, — улыбнулась Лика. — Завари ягодный, мне тётя прислала сегодня. Коробка на нижней полке стоит. Да, вот эта.

А мне посылка от родителей сегодня снова не пришла. Ещё ни разу за этот учебный год не приходила, не было и писем. Даже то, что я отправила пять дней назад, осталось без ответа. Причин волноваться вроде бы не было — мне бы сообщили, если бы что-то случилось, а вот обижаться я уже начала. Ведь получается, матери Энди до меня больше дела, чем моей собственной. С чего вдруг такое безразличие к старшей дочери? Никогда раньше со мной так не поступали.

Вообще-то я привыкла к тому, что мир родителей крутился главным образом вокруг Алисы, моей младшей сестры. Идеальной, безупречной Алисы, отличницы, прекрасной художницы, талантливой музыкантши и просто красавицы. Нет, я её не ненавидела, скорее уж наоборот. Родители были так ею заняты, что у них просто не оставалось времени мешать мне жить так, как вздумается. Это ли не причина быть благодарной?

С сестрой мы просто жили в совершенно разных мирах. Миры эти не пересекались, так что мы и не ссорились никогда — нечего нам было делить. Правда, и любить друг друга было тоже не за что. А вот на маму я этим летом обиделась, и сильно. Когда случайно услышала, как она говорила своей сестре, моей тёте Кларе, до чего же несправедливо, что это я ухитрилась отхватить себе наследника Тилмаров. Ведь это Алисе с её манерами и талантами нужно вращаться в высшем обществе, а мне там делать совершенно нечего.

Я многое уступала сестре и никогда не считала себя из-за этого обделённой. Сшить два средненьких платья или одно шикарное для Алисы, а второе, моё, совсем простое? Да и пускай красуется сестричка, которой это нравится. Мне наряды были без надобности, я всегда предпочитала удобство красоте. Деньги есть только на одно украшение? Пусть его получит Алиса, я всё равно никогда не носила и не собираюсь носить ничего, кроме простеньких серебряных серёжек, подаренных когда-то бабушкой. У меня было всё, что я считала нужным. И у меня был Энди. И он совершенно определённо не являлся вещью, которой можно распоряжаться. Потому на маму я обиделась даже не за себя, а за него.

Может быть, я как-то дала ей это понять? Сейчас я задумчиво пила чай маленькими глотками и вспоминала всё, что делала дома и говорила родителям до возвращения в Арсдейр. В памяти хоть убей не всплывало ничего, что могло бы их рассердить или обидеть. Честное слово, этим летом я была примерной девочкой. Даже отдала большую часть заработанного в лавке Эдит, чтобы Алиса могла брать уроки у модного столичного художника. Хотя… нет, кое-что всё-таки случилось.

В конце августа был день рождения отца Энди, дата не круглая, потому отпраздновали её тихо, в узком семейном кругу. И нас тоже пригласили. Точнее, меня и родителей, Алису в приглашении не упомянули, и ей пришлось остаться дома. Боги великие, неужто мама заметила тогда, что я подслушиваю, а потом решила, будто я нарочно попросила госпожу Маргарет не приглашать мою сестру, из ревности или вроде того?!

Ни о чём таком я не просила, разумеется, мне бы и в голову никогда не пришло так поступить. Просто госпожа Маргарет всегда недолюбливала Алису, ещё с тех пор, как мы были детьми. Вот уж кто точно не был бы счастлив, добейся сестричка заслуженного, по мнению мамы, успеха. Причин такого отношения я не знала, и никогда, конечно же, о них не спрашивала — это было бы крайне бестактно и вообще неприемлемо.

— Что с тобой? — спросила Лика. — Опять успокоительного накапать?

— Не надо, спасибо, — вздохнула я, пытаясь изобразить на лице что-нибудь более бодрое или хотя бы менее кислое. — Просто вспомнилось кое-что неприятное.

— С родителями поссорилась?

— С чего ты решила? — спросила я, заранее зная ответ.

— Раньше тебе хоть письмо да присылали каждую среду, — совершенно ожидаемо заметила Лика, пожав плечами. — А в этом году ещё не было писем, ни посылок, ни, видимо, денег. Ты ведь ни разу даже в Глэн не ездила.

И в самом деле, нельзя было этого не заметить. В Глэн я не ездила, потому что после покупки всех необходимых к новому учебному году вещей в кошельке у меня осталось двенадцать лир — ровно на билет в один конец, возвращаться будет уже не на что. Да и какой смысл туда тащиться, если не за покупками? Все полторы тамошних достопримечательности — подлинно древнюю ратушу и памятник королю Ричарду VI, весьма позорную подделку под ту же эпоху — я успела рассмотреть ещё будучи первокурсницей.

Энди намекал, разумеется, что если мне чего-то хочется, стоит только об этом сказать, но крайней нужды я пока ни в чём не испытывала, а он мне всё же друг, не жених, так что злоупотреблять его щедростью я не собиралась.

— Наверное, у родителей трудности с деньгами, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, даже слегка беспечно. — Такое случается иногда. Со временем дела наладятся.

— Наверное, твоя сестричка опять чего-нибудь захотела, — фыркнула Лика. — Даже интересно, чего на этот раз.

— Что, — против воли вырвалось у меня, — и ты её тоже не любишь?

Лика посмотрела на меня очень серьёзно и внимательно. Наклонила голову сначала вправо, потом влево. Потом криво усмехнулась, переведя взгляд куда-то в дальний угол комнаты, и тихо ответила:

— Знаешь, Ди, иногда я тебе просто удивляюсь. Ты ведь умная, гораздо умнее, чем я, это точно, не возражай даже. Но иногда, вот честное слово, бываешь дура дурой. И ещё, большинство людей ты как орешки щёлкаешь, но если кто тебе непонятен, это, видно, навсегда. Не знаю почему, но это так. Алиса твоя мелкая, самовлюблённая и эгоистичная дрянь, это любому мало-мальски здравомыслящему человеку видно без бинокля. Родители её испортили безграничной любовью, и теперь она без зазрения совести пользуется всеми, кем может, хлопая красивыми глазками. Тобой, кстати, тоже. Тем, что ты у нас такая добренькая и почти без всего можешь обойтись.